Поединок - Игорь Крутов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он посмотрел на Уварова и удивился: на губах того зазмеилась презрительная усмешка. Поняв причину ее появления, он усмехнулся и сказал:
— Не обольщайтесь, Константин Григорьевич. Не считайте, что испугали меня до такой степени, что я наложил в штаны. Это дело я закончу. Но, как вы понимаете, не из-за того, чтобы повысить процент раскрываемости во вверенном вам отделе, тем более что такими категориями мы не руководствуемся. И, честно говоря, то есть по самом большому счету, мне эта капсула — до одного места. Я закончу это дело только из-за Леночки. Я найду эту сволочь, чего бы мне это ни стоило. Если вы переварили все, что я вам сказал, то попрошу подбросить меня до конторы. Впрочем, если вы оставите меня здесь, я пойму это. Точнее, я пойму причины такого поступка.
Уваров некоторое время молчал — переваривал услышанное. Калинин с удивлением заметил, что он как-то странно посмеивается.
Что это с ним, подумал он, как бы глупостей не натворил мужик…
Уваров вскинул голову и заливисто засмеялся. У Калинина с каждой секундой этого хохота все больше и больше теплело на сердце.
— Ну и речь! — проговорил Уваров, вытирая выступившие на глазах слезы. — Черчилль! Вылитый Черчилль! Цицерон! — Он внезапно посуровел. — Только это речь не мужа, а мальчика-несмышленыша. Уйдет он, видите ли. Да кто ему даст уйти?!
— Константин Григорьевич…
— Молчать! — прикрикнул на него Уваров. — Мальчишка… Условия он ставит, видите ли… Ты на кого тянешь, босяк?!
Это было так неожиданно, что Калинин не выдержал и сам расхохотался.
— Смейся, смейся, паяц, — приговаривал генерал. — Дальше будет еще смешнее — обхохочешься! Я, если хочешь знать, о тебе заботился.
Калинин промолчал. Об этом можно говорить много, но теперь он видел, что лед тронулся. Генерал Уваров — не совсем пропащий человек.
Все еще может закончиться не так плохо, как это виделось совсем недавно.
— Знаешь, — признался Уваров, — извиняться я не буду, но в качестве объяснения могу сообщить тебе, что испугался. Да-да, испугался, не делай больших глаз. Точно. Извещение о смерти Леночки повлияло на меня как-то… странно. А когда ты рассказал об этой проклятой капсуле там, в кабинете, где стены могут уши иметь, подумал: все, не жилец Калинин на этом свете.
— Понятно, — думая о своем, произнес Калинин.
— Что тебе понятно?
Олег объяснил:
— Понятно, почему вы так громко и навязчиво сказали мне там: надеюсь, мол, образумить тебя. И так далее.
— Точно, — кивнул Уваров. — Молодец, сыщик, сечешь. Ладно, хватит об этом. Кстати, посмотри на это с такой стороны: я боялся, что лишусь такого ценного работника, как Олег Калинин, и именно поэтому ничего ему не рассказал, опасаясь за его жизнь. Но когда он пригрозил мне своим уходом, я понял, что в любом случае теряю ценного работника. И мне ничего не оставалось, как расколоться.
Калинин улыбнулся.
— Думаю, что так все и было, — сказал он.
— Ну вот, — усмехнулся генерал. — А теперь слушай. Полковник Арсеньев — офицер ГРУ и всю жизнь там работал. В годы Советской власти занимался секретными разработками операций, которые проводились вне территории Советского Союза. От подробностей уволь, я тебе не Виктор Суворов. Короче, он был суперсекретным работником. После девяносто первого года, после того как КГБ почил в бозе, его направили в Министерство обороны.
— При чем тут КГБ? — не понял Калинин. — Вы сказали, что он был офицером ГРУ.
— Ох, да! — спохватился Уваров. — Извини, забыл предупредить. При генсеке Андропове КГБ решил, что может вмешиваться в дела ГРУ. Разумеется, ничего из этого не вышло, но волна осталась. Чтобы успокоить и тех и других, Политбюро ЦК решило, под давлением Андропова, естественно, что эти два партийных отряда обменяются несколькими офицерами — в порядке передачи опыта, так сказать.
— Что за бред? — удивился Калинин.
— Конечно, бред, — охотно откликнулся Уваров. — Короче, они шпионили, и никакой пользы от всего этого, если честно, не было. Но! Арсеньев прижился. Через некоторое время ему стали даже доверять в КГБ. Он выдал им такую оперативную информацию, что сначала те не поверили, гэбисты в смысле. Но когда проверили, поняли, что Арсеньев не врет. Со временем он стал ярым гэбистом и в негласной войне ГРУ и КГБ поддерживал последних. Только считанным людям было известно, что Арсеньев проводит операцию по своему внедрению, и операция эта была настолько важна для армейской разведки, что она поступилась очень многим, чтобы поддержать авторитет Арсеньева.
— Глупость какая-то, — проговорил Калинин. — Чего они делили вечно — ГРУ, КГБ?
— Не пытайся понять, — закачал головой Уваров. — После того как КГБ почил в бозе, Арсеньева, как я уже сказал, перебросили в Минобороны.
— В отдел координации, — кивнул Калинин. — Ну и что это нам дает?
— К этому я и перехожу, — вздохнул Уваров. — Про Арсеньева я знал в силу своих профессиональных обязанностей, о которых я тебе не расскажу, хоть ты трижды увольняйся с работы.
— Да и не надо! — широко улыбнулся Калинин.
— Короче, — сказал Уваров. — Про Арсеньева я знал твердо: это был ценнейший кадр. И в свое время, при старом Политбюро, он занимался, как я уже говорил, секретными разработками операций, проводимых вне территории Советского Союза. Эта капсула могла иметь отношение к одной из таких операций. Понятия не имею, как она могла всплыть сейчас. Арсеньев перепугался и совершил ошибку: доложил тому, кто к этому давнему делу имеет самое прямое отношение. Подозреваю, что человек этот сидит сейчас очень высоко. И он решил обрубить все концы. Если он убил и Арсеньева, и Леночку, то, по его мнению, он обезопасил себя от смертельно опасного компромата.
— Но как? — покачал головой Калинин. — Как обезопасил? Он убил Арсеньева, хорошо. Но ведь Леночка ничего не знала! Ее-то зачем?
— У нее была капсула, — пожал плечами Уваров. — А теперь она исчезла. Нет капсулы — нет доказательств. Вот и вся логика. Одно могу сказать… Это прошлое дело, видимо, очень гнусно пахнет. И будет страшно, если оно снова выползет. Хотя что это такое — я не знаю.
— Ничего, — проговорил Калинин. — Узнаем…
