Токийский декаданс - Рю Мураками

Просто тало ли вообразит себе, что ты сказочно богат, а? Так ведь часто случается, правда?

Это были слова Сигэ. Асами обвела взглядом высокий потолок холла и люстры в испанском стиле, выполненные из витого кованого железа.

Она стояла, словно прилепившись к Аояме, который тем временем заполнял карточки постояльцев. Вписывая туда имя Асами Ямасаки, Аояма размышлял: весело провести время и создать семью — разве одно другому противоречит?

В номере полулюкс имелся маленький балкон, откуда можно было любоваться морем и полем для гольфа.

— Итак, чем займемся до ужина?

Аояма удобно устроился на диване: я должен о многом ей рассказать. И больше всего меня беспокоит тема Сигэ. Однако о таких вещах, пожалуй, лучше спокойно поговорить за ужином. На часах уже четвертый час. Еще через час солнце сядет. Время слишком раннее или слишком позднее для чего бы то ни было. Асами подсела очень близко к Аояме. Красные кожаные лодочки, светло-бежевые слаксы, красный свитер, бежевый шарф вокруг шеи, волосы просто собраны в хвост. Их колени слегка соприкасались. Асами, то снимая, то надевая солнцезащитные очки, время от времени внимательно всматривалась в лицо Аоямы.

— В двадцати-тридцати минутах езды на машине находится небольшой музей. Там много традиционной японской живописи, но есть и картины импрессионистов. Если поехать прямо сейчас, думаю, мы еще успеем до закрытия. А еще позади отеля очень хороший порт. Он маленький и немного заброшенный. Там имеется несколько деревянных рыболовных суденышек. И совсем рядом одно милое кафе, где можно выпить кофе.

Пока он говорил, Асами первым делом положила очки на стол, потом распустила волосы. Когда ее блестящие волосы, как в замедленной съемке, плавно упали на плечи, нос Аоямы уловил какой-то аромат. Что за аромат это был, он не понял. Возможно, шампунь, а может, кондиционер для волос или духи. А может, никакого аромата на самом деле и не было. Что-то вырвалось на свободу, достигло Аоямы и распространилось по всей комнате, в которой становилось все темнее и темнее. Это что-то было всепоглощающим и обладало определенной силой. Аояма ощутил легкий озноб.

— Хозяин кафе немного со странностями. Раньше он был боксером. Любит романы и кинофильмы, и в кафе у него много книг и журналов о кино. Порт во время заката — это что-то прекрасное!

Асами Ямасаки совершенно не слушала, что говорил Аояма. Она сняла с шеи шарф и, аккуратно свернув его, положила возле дивана. В номере хорошо работало отопление. Настолько, что в свитере можно было вспотеть. В тот момент, когда Асами развязала шарф, Аояма снова почувствовал, что в воздухе что-то возникло, и концентрация этого чего-то стала еще насыщенней. Аояма не понимал, что ему делать. Наконец она встала и, пройдя мимо входной двери, выключила все освещение в номере. Уличный сумрак моментально наполнил собой помещение, и Аояма ощутил, как аромат, источаемый от распущенных волос Асами, трансформируется в более густой и терпкий, как при брожении сладкого вина. Он почувствовал, что всецело находится в ее власти.

Аояма не смог спросить: «Послушай, почему ты погасила свет?» Ощущая, что ему все труднее дышать, он продолжал нести полную околесицу:

— Да, пожалуй, лучше всего будет сходить к горячему источнику онсэн. Там есть большая баня. Она находится в раздевалке для играющих в гольф, но, разумеется, посещать ее можно и тем, кто в гольф не играет! Там очень просторные ванны, и точно была сауна или джакузи. Можно вдоволь попариться, а потом поиграть в миллиард. И еще там столы для пинг-понга, а в баре можно выпить по коктейлю…

Тусклый свет из окна освещал только ножки дивана. В комнате, где стало уже совсем темно, в промежутке между кроватями Асами снимала то, что было на ней надето. Последовательно открывались руки и шея, плечи и спина, бедра и колени. На ее лице, которое он не мог рассмотреть, возможно, застыла улыбка, а может, и гнев. Увидев, как оставшаяся в одном нижнем белье она легла в постель, Аояма наконец-то прекратил свою бессмысленную болтовню.

— Иди ко мне. Прошу, — позвала с кровати Асами. В ее голосе не было кокетства. Она говорила серьезно, словно просила о помощи. — Одежду пока не снимай. Иди сюда, пожалуйста. Скорее.

Едва не задыхаясь, будто что-то прилипло к горлу и мешало вдохнуть, Аояма подошел к кровати. Он встал, опустив взгляд на постель, а Асами Ямасаки сама стянула с себя простыню, укрывавшую ее тело.

— Смотри, — сказала она и с печалью в глазах взглянула на Аояму. — Эти ожоги — следы от наказания, оставленные отчимом.

На коже левого бедра виднелись два зарубцевавшихся шрама, на которые Асами сама указала пальцем. Она сняла с себя последнее белье. У Аоямы перехватило дыхание. Ему казалось, что он не видит ничего, кроме этих шрамов от ожога. Он как будто не чувствовал, что перед ним обнаженное женское тело. Есть голова и шея, есть груди и соски, есть пупок, талия и лобковые волосы. У него перед глазами были изящные женские ноги, изгибы и линии которых напоминали удивительный, невиданный ранее орнамент, но все это не было привычной женской наготой. Аояма созерцал нечто абстрактное.

— Видел? — спросила Асами, и Аояма, как робот, утвердительно кивнул. — Ты правда как следует все рассмотрел?

— Да, — снова кивнул Аояма.

Его одолевали смешанные чувства: желание немедленно убежать отсюда и желание прикоснуться к этой совершенной, слегка дрожащей женской груди.

— Тогда ляг со мной рядом. Не раздевайся пока. Прямо вот так, в одежде иди ко мне, хорошо?

Аояма сделал так, как ему велели. В свитере и брюках, не разуваясь, он лег рядом с ней и прижал ее лицо к своему левому плечу.

— Послушай меня внимательно, — тесно прильнув к Аояме, прошептала она прямо в ухо. — Ты ведь рассмотрел все мое тело? И ноги видел?

— Видел! — почти задыхаясь, ответил Аояма. Под свитером его грудная клетка вздымалась в такт с биением сердца. Оно стучало так сильно, что заставляло подрагивать красивую грудь Асами Ямасаки.

— А пальцы на ногах! Видел, что с ними стало?

— Ногти поломаны.

— Это из-за балета.

— Я понимаю.

— Ведь тебе нужна только я?

— Да.

— Понимаешь? Я хочу, чтобы ты любил только меня!

— Понимаю.

— Так все говорят. Но ведь ты не такой, как другие? Только меня, хорошо? Только меня. Только меня одну! Если будешь любить только меня, я что угодно для тебя сделаю. Хорошо? Ты меня понимаешь?

Продолжая шептать «Только меня, меня одну», Асами начала снимать с Аоямы одежду.

10

Асами Ямасаки стянула с Аоямы свитер и тонкими пальцами расстегнула одну за другой пуговицы на рубашке. Аояма, ошеломленный, молча наблюдал за этим. В комнате становилось все темнее, но на ногтях Асами, накрашенных розовым лаком, слегка отражался зимний закат. Аояма в какой-то момент приподнялся. Они долгое время просидели вдвоем на кровати, но он не ощущал собственного тела. У него перед глазами стояло лицо Асами, склонившей голову. Лицо это что-то напоминало, но он не мог вспомнить, что именно. Щеки слегка покраснели. Когда несколькими минутами раньше она медленно поднялась на кровати, форма ее груди, прежде неясная, приняла четко очерченные контуры. Стройность ее бедер, величина и форма груди — все в ней было настолько совершенным, что казалось попросту нереальным. Она подобна творению незнакомого скульптора из неизвестной страны, которое при этом наделено мягкостью, влагой, теплотой тела и способностью двигаться, подумал Аояма. Казалось, что время то бежит в несколько раз быстрее обычного, то вовсе стоит на месте. Дрожащие кончики пальцев Асами под расстегнутой рубашкой коснулись груди Аоямы и поползли по коже нежно и трепетно, подобно тому как лишенный зрения человек калькирует важное письмо, написанное шрифтом Брайля. Возникло такое чувство, словно кончики ее пальцев, превратившись в серебристый скальпель, рассекают грудь, и в то же самое время казалось, словно они ласково исцеляют поверхность легких, внутри которых распространились раковые клетки, вызывающие страшную боль. Аояма не чувствовал собственного тела и его внешних границ. Он мог ощущать только, как ее пальцы касаются его кожи и как в тех точках, до которых они дотронулись, вспыхивает сильнейшее возбуждение, какое прежде он и не мог себе представить. Кончики пальцев Асами Ямасаки были словно лед и одновременно словно раскаленный докрасна металл. В какой-то момент Аояма встал между двумя кроватями и снял свитер. Когда именно он это сделал, он не помнил. Все пуговицы на его рубашке были расстегнуты, так что грудь и живот оказались обнаженными. Асами расстегнула ремень его брюк и, ухватившись за молнию, медленно потянула ее вниз. Как будто делают операцию, подумал Аояма. Она села на край кровати, подобрав ноги. Казалось, словно зеленое бархатное покрывало накрыло собой целиком всю комнату, и в самом центре нагое тело Асами Ямасаки превратилось в белоснежную фарфоровую лампу. Такие ощущения, сопровождаемые головокружением, охватили Аояму. Все это время он по-прежнему не осязал силуэт собственного тела и не мог понять, холодными или горячими были ее пальцы. Когда молнию брюк полностью расстегнули, Асами неожиданно подняла лицо, и Аояма почувствовал пульсирующую кровь в висках. Она, не отрывая взгляда от Аоямы, улыбнулась. Потом, протянув руку, с силой надавила розовым ногтем в самый центр его груди и на одном дыхании проскользила пальцем вниз. Аояма изо всех сил сдерживался, чтобы не закричать. Какой-то неприличный звук — то ли плач, то ли стон, то ли глубокий вздох — застрял у него в горле и едва не вырвался наружу. Почему даже не пытаюсь немедленно завалить эту женщину на постель и взобраться на нее? — недоумевал Аояма. Безжизненно свесив руки, он лишь изредка вздрагивал в ответ на импульс, посылаемый кончиками пальцев Асами. Эта девушка, где она обучилась такому мастерству? Современные девицы двадцати четырех лет, наверное, куда зауряднее в подобных делах? А может, ее лицо и тело настолько прекрасны, что мне просто кажется, словно она делает что-то невероятное? Асами сняла с него брюки и трусы. Выражение лица ее изменилось. Рот открылся, и оттуда показался острый язык. Казалось, будто из лица ее вырос розовый шип. Кончик языка скользнул от пупка Аоямы до бедер и вскоре снова поднялся вверх к груди. Упираясь коленями в покрывало кровати, она приблизила к нему свое лицо. Аояма, слегка приподнявшись, коснулся своими губами кончика ее острого языка. Облизав по кругу его губы, она взяла левую руку Аоямы и поднесла ее к своей груди. Дотронувшись до ее груди, Аояма закрыл глаза и осознал, что пальцы его осязают не совершенную по форме фарфоровую статуэтку, а живую женскую плоть, в которой бежит кровь. «Женщина», — очень тихо, так чтобы не услышала Асами Ямасаки, пробормотал он и коснулся рукой ее лона. Оно было влажным и горячим. Из уст ее вырвался металлический голос, который он прежде никогда не слышал. Это был жесткий, низкий голос, напоминающий звук ржавой шестеренки, вдруг начавшей вращение.