А. Г. Орлов-Чесменский - Нина Молева

— А где ж там место для живописи? Разве оказы какие или ворота новые триумфальные?

— Заранее не скажу, только Михаил Матвеевич предупредить вас о присутствии вашем велел.

— А, вот вы где, господа! Слышу, кто же это так горячо дискутирует? Голоса знакомые, а сразу в толк не взял: Богданович с Левицким. Вот и отлично, что нашел я вас. Прошу в гостиную голубую — наметки программы нашей послушаем. Посоветоваться никогда не мешает. Кстати, Дмитрий Григорьевич, актера нашего преотличного узнаете — Волкова Федора. Ему государыня с актерами заниматься велела. Александру Петровичу Сумарокову одному не под силу, да и подход у него иной.

— Это что за Волков — не из Ярославля ли?

— Из Ярославля. Купецкой сын.

— Да уж вы, Михайла Матвеевич, прибавьте, что господин Волков в Шляхетном корпусе не один год провел. Без науки какой актер!

— Вот ты Ипполит, все Левицкому в подробностях и расскажи, а теперь времени терять не будем. Раз, господа, все в сборе, прошу вас, Александр Петрович, слово за вами.

— Что ж, порешили мы шествие сие из девяти отделений делать, чтоб перед каждым отделением свой знак несли.

— Подобно главам книжным?

— Вот именно. Здесь ведь что важно — чтобы народ в готовности был с каждой главой ознакомиться, сразу что к ней относится припомнил да в уме держал. Отделения все непростые — сразу посмотреть, не разберешься. В них должно изъявить гнусность пороков и славу добродетели. Отсюда и название — «Торжествующая Минерва». Мы с Михайлой Матвеевичем так постановили: объяснительные стихи к маскараду херасковские, а хоры мои, сумароковские. Машины и всяческие аксессории театральный машинист господин Бригонций сделает.

Итак, первыми пойдут провозвестники торжества с огромною свитою. С ними трубачи, литаврщики, чтобы народ собрать.

— Москвичей чего собирать. От них в какой тайне ни держи, все едино сбегутся. С ночи места занимать будут — никаким морозом-дождем не разгонишь. Любопытны больно.

— Верно, Михайла Матвеевич. Только без вступления никак нельзя. Наподобие театральным представлениям.

— Не спорю, не спорю, Александр Петрович. Это я только про москвичей. Другого такого народу не сыщешь.

— Так вот, перед первым отделением несен должен быть знак Момуса, бога насмешки, который ничему веры не дает, надо всем потешаться норовит, каждому помыслу противустоит. Отсюда и наименование отделения — «Упражнение слабоумных». Вы что здесь, господин Волков, предложить можете?

— Для начала музыкантов, кукольщиков во множестве, всадников на деревянных конях в том смысле, что по виду едут, а на самом деле с места сдвинуться не могут. За ними верхом Родомант — храбрый дурак и чтоб паж косу его нес преогромную.

— И непременно Панталоне со служителями в комическом платье. Панталоне в портшезе нести можно, чтобы с важностию по сторонам раскланивался.

— Панталоне можно. А далее дикарей множество.

— И место для Арлекина.

— А вот еще Александр Петрович задумал: быка с приделанными на груди рогами, на быке человек, а у человека в груди окно, чтоб держал он модель вертящегося дома. Объяснить такую мысль нетрудно. Момус, видя человека, смеялся, для чего боги не сделали у него на грудях окна, сквозь которое в его сердце можно было смотреть. Бык смеялся, для чего боги не поставили ему на грудях рогов и тем лишили его большей силы, а над домом смеялся, отчего нельзя так его сделать, что если худой сосед, то его поворотить на другую сторону.

— Не слишком ли мудрено?

— В стихах все разъяснить можно. Да и государыня пожелала, чтобы первым делом критиканов всяких осмеять. Для примеру.

— Что ж, коли на то воля ее императорского величества, господину Волкову остается только талант свой приложить.

— Сделаю, что смогу, ваше превосходительство. Тут и второе отделение не проще — «Смех и Бесстыдство», Бахусом представленные.

— И что же? Помнится, для начала решили мы, чтобы картину везли. На картине пещера Пана, в ней нимфы, сатиры, вакханки в буйном веселии, сатиры на козлах, свиньях и обезьянах.

— А за картиной пьяный Силен на осле в окружении сатиров. За ним на быке толсторожий откупщик, бочка с корчемщиками, целовальники, стойки с питием, за стойками чумаки с балалайками да в конце хор пьяниц.

— Тут уж Никита Юрьевич все подсказал. Видал он шествия Всешутейшего и Всепьянейшего собора государя императора Петра Великого. Народ с того больно веселился.

— И здесь веселиться будет. Пьяницам у нас всегда почет. Не знаю, у какого еще народа поговорка такая быть может: пьян да умен — два угодья в нем.

— С третьим отделением надежда вся на картину — «Действие злых сердец». Тут и ястреб, терзающий голубя, и паук, спускающийся на муху, и голова кошачья с мышью в зубах, и лисица, давящая петуха. Можно за ней хор музыки пустить, чтобы музыканты разными животными наряжены были да несогласно играли.

— Зато в четвертом картина простая — маска со змеями, кроющимися в розах, и надписью «Пагубная прелесть», и означать она должна обман.

— А вот за нею цыгане и цыганки с песнями и танцами, пляшущие колдуны, ворожеи, дьяволы и сам Обман в лице аферистов и пустых прожектеров. Государыня настаивала, чтобы особенно прожектерство осудить. От него, по ее мнению, лишь смешение мыслей у народа наступить может.

— Подумать бы, как Обман от Невежества отличить. Невежеству и его посрамлению у нас пятая картина посвящена будет.

— Отделение, хотели вы сказать, Александр Петрович, потому что картины живописной тут на деле никакой — одно изображение черных сетей, нетопыря и ослиной головы с надписью «Вред непотребства». Господин Волков придумал, чтобы за знаком четверо как бы замерзших змей отогревали, хор слепых друг дружку вел, Невежество на осле ехало, а за Праздностью и Злословием толпа ленивых плелась.

— Шестое отделение, думается, Михайла Матвеевич, едва ли не самое важное — «Мздоимство». Было оно, есть и будет в России, и все же подчеркнуть уместно, что ее императорское величество терпеть его не намерена.

— Большое облегчение от того народ российской почувствовать должен, потому и отделению следует быть разнообразному — на все случаи жизни. Как там у вас, господин Волков, предполагается? Художники, знаю, на знаке изобразить Гарпию взялися — птицу великую с человечьей головой. Вокруг крапива, крючки, денежные мешки и изгнанные бесы.

— О том мы с господами живописцами уже толковали. Надпись еще они сделают: «Всеобщая пагуба».

— А далее что решили?

— С ябедников и крючкотворов начнем. Они знамя понесут с одним словом: «Завтра». В том смысле, что ничего сразу решать не хотят. За ними особы замаскированные на крючьях тащить будут взяточников, обвешанных крючками. У сочинителей ябед своя толпа. Им положено идти с сетями, соседей своих стравливая и опутывая. А под конец хромая Правда на костылях еле тащиться будет, а сутяги и аферисты ее в спину тугими денежными мешками станут толкать.

— Отлично, господин Волков, отлично. Лишь бы лицедеи ваши все хорошо разыграли.

— Разыграют, не извольте беспокоиться, Александр Петрович. Я и актеров своих привез, да из крепостных трупп немало народу набрали. Должно хватить.

— Смотрите! А ежели нехватка какая, тут же его сиятельству князю Никите Юрьевичу сообщайте. Он с деньгами жаться не будет.

— Премного благодарствую. Главное для меня, чтобы часу на репетиции хватило. За неделю такого действа не сгоношишь. Где там!

— Ну уж тут как кривая вывезет. Мы сами себе не хозяева.

— И то подумайте, Александр Петрович, как седьмое отделение представлять.

— Да у нас тут мир навыворот.

— «Превратный свет», Михайла Матвеевич, а под знаком — на нем летающие звери четвероногие и лицо человеческое, вниз обращенное, над ним надпись: «Непросвещенные разумы».

— Получится ли как задумали, господин Волков?

— Должно, хоть и непросто все. И то сказать, сначала хор в вывороченных одеждах, за ним музыканты верхами — кто на быках, кто на верблюдах. За музыкантами кареты — одну слуги в ливреях везут, внутри лошадь разлеглась, другую, с обезьяной внутри, модники потянут. Две люльки на колесах: старика спеленутого грудное дитя кормит и за старушкой с куклой девочка с розгой. Свинья преогромная на розах — это в следующей колеснице, за нею музыканты в обличье козлов и певчие, одетые ослами. А в конце Химера — ее расписывать будут маляры и славословить рифмачи верхом на коровах.

— Утешнее, полагаю, и не придумать!

— Под конец же восьмое отделение над Спесью глумиться станет.

— Простите, господа, не уразумел, панно здесь какое будет?

— Картина такая: павлиний хвост, окруженный нарциссами, а под ним зеркало с надутою харей да надписью: «Самолюбие без достоинств». А в последней, девятой, изображение «Мотовство и Бедность». На знаке опрокинутой рог изобилия, из которого золото течет, а кругом фимиам курится. Отсюда и надпись: «Беспечность о Добре».