Базилика - Уильям Монтальбано

Это был высокий, худой молодой человек с остро выступавшим кадыком и самыми лучшими мозгами в этом учебном заведении. Когда я вошел, он съежился.

— Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил, — сказал он из дальнего угла маленькой комнаты, сидя, склонив голову к коленям, на аккуратно застеленной кровати.

— Я брат, а не священник, Петр. И пришел сюда не для того, чтобы говорить с тобой о грехах, а для того, чтобы просить тебя об одолжении.

— Простите, брат. Я думал, отец ректор…

Он осторожно прощупывал почву.

— Просить меня об одолжении? Разве вы не разговаривали с отцом ректором?

— Да, я разговаривал с ним, Петр. Он рассказал мне, что ты питаешь плотские чувства к одному из наших студентов.

— Правда, брат Пол. Это Огастус, — сказал он, назвав темноволосого, хорошего телосложения студента-первокурсника из Австрии, у которого было больше мускулов, чем мозгов. — Огу красивый. Мне хочется его трогать.

— Огастус знает, что он тебе небезразличен? Ты его, гм, трогал?

— Нет, конечно, нет. Мне так стыдно. Ох уж мне этот ректор-шмектор.

— Давай разберемся, правильно ли я понял. Последние несколько дней на тебя накатывает желание. И ты побежал рассказывать ректору. Ты думаешь, что не годишься в священники.

Губы дрожат, вот-вот брызнут слезы. Пристыженные небеса.

— Петр, ректор просил напомнить тебе — убежден, он тоже испытывал подобное, — что на определенной стадии обучения каждый священник сталкивается с подобными искушениями. Вот что это. Искушения. Они посылаются, чтобы испытать нас. Это могут быть женщины, алкоголь или даже воровство. Искушения существуют для того, чтобы их побеждать. Как только ты их победишь, ты станешь лучшим священником, потому что выдержал испытание. Вот что ректор просил передать тебе.

А вот что сморщенный старый ублюдок сказал в действительности: «Избавь этот дом от его присутствия, брат. Сейчас же». Что, он предполагал, я сделаю? Отправлю бедолагу ночевать на железнодорожный вокзал?

Я всего лишь брат, но кое-какая власть у меня есть. Какая-то часть моего вранья достигла цели. Я видел, что настроение Петра потихоньку меняется, поэтому решил продолжить.

— Я хочу помочь моему другу священнику, который сейчас в больнице. Это непростое задание, и если ты сочтешь его слишком тяжелым, пожалуйста, скажи.

Теперь он сидел на краю кровати, выпрямив спину, и внимательно слушал.

— Отец Лютер выздоравливает после тяжелого ранения, но у него небольшая потеря памяти из-за травмы. Я хочу, чтобы ты стал его компаньоном и помог ему восстановить память.

— Но как я узнаю…

— Ты будешь ходить на занятия, как обычно, каждое утро. Потом ты будешь посещать больницу и подробно рассказывать отцу Лютеру, чему вас учили в этот день. Принеси ему свои книги. Если он решит, что знает тот или иной предмет, ты остановишься и расскажешь ему что-нибудь еще. Если он не помнит, ты будешь рассказывать ему все, что знаешь; читать свои записи по тому или иному курсу с самого начала, если будет необходимо. Ты будешь питаться в больнице и спать там, пока отец Лютер не будет уверен, что сможет обходиться без тебя. Ты сделаешь это, Петр?

— Да, оте… брат. Я смогу! Я сделаю!

У Лютера был статус особо важной персоны, поэтому, когда некоторое время спустя мы с Петром появились в больнице, никто не осмелился предупредить меня о том, что часы посещений закончены. Когда я вошел в палату, Лютер разговаривал с монахом, который за ним ухаживал.

— Эй, смотрите, кто вернулся с бала. С кем танцевал, Пол?

— По правилам Ватикана танцевать могут только епископы и вышестоящие. Мы же должны тяжко влачить ноги.

Я рассказал ему о Петре.

— Отлично. Моим ребятам есть чем себя занять, а не сидеть со мной еще и по ночам, — сказал он. После того как другой монах ушел, Лютер жестом указал на толстую повязку, которую не смогла должным образом спрятать даже рубашка с длинным рукавом, и тихо сказал: — Расскажи мне про руку, Пол. Это случилось в Неаполе?

Я рассказал ему об усатом нападавшем. Его глаза сузились, и я увидел, что в них зажегся старый огонь.

— Когда нападают в такой ситуации, как на тебя, защититься невозможно. Пока раздаешь причастие. Мерзавец. Повезло тебе с дароносицей.

— Да, но хорошая новость в том, что охотятся они за мной. Может, это никак не связано с папой. Надежда на это есть, хотя боюсь, что слабая.

Мы еще немного поговорили на эту тему, стараясь разбавить страх фамильярностью, но, как бы я ни старался нарезать яблоко, сердцевиной его всегда оказывался папа. Круг уменьшился, приближался час расплаты.

Один, два, три.

Джимми Кернз. Лука Карузо. Густаво Видаль.

Три священника, три союзника папы. Мертвы.

Четвертый — брат Пол. На очереди. Но Лютер уже ранен; сопутствующий ущерб.

Если в этом заключалась логика, последовательность; если так бьют барабаны мщения, то ничего не остановить.

Пять.

Его святейшество Пий XIII.

Затем Лютер сказал:

— Парень, который в меня стрелял, я не очень его разглядел, но запомнил образ, лицо, правда. Я бы точно узнал его, приди он сменить мне судно, только усов у него не было никаких. Я уверен.

Двое наемных убийц? Один для меня. А другой для папы?

Когда я уходил, Лютер сказал:

— Одна вещь об этом пареньке, Петре. Он должен будет… — Лютер сделал паузу, чтобы обдумать то, что хотел сказать, — …ну, что касается всего этого, обучать меня. Возможно, я кое-что знаю, чего-то нахватался. Но точно знаю, что многие из этих знаний должны быть гораздо глубже. Боюсь, я не одолею.

— Не переживай ты так. Есть простой выход.

— Какой?

— Если ты решишь, что для тебя это слишком мудрено, то сможешь стать простым братом.

Он снова рассмеялся, смех прежнего Лютера. Угроза миновала. У меня в глазах стояли слезы благодарности, когда я и моя ноющая рука покинули больницу.

Следующее утро я провел в офисе Франко Галли, рассматривая на экране компьютера фотографии светских и духовных лиц с ватиканскими паспортами.

Предчувствие меня не обмануло, еще до полудня я вернулся в больницу с фотографиями, чтобы Лютер посмотрел на лица. Среди них была фотография мексиканца по имени Луис Кубильяс. Два года назад, когда была сделана фотография, у него были прямые усы. Тогда он начал работать в «Ключах».

Теперь, когда он взялся резать причащавших его людей, усы Луиса были куда гуще и длиннее. Его имя к тому же было и в записной книжке Карузо. Усатый Кубильяс, как выяснилось, не был священником. И братом тоже. Он был диаконом; это полуцерковный чин, подходящий людям, желающим быть религиозными, но не отказывающимся от светского образа жизни.

Диаконы могут жениться. Чин диакона принимают будущие священники. В любом случае у диакона есть право при определенных обстоятельствах надевать одеяние священника.

Это означало, что Кубильяс мог быть тем человеком в одежде священника, которого близорукий отец Певеч видел с Карузо на галерее.

Может, Кубильяс засунул Видаля в пианино? Его имени не было в списке гостей в тот вечер, но это не преграда для охотников выпить и закусить за чужой счет в таком райском месте, как Ватикан. И Кубильясу наверняка хватило бы сил для подобной работенки.

Галли был счастлив, что наконец у меня есть настоящий подозреваемый. Но Лютер не помог.

— Ни один из них, даже приблизительно.

Лютер категорически покачал головой и отдал мне пачку фотографий. Кубильяс, анфас и в профиль, был среди них под третьим номером.

Я постарался скрыть разочарование.

— Ну, раз ты уверен…

— Я уверен. То лицо было, я не знаю, моложе, лучше, круглее, нежнее; лицо, которое, возможно, мне знакомо. Извини, но я никак не могу вспомнить.

Следующие два дня я провел, добывая информацию о диаконе Кубильясе. Наблюдал за людьми, входившими и выходившими из закопченной штаб-квартиры «Ключей». Ничего.

Я даже нанес поздний визит по адресу, который Кубильяс оставил в Ватикане как свое место жительства в Риме. Тихая квартира в зеленом и дорогом квартале города. Второй этаж, две спальни, милое местечко. Абсолютно нетронутые замки. Необитаемое жилище. Гулкая пустота. Как в могиле.

Когда однажды вечером в конце той недели я зашел к папе, он неотрывно смотрел в экран компьютера. Он махнул рукой, чтобы я подошел.

— Думаю, это интересно, может решить проблемы церкви, мировые проблемы. Что ж, позволь сообщить тебе, это колоссальный труд, — сказал он. — Бывают дни, когда я желаю, чтобы на конклаве Святой Дух заставил меня проголосовать за того косоглазого бразильца.

Приближался первый визит папы в Нью-Йорк, и Диего Альтамирано сообщил мне: папа так много работает над своими речами, что кардиналам не останется и пятнадцати минут.

Можно подумать, раньше было по-другому…