КОРАБЛЬ МЕРТВЫХ - Бруно Травен

«Вы, кажется, собираетесь сделать сито из корабля? Сию же минуту закрыть все дыры!»

И вот мы только слегка затирали их рукой или локтем, и не оставалось никакого следа. Железо было такое мягкое, как тесто. Железные мачты гнулись, как гнется длинная восковая свеча, когда поставить ее на горячую плиту. Такое свинство. Нам здорово пришлось помучиться, пока мы опять их выпрямили. С экватором нельзя шутить.

–Конечно, нет, - подтвердил я, - поэтому-то по обе стороны экватора вокруг всей земли построен решетчатый забор с досками с предупреждающей надписью. Можешь увидеть на карте этот забор. Вы сделали большую ошибку. Вы прошли через него сверху. Мы были умнее. Мы перешли его подводным туннелем внизу. Там очень прохладно. И не чувствуешь даже, что переезжаешь экватор.

–Я знаю этот туннель. Но компания не хотела платить за расходы на проход через туннель. Они считают по шиллингу за каждую тонну. А как попасть в этот туннель?

–Вот чудак, ведь это так просто, - ответил я. - Там в море огромная дыра, и в нее как раз может войти корабль, носом, конечно; пройдя туннель, корабль выходит на другом конце в такую же дыру.

–Это и в самом деле просто, - согласился Станислав, - я представлял себе это гораздо сложнее. Я думал, что на корабль одевается нечто вроде водолазного костюма, который потом снимается. Внизу находится машина, которая тянет корабль вниз, и в туннеле корабль идет по зубчато-колесной железной дороге, а на другой стороне корабль опять поднимают наверх.

–Так тоже, конечно, можно было бы сделать, - сказал я, - но это слишком сложно. Тогда тонна стоила бы больше шиллинга.

–Тысяча чертей на вашу голову, скоро ли кончится эта болтовня в котле? - крикнул второй инженер, просунув голову в горловину котла. - Если эти разговоры будут продолжаться, то котел никогда не будет вычищен.

–Полезай-ка сюда, собака, если хочешь получить молотком по голове! - Я крикнул это в бешенстве, полубезумии от жары и духоты. - Чисть себе сам свой котел, конокрад проклятый! С тобой у меня еще особые счеты!…

Я хотел, чтобы он на меня донес и чтобы меня уволили. Тогда я получил бы квитанционную книжку и деньги. Но они были слишком хитры для этого.

–Так же, как офицеры на войне. Их можно обидеть как угодно и даже побить им рожу, ни за что не донесут, - сказал Станислав. - Предпочитают иметь тебя на фронте, чем посадить в тюрьму вдали от огня.

Чистить котлы на экваторе, когда печка вчера еще пылала, как ад, и когда в соседнем котле разведены пары. О господи!… Кто не едал свой хлеб в слезах, тот будет пить его теперь, как земляничный сироп.

Мы сидели в котле голые, но стены были так раскалены, что нам пришлось одеться и подложить под ноги толстые подстилки из мешков, чтобы не обжечься.

Потом мы принялись стучать. Но какую пыль поднимает котельный камень. Точно легкие, глотку и горло поцарапали стеклом. Когда шевелишь ртом, она хрустит под зубами, и все время испытываешь такое ощущение, словно у тебя высверливают с одного конца спинной мозг.

Котел сам по себе недостаточно вместителен. Кроме того, в нем расположены трубы. Приходится лежать на спине, на животе, чтобы достать во все места. Как змея, извиваешься по трубам. Куда ни коснешься голой рукой, всюду так горячо, словно касаешься горячей плиты.

Потом в глаза внезапно влетает кусок накипи. Это твердое, острое зернышко причиняет такие страдания, что боишься сойти с ума. Вынимаешь его грязными потными руками, и глаз воспаляется. Некоторое время все идет благополучно, и вдруг опять в глазу острый осколок, и начинается новая пытка.

Предохранительные очки? Они стоят денег. На такие пустяки у «Иорикки» нет денег. Так было тысячу лет тому назад, так должно быть и теперь. В большинстве случаев и очки никуда не годятся. Либо в них ничего не видишь, либо они давят переносицу, или пот заливает стекло и въедается в глаза.

Если бы у нас были электрические лампы, это было бы все же небольшим облегчением. Но карфагенские лампы - в пять минут весь котел наполняется дымом. А стучать необходимо.

Молотки гудят в котлах, словно тысячи громов бьют по барабанным перепонкам. Это не эластичный резонанс, а резко вибрирующий, пронзительно кричащий гул.

Пять минут, и мы выходим наружу, чтобы глотнуть воздух. Мы варимся в поту, разгоряченные легкие вздымаются, сердце беснуется, словно хочет разорвать грудь, и нет возможности унять дрожь в коленях. Воздуха, только воздуха. Чего бы это ни стоило! И мы стоим на морском бризе, который действует на нас, как шторм в Саскачеване. Широкий твердый меч пронзил наше тело во всю длину. Мы мерзнем и дрожим и рвемся обратно в раскаленный зной котла.

Снова пять минут, и мы кричим: воздуха! Лежа все трое в котле, мы теснимся к узкой горловине, и каждый рвется наружу первым. Но через горловину может пролезть только один, и при этом он должен вертеться и извиваться, как кошка. Пока он лезет через горловину, в котел не проникает ни одного глотка воздуха. С трудом я просовываю руки, чтобы вылезть из котла. Кочегар падает навзничь в котел, раздается протяжный гул. Он без сознания.

–Станислав, кочегара надо вытащить, он спасовал, - кричу я, понатужив легкие. Если мы его не вынесем оттуда, он задохнется.

–Одну ми-ну-ту, Пиппип, я еще не отдышался.

Проходит немного времени, и мы снова рвемся к раскаленному жару котла.

Мы берем канат. Я снова проникаю в котел и связываю кочегара. И вот мы принимаемся вытаскивать его. Это самое трудное. Самому можно вползти и выползти из котла, но вытащить оттуда безжизненного человека - это требует бесконечного терпения и ловкости и, кроме того, знания анатомии. Голову вытащить легко, но плечи…

Наконец мы связываем ему плечи очень туго, и теперь нам удается просунуть его, как пакет.

Мы не несем его в снежный шторм, а оставляем в кочегарке и кладем близко к топке соседнего котла. Потом развязываем ему плечи.

Дыхание остановилось. Совсем. Но сердце бьется. Тихо, но мерно. Мы обливаем ему голову холодной водой и на сердце кладем мокрый мешок. Потом мы навеваем ветер ему в лицо, дуем на него, как на разжигаемый уголь, и несем его под вентилятор.

Станислав поднимается наверх и приводит в движение вентилятор, чтобы доставить кочегару свежего воздуха.

Теперь эта собака, конокрад, конечно, не показывается; но стоит нам только заговорить со Станиславом, как эта отвратительная рожа сейчас же появится у котла и запрет нам воздух своей тупой башкой. Он получит еще молотком по лбу. Принес бы нам хоть по стакану рому этот негодяй! Нам не так уже хочется пить, но один глоток хотя бы, чтобы удалить из глотки и из зубов стеклянную пыль.

Кочегар лежит под вентилятором, и я начинаю разминать ему руки. Постепенно он приходит в сознание. В то время как мы его поднимаем, сажаем на угольную кучу и подвигаем в угол, чтобы он мог опереться, входит второй инженер:

–Что этот тут у вас, черти чумазые? - кричит он. - За что вам платят, собственно говоря, когда вы то и дело сидите по углам?

Станислав или я или мы оба могли бы сказать: «Кочегар был…»

Но обоих нас охватило одно и то же чувство.

Одновременно, не говоря ни слова, мы оба нагнулись, взяли в руки по увесистому куску угля и в ту же секунду запустили ими в его шишковатую башку.

Он отскочил, закрыв руками голову. Станислав пробежал за ним несколько шагов, крича ему вслед:

–Жаба ты ядовитая, попробуй только вычесть у нас из жалованья хоть час прогула, и я в следующий рейс брошу тебя в топку. Можешь плюнуть мне в лицо, если я не суну тебя под котел, бестия ты этакая!

Бестия не донес об этом инциденте шкиперу. Впрочем, это было нам совершенно безразлично. Мы с восторгом пошли бы в тюрьму. И не вычел у нас ни пенса штрафа. И пока мы чистили котлы, он не подходил к нам близко. С этого дня он обращался с нами, как с сырыми яйцами, и даже превзошел своими дипломатическими способностями первого инженера. Кусок угля, молот или кочерга могут совершить чудеса, если применить их вовремя и к месту.

Когда котел был вычищен, нам дали два стакана рому и аванс. Мы отправились в город и по дороге все время осматривались. Нам все казалось, что мы неожиданно кого-нибудь встретим. Я мог бы удрать на французском корабле, ушедшем в Барселону. Но я не хотел дарить шкиперу свои четыре месяца жалованья. Неужели же я должен был даром отдать им все эти четыре месяца? И я оставил мысль о французском корабле. Станислав мог улизнуть на норвежском, шедшем в Мальту. Но у него была та же причина - жалованье. Ему следовало гораздо больше, чем мне.

Так мы шатались по гавани, Станислав отправился на норвежский корабль, а я пошел бродить один.

XLII

Далеко на якоре стояла «Эмпресс» - королева Мадагаскара, английский корабль в девять тысяч тонн, а может быть, и больше. Это было отличное судно. Хорошо бы выйти на некоторое время из гроба и совершить на нем прогулку. Очаровательное суденышко. Чистенькое, словно все покрытое лаком. Даже золото еще не стерлось на нем. Новенькое, - должно быть, только что из дока. Но тут нет никаких шансов устроиться, должно быть, тут нет ни единого свободного местечка, на этой чванной девчонке. Улыбается кокетливо в мою сторону, моргает своими накрашенными ресницами, стреляет своими подведенными глазками так, что любо глядеть. Не подойти ли мне ближе и не рассмотреть ли как следует это прелестное существо? Черт побери, если бы не это жалованье, я, честное слово, постучался бы туда. Но как бросить жалованье? И как бы мне доконать второго инженера, чтобы он меня вышиб? Не подпустить ли мне немного большевистской агитации? Но они плюют на это. Агитируй, сколько хочешь, - все равно тебе не уйти. А если слишком допечешь, он стянет у тебя жалованье за две недели. И выйдет, что ты работал даром.