От звонка до звонка - Владимир Колычев

По этой же причине за весь день он не сомкнул глаз. И ночью не позволял себе спать. Не хватало еще, чтобы застали его врасплох.

Весь следующий день невыносимо хотелось спать. А тут еще один постоялец нарисовался. Среднего роста жилистый крепыш с татуировками. На груди сразу две наколки. Обнаженная женщина на крылатом колесе и одномачтовая яхта с черным парусом. На правом предплечье – кинжал с розой на фоне решетки. На левом – опять кинжал и роза, но вместо решетки – женщина.

К татуировкам Родион относился с пониманием. И хотя сам не торопился разукрашивать себя, кое-что в них соображал.

Новый постоялец сразу понял, кто в доме хозяин. Подошел к Родиону, вежливо поздоровался с ним. Родион ответил ему тем же.

– Зовут тебя как?

– Патент моя кликуха… А тебя я знаю. Космач ты. В законе…

– Одна мачта у тебя на паруснике, – рассматривая наколки, сказал Родион. – Первая ходка за тобой?

– Ага, первая, – кивнул зэк. – Уже девять лет мотаю. Одна ходка за три…

– Парус черный. В гопниках числишься?

– А что тут такого? – пожал плечами Патент. – У каждого свой хлеб…

– Кинжал с решеткой, – продолжал Родион. – Не можешь ты за хулиганку столько лет сидеть.

– А мне хулиганку тоже шили. Козлу одному репу начистил, чтобы не возникал…

– Кинжал и баба – это что, за измену месть?

– Точно! – Патент с большим уважением посмотрел на Родиона.

Если в татуировках сечет, значит, вор правильный, не какой-то там апельсин.

– Маруха у меня была. С фраером дешевым закуролесила. Пришлось поучить. Вместе с козлом этим в больничку загремела. А я на кичу впарился. А это коза меня еще и сдала. На всю катушку меня менты раскатали…

– А вот насчет бабы на колесах, извини, не въехал…

– Так это ж колесо фортуны!… Это, удачу должно принести… Только нет удачи. Непруха по жизни…

– Чего так?

– А чего хорошего? Через год звонок. А куда идти? Ни кола ни двора и на кармане ноль-зеро… Ты это, не думай, я не жалюсь. Мне в зоне кайф. А там что будет, то и будет… Меня когда сюда впаривали, я базар слышал, что в одной хате с Космачом буду А еще говорю, что непруха у меня. С таким человеком судьба свела… Мы, это, слышали, что ты стряпилу в котле пропарил. Правильно это. Давить этих козлов надо. Мы, это, за тебя!

– Мы – это кто?

– Ну, мы, это, братва. Ну, это, которые по понятиям, короче…

– В том-то и дело, что короче. Давно бы Грибка с его шушерой прижали. Да руки коротки…

– Прижмешь его, как же, – потускнел Патент. – За ним хозяин и кум. Весь расклад под себя подмял…

– Можешь не объяснять, и без того все ясно.

– Была тут одна мысль. Зону типа разморозить…

С каждым словом голос Патента звучал все тише.

– А как тут что разморозишь, когда мужичье поленом пришибленное? А-а… Ты вот толпу вроде бы всколыхнул. Базары пошли, что скоро все по-другому будет. Толпа за тебя. Только чтобы тебя поддержали, мужиков поднять надо. А как?

– Клин клином вышибают, – усмехнулся Родион. – Есть у меня варианты. Если первый вариант не прокатит, будет второй…

– Что за вариант? – оживился Патент.

– Секрет.

– Понял… Ты это, не подумай, я не от кума. Но все равно молчу…

Он в самом деле сунул язык за щеку. И начал обустраиваться на новом месте.

Заговорил он во время ужина.

– Ну и фуфло, – поморщился он, отхлебывая из кружки едва теплый и почти пустой чай. – Ты вчера в котел поварка бросил. Поумнели козлы. Обед вчера ништяк был. И ужин тоже нехило. А завтрак сегодня опять гнилье. Недолго клоуны кривлялись…

Родион пожевал резинового хлеба из спецвыпечки. Хлебнул чаю. Ничего страшного – пить можно. Сахару, правда, не наблюдается. Но это ерунда. И привкус какой-то странноватый. Но терпимый. На обед сегодня давали пустой суп с рыбьим глазом и ржавую, пересоленную гидрокурицу – так в зоне обзывали селедку. Пить после такой бодяги хотелось невыносимо.

Он выпил чаю и лег на спину. Спать хотелось невыносимо. Но надо бороться со сном. Иначе может случиться беда.

Тот же Патент может быть подсадной уткой с выкидным пером. Или ножичком по горлышку полоснет, или полотенчиком удушит. Или кто-то из мужичья постарается. На этой сучьей зоне никому нельзя доверять. Никому. Даже самому себе. В голове зароились предательские мысли. Ничего страшного, убаюкивали они Родиона. Ничего страшного не случится. Все будет хорошо. Поэтому можно спать… Но нет, не должен он себе верить. Нельзя расслабляться. Нельзя…

Он сопротивлялся как мог. Но глаза закрывались сами по себе. Тяжелая теплая вата накрывала мозги, блокировала мысли. Никаким усилием воли невозможно выйти из этой всепоглощающей дремы… Родион засыпал. Медленно, но неудержимо опускался на дно сонного царства. Пытался барахтаться, чтобы выплыть на поверхность. Но все бесполезно. Как будто в чай что-то подмешали…

Почему как будто? Это же снотворное!… В голове просветлело. Неяркая вспышка осветила ее. Отсыревшие охотничьи спички зажглись. Дыму много – огня мало. За спиной как бы ранец подводника образовался. Только движок заработал на самых малых оборотах. Еле-еле душа в теле. И все же Родион приободрился, медленно-медленно пошел вверх, кое-как выбрался из болотной дремы.

Через силу открыл глаза. С трудом сорвал тело с нар, встал. Покачнулся, шагнул к Патенту, крепко сжал его плечо, тряхнул. Но тот даже не промычал. Глаза закрыты, ноздри раздуваются в такт хрипящим звукам. Спит топота. Не притворяется, а по-настоящему дрыхнет.

Родион сильно пошатнулся, с трудом удержал равновесие.

Упал бы – не поднялся. Заснул бы мертвым сном козлам на поругание…

Он обвел мутным взглядом камеру. Мужиков тоже сморил сон. Лежат на нарах и сопят во все дырки. Или притворяются… Родиону пришлось напрячь все силы и волю, чтобы удержаться на плаву. Медленно, как сомнамбула, он обошел всех спящих. Встряхнул всех. Мертвым сном спали все. Точняк, чай был заряжен снотворным. Какая же падла это сделала? Кому это на руку? Кто из сокамерников должен воспользоваться беспамятством Родиона?…

Он подошел к своему месту. Но не прилег и даже не присел. Руками оперся о лежак второго яруса, широко расставил ноги. Не спать, не спать, не спать – отдавалось в голове.

Внутренний голос звонил во все колокола, но постепенно становился все тише. Сигнал тревоги затихал, зато предательский голос все ощутимей давил на психику. Он призывал сдаться. Родион с ним не соглашался, но веки становилось все тяжелей, ноги стремительно слабели. Воля терялась в лабиринтах размягченного мозга…

Это была не волна, это был цунами из царства Морфея.

Она погребла его под собой и утащила на самое дно сонного омута. Он уже ничего не соображал, но борьба все же продолжалась. Воля затерялась, но не исчезла и продолжала питать внутренний автопилот. Родион сумел вынырнуть на поверхность. С карусели размытого сознания осмотрел камеру и снова погрузился в сон. Он уже не помнил, как ложился на нары.

Но внутренний автопилот не отключался. И вывел Родиона из штопора в самый ответственный момент. Из-за сонной ваты в ушах он не услышал, как открылась дверь. Зато увидел, как в камеру вплывают двое. Под потолком лампочка – на ладан дышит. Но и в этом тусклом свете можно было разглядеть лица непрошеных гостей. Но муть перед глазами сводила на нет всю резкость. А свинцовая тяжесть в каждой клеточке тела мешала подняться, дать отпор. Жалкие остатки внутренней энергии целиком уходили на борьбу со сном. Не было никакой возможности противостоять надвигающейся беде.

Родион не чувствовал прикосновения. Но видел, как убийца берет его руку, проводит по ней остро заточенным черенком от ложки. Боли он не ощутил. Зато понял, что ему вскрыли вены.

Идеальный вариант. Завтра утром его найдут в луже крови. И все спишут на самоубийство.

Убийца даже вложил заточку в его руку. Чтобы мусора видели, чем он вскрыл себе вены. Только не подумал урод, что этой штукой можно проверить глубину жировой прослойки на его брюхе.

Не зря в прошлых веках эскулапы пускали больным кровь. Как ни странно, это придавало людям силы. Так случилось и с Родионом. Он ощутил в себе прилив энергии.

Плюс включился инстинкт самосохранения.

Убийцы решили, что сделали свое позорное дело, и двинулись к выходу. Но далеко не ушли. Родион слетел с нар и всадил пику в спину одному. Тишину спящей камеры взорвал дикий вопль.

Родион резко выдернул заточку из-под ребра. И ткнул ею во второго врага. Тот уже развернулся к нему, и пика должна была проткнуть ему живот. Но не сложилось. Алюминиевый клинок прошел мимо, утонул в пустоте. Рука Родиона оказалась в тисках захвата. Заточка упала на пол, рука стремительно закрутилась за спину.

Родион и сам не понял, как это у него вышло. Противник уже взял его на прием, фактически одержал над ним победу.

И по всем правилам смертельного поединка должен был прикончить его – наверняка у него было чем это сделать. Но Родион сумел ударить его пяткой по щиколотке. Из самого невыгодного для себя положения. Но со всей, какая в нем была, силой. Угодил аккурат в болевую точку. Киллер взвыл от резкой боли и неожиданности. Ослабил хватку. Родион сумел вырваться из захвата. Развернулся к врагу лицом.