Путешествие шлюпа Диана из Кронштадта в Камчатку - Василий Головнин

Мы никогда не видали такого совершенства в их искусстве действовать оружием, и воля Форстера {*39} — а я признаюсь, что последняя часть сего замечания мне кажется очень невероятной.

«Булавы, — продолжает Форстер, — употребляют они для сражения на близкое расстояние, как мы ручное оружие, и всякий взрослый мужчина имеет у себя булаву. Кроме сего употребляют они еще разного рода мелкое оружие. Булавы их четырех или пяти разных форм. Самые дорогие делаются из дерева казуарина, имеют около 4 фут длины, прямы, цилиндрической фигуры, чрезвычайно хорошо выполированы и с обоих концов у них по головяшке; одна из них, за которую они держат булаву рукой, круглая, а другая, коею бьют, имеет фигуру звезды, со многими выдавшимися концами. Другой род дубинок около 6 фут в длину, которая с одного конца выделана сучками, наподобие корня; сии дубинки делаются из крепкого дерева, имеющего темный цвет. Третий род около 5 фут длины, у коих на конце есть род остроконечного топорика, наподобие треугольника, стоящего в прямом угле с дубинкою. Четвертый во всем походит на предыдущий, с той токмо разностию, что топорики находятся на обоих концах. Напоследок пятый род ручного оружия не что иное есть, как кусок кораллового камня, имеющего около 1 1/2 фута длины и 2 дюйма в диаметре; обделан он очень дурно, наподобие цилиндра».

Время никакой перемены не произвело в их оружии. Мы его нашли совершенно сходным с сим описанием и выменяли каждого рода по нескольку штук.

Самое дорогое в глазах сих островитян оружие есть большая дубинка, сделанная из дерева казуарина, за которые они всегда просили у нас какие–нибудь вещи, кои отменно им нравились; а часто ни за что не хотели их променять; прочие же отдавали за безделицу.

Форстер говорит, что никто из жителей острова Таны не ходит без оружия; это справедливо. При нас все они были всегда вооружены, старики и десяти– и двенадцати летние мальчики. Но вероятно очень, что присутствие столь страшных для них гостей, каковы были англичане и мы, заставило их быть осторожными и не покидать оружия.

О женщинах острова Таны Форстер говорит следующее:

«Сегодня мы видели мало женщин, да и те старались быть от нас далеко. Однакож мы заметили, что они не столь пригожи и гораздо менее ростом, нежели мужчины. У молодых девушек только снурок был повязан к поясу с узеньким фартучком, сделанным из сухой травы, а взрослые имели короткие юбки, из листьев составленные. В ушах у них висело множество колец из черепаховой кости, а ожерелья из раковин висели по грудям. Некоторые из старых женщин имели на головах колпаки из листа платана или из мата; но этот наряд редко был виден.

Женщины и дети были столь чрезмерно боязливы, что если мы только устремляли взоры на них, то они тотчас бежали от нас, чему мужчины очень много смеялись. Мы заметили, что некоторые из них имели веселые лица, но вообще они казались нам печальны и задумчивы».

Сие описание о женщинах и их нарядах совершенно сходно с нашими замечаниями: при нас сначала они также были боязливы и дики, но после мешались в толпах с мужчинами и не боялись нас. Из женщин многие мне казались очень живы, веселы, а мальчики так были смелы, что часто шутили и играли с нами.

В другом месте Форстер говорит:

«Надлежит заметить, что все тягости сего утра несли одни только женщины, а мужчины шли с ними, мало о них заботясь; они имели только в руках свое оружие. Из сего следует, что жители острова Таны не пришли еще в то состояние, до которого достигли обитатели островов Общества и Дружеских. Мужчины острова Таны имеют одно общее обыкновение — дурно поступать с женским полом, который они принуждают исправлять все трудные и унизительные работы».

Мы точно то же самое заметили; даже десяти– и двенадцатилетние мальчики часто грозили женщинам и толкали их. Все тягости, как то: дрова и домашние их вещи, при нас носили женщины.

В одном месте своего повествования Форстер говорит о замужних женщинах таким образом:

«Сегодня между ними мы видели более женщин, нежели прежде, большая часть из них были замужние; они носили детей своих за спиной в лукошках, сделанных из рогожек».

Мы видели и сами, что женщины здесь детей своих точно так носят, как Форстер описывает, но каким образом они их приживают: в сожитии ли с одним мужчиной, наподобие нашего брака, или, так сказать, по–скотски, мы узнать не могли. Я только видел один раз во время дождя под деревом молодого мужчину и пожилую женщину вместе. Спрашивая их знаками, что они — муж ли и жена, они мне объяснили, кажется, что живут вместе, но давно ли и на долго ли — осталось без изъяснения.

Говоря об обращении диких с англичанами, Форстер повествует, между прочим, следующее:

«Когда мы предлагали кому–нибудь из жителей бисер, гвоздь или ленточку, то они не хотели прикасаться к оной; но желали, чтоб мы положили предлагаемую им вещь на землю. Тогда они брали оную листом, не дотрагиваясь голыми руками; от суеверия ли сие происходит, или от чистоты, или от учтивости — неизвестно и должно оставаться под сомнением».

При нас они этого не делали никогда, а брали все вещи, которые мы им давали, прямо из наших рук, не употребляя на свои руки никакой обвертки. Это показывает, что, увидев в первый раз европейцев, они опасались, чтоб, так сказать, не быть ими испорченными; но, уверившись опытом, что вещи, оставленные у них англичанами, не причинили им никакого вреда, они нас уже не боялись.

Далее Форстер говорит: «Один из островитян сказал свое имя, которое было Фаннокко, и спрашивал наши имена, кои старался запомнить».

Это правда, что они любят спрашивать имена и желают помнить их; многие из наших имен они произносили чрезвычайно хорошо, так же как и некоторые русские слова.

«Он (Фаннокко) сел с нами за стол и попробовал соленой свинины, но не более съел, как один кусочек. Корень ям, поджаренный в масле или просто сваренный, ему нравился больше всего. Но вообще он ел очень умеренно и кончил обед свой небольшим куском пирога, сделанного из сушеных, червями изъеденных яблоков, который, казалось, был очень приятен для его вкуса. Он также после обеда отведал немного вина; но хотя он и пил оное, не показывая ни малейшего отвращения, однакож не хотел выпить другой рюмки. Поступки его за столом были чрезвычайно благопристойны; одно только нам очень не нравилось, а именно — что он употреблял вместо вилки палочку, которую носил в волосах, и которою в то же время чесал в своей голове».

У нас они ничего не хотели есть: сын Гунамы Ята, будучи за столом с нами, съел только маленький кусок жареной рыбы. Впрочем, что бы ему ни предлагали, он и отведывать не хотел, показывая на брюхо и говоря табу–рассисси, то есть брюхо полно. Да и рыбу ел, я думаю, потому, что она была при нем поймана и свойства ее ему были известны. За столом Ята был благопристоен и рыбу ел вилкой, а головной палки у него не было.