Швабра, Ленин, АКМ. Правдивые истории из жизни военного училища - Александр Сладков

Видео– и фотодокументов о разрушении мусорного «шаттла» над КВАПУ не сохранилось. Предлагаю секретные кадры нашего батальонного КВНа, заседание которого проводилось тайно, только для служебного пользования, потому как только сами себе и показывали.

Макет «шаттла» несу я (в авангарде) и Саня Загородний (в замыкании)

Новые дневальные, принимающие у нас наряд, первым делом заглядывают в туалет:

– «Шаттл» вынесли?

– Ребята! А как же, вы имеете дело с профессионалами!

Внимание! Это первая фраза, адресованная нашим сменщикам. Что сказано и каким тоном, это важно. Тут, как с патрулем, встретившим тебя в подворотне, любая мелочь имеет вес. Произносить первую фразу следует широко улыбаясь, доброжелательно, нежно, как на свидании с любимой девушкой. Главное – не переборщить, не сфальшивить, а то ведь в сушилке набросано, в Ленкомнате не подметено, как начнут проверять! И… У меня получается, действует.

– Ну все, нормально вроде, ребята… Наряд принят! Пойдем докладывать дежурным.

Пронесло… Видать, к моим профессиям дворника и посудомоя успешно прибавляются мусорщик и психолог. Я уже понимаю, с кем и как в армии надо говорить. И как мусор выкидывать.

– Строиться, товарищи курсанты!

– Строиться!!!

Нас равняют в большое каре. Батальон в полном составе. В центре, на «лобном месте» – Омеля, мой земляк из Монино. Он же курсант Омельченко Вова. Николай Иванович Ульянов, замполит, прохаживается перед строем, руки за спину. Чувствуется, что произошла трагедия. И Омеля имеет к ней самое непосредственное отношение.

– То, что произошло сегодня, выходит за все рамки! Это не просто проступок! Это предательство!

Да что ж такое произошло?! Барабанной дроби с виселицей не хватает! Последний раз нас вот так строили на первом курсе. Вывели вот так же одного курсанта из нашего батальона. Он поступил из армии, приехал из Афганистана. Планочка наградная у него на х/б висела, медали «За отвагу». На курсантских собраниях он, бывало, рассказывал о личном участии в разных боевых операциях. Правда, сильно краснел при этом. Выяснилось. Служил этот товарищ не под Кандагаром, а в Белоруссии.

А прошлое свое он придумал. Помню треск громкий, который мы все слышали, когда замполит погоны с него сдирал. А что теперь-то? Неужели Омеля на очереди? А замполит продолжает:

– И это в то время, когда все мы должны сплотиться вокруг нашей истории! Вокруг истории Коммунистической партии Советского Союза! Этот курсант!

Омеля скорбно молчит, свесив свою голову низко на грудь.

По идее, он должен стоять перед нами в белоснежных кальсонах. Так предателей в годы войны расстреливали. Да какой, к черту, предатель? Ну кого Омеля вот в таких масштабах мог предать? Замполит тем временем распалялся:

– Этот курсант предал наше героическое прошлое! Наше общее, дорогое нам прошлое!!!

Мне кажется, Омеля сейчас упадет в обморок. А бойцы расстрельной команды подхватят его под руки и поволокут к стенке. Замполит, теряя арсенал выражений, заглядывает Омеле прямо в лицо. Не переставая кричать:

– А??! А???!!

Быстрее б развязка. Я уже сам начинаю чувствовать себя виноватым. Может, я следующий. Может, все это просто прелюдия перед настоящим актом. Жестким, лошадиным, нетрадиционным.

– Сегодня этот курсант! На семинаре по истории КПСС! Забыл! Когда! Была свершена! Великая! Октябрьская! Социалистическая революция!!! И по его мнению! Она произошла! Вы только вслушайтесь! В восемнадцатом году!!!

Ооо… Вот это залет, забыть, когда произошла революция.

Перепутать семнадцатый с восемнадцатым. Так запросто и отчислить могут. Мы же партийный спецназ. Эх… На плац, ритуально грохая сапогами, вышагнул караул. Старшина из Омелинской роты, Вантуз, ну, в смысле, Самчук, и двое курсантов с «АКМ» за спиной. Неужели расстреляют?

– Пять суток ареста!!!

– Есть пять суток…

– Не слышу!!!

– Есть пять суток ареста!!!!

– Уведите!

Эх, Омеля, Омеля… Забыл, что ли, где учишься? Инкубатор партии. Многолюдные еще недавно комсомольские собрания быстро пустеют. Зато все больше и больше народу на собраниях членов КПСС. Партячейки создаются во взводах (там, где уже имеется более трех коммунистов), в ротах. На батальонных собраниях уже народу как на выступлениях товарища Ленина перед Финским вокзалом накануне взятия Зимнего. А к выпуску, говорят, вообще все станут коммунистами (даже я?!). Комсомольцами выпустят двоечников и предателей Родины. Ну и Омелю, наверное. За то, что год свершения революции позабыл. Пусть ты не знаешь основы строительной механики авиационных конструкций, пусть тебе неведомы тонкости науки под названием наземные средства связи и радиотехническое обеспечение… Даже не бежишь ты километр за четыре минуты и не подтягиваешься восемь раз, пусть. Но дату революции забыть? Какую дату – год! Такого залета в нашем военно-политическом училище еще не было.

Холода как-то весьма заметно стали крепчать. В быту прибавилось важных мелочей. Вот, допустим, пора на обед. Выгоняют нас на построение. На плац. И тянется, тянется из тепла на мороз батальон. Добросовестные уже выскочили и трясутся в «бычьей стойке» на ледяном ветру. Они стоят, втянув головы в плечи, сжимая до хруста свои кулаки. Ждут опаздывающих разгильдяев и господ сержантов. Я не тот и не другой. По команде выбегаю из роты, но на лестничной клетке, прям перед выходом, торможу и прижимаюсь к стене. Плывущие мимо в курсантской реке офицеры обязательно обращают внимание:

– Чего стоим, Сладков?!

– Жду, товкапитан!

Обычно этот термин – «жду» – срабатывает. Что ждет этот курсант – неизвестно. Но ведь ждет же, значит, нужно, пускай ждет. Вот только на Кота, капитана Мезенцева, эта уловка не действует. Кот останавливается и сразу спрашивает:

– Чего ждем, Сладков? А ну, вперед на улицу!

Остается ладонью снизу вверх, к виску (воинское приветствие), и лететь на плац. Но. Чтоб не особо мерзнуть вместе со всеми в строю, у меня есть еще один фокус-покус. Глобальный, так сказать. Просто-напросто берешь и косишь под обмороженного. Как? Элементарно. Идешь себе в санчасть и прикидываешься, мол, на полевом выходе пальцы побелели, еле оттер. Если деза прокатывает, ты счастливчик. Тебе выдают справочку, предписывающую ножки держать в тепле. Хотя бы неделю. С этой справочкой идешь к старшине. И выдает тебе Пытровыч валенки. И ты убиваешь одновременно двух зайцев. Во-первых, в этой чудо-обуви реально тепло. Ну а во‑вторых, ты существуешь вне строя. Неделю, но и это срок. Не надо весь батальон или роту на плацу ждать. Они стоят, а ты шаркаешь самостоятельно куда-нибудь в столовую или в учебный корпус, прихрамывая на всякий случай. И никто тебя не трогает. Издалека видно, что обмороженный. Как-то я в этих валенках загремел на губу. По мелочи, за попытку невыполнения приказа ротного («Я тебе говорю, поправь в расположении стулья!»). А тут зимняя сессия, первый зачет на носу. По военной педагогике и психологии. Принимал этот зачет подполковник Хвостов. У этого офицера я подметил две особенности. Во-первых, он вечно с иголочки. Весь выглажен, выбрит, стрелки на брюках – обрезаться можно. И на столе у него все разложено параллельно и перпендикулярно. А вот вторая особенность… От него постоянно пахнет спиртным. Так вот, в тот раз господин подполковник, вероятно, подзаправиться не успел. Поэтому настроение у него было ниже ватерлинии. И тут я. Захожу в первой пятерке. В валенках и без ремня, арестованным не положено, чтоб не повесился.