Мы родом из СССР. Книга 2. В радостях и тревогах… - Иван Осадчий

Мы находили его везде, навещали, проведывали. Скучали, беспокоились, переживали: «Как там Коля? Что у него?» И было от чего…

Как-то завелся в студенческой среде непорядочный человек, «обирал» своих однокурсников. Брал в долг, чтобы снимать для себя отдельную однокомнатную квартиру и там «привольно» жил. Долги не отдавал. Коля тоже оказался в числе «кредиторов». И почти все, что мы положили ему на сберкнижку на «черный день», перешло в карман этого «ловкача». Всем обещал отдать долг, но… исчез бесследно…

А на строительстве Можайского полиграфического комбината рядом со студенческим отрядом из МГУ работали «декабристы», как называли осужденных за мелкое хулиганство и прочие «дела». Они третировали студентов, заставляя «вкалывать» и за них, угрожали расправой, если те не будут подчиняться их уголовным прихотям…

Пришлось мне идти в стройуправление, возводившее этот комбинат, и просить его руководителей избавить стройотрядовцев от уголовного «соседства».

…Дважды выезжал Коля в составе «интернациональных» стройотрядов на стройки в тогдашние братские, социалистические Болгарию и Чехословакию.

Но самая большая тревога за сына была, когда позвонил из подмосковных Электроуглей Володя Маркин и сказал: «Приезжайте и заберите Колю отсюда. У него тяжелый приступ, скорее всего, почечные колики. Даже сознание терял…»

Было это в 1980-м – в год Московской Олимпиады. Строители не справлялись со сроками завершения работ на каком-то олимпийском объекте. Туда бросили рабочих-специалистов из Электроуглей, а на их место отправили стройотряд из аспирантов и студентов МГУ…

Переволновался я тогда очень сильно. Находился в то время в Москве, и, получив тревожный сигнал, тут же выехал в Электроугли.

Колю застал в общежитии. Выглядел он очень болезненно. У него действительно был острый приступ почечно-каменной болезни. Боли обозначились рано утром. Но он поднялся и, превозмогая боль, вместе с другими стройотрядовцами направился в заводскую столовую, на втором этаже. На лестнице от острой боли потерял сознание. Хорошо, что рядом шли товарищи, подхватили его и занесли в столовую. Туда же вызвали «скорую». Сделали укол и отвели в общежитие. Там я его и нашел. Спросил: «Сможешь ехать со мной в Москву? Хватит ли сил?» Коля ответил успокоительно: «Наверное, смогу. Приступ прошел».

И мы уехали с Колей в Москву. С вокзала прямо к своим родственникам – Крыловым. Николай Леонидович, осмотрев и прослушав Колю, сказал: «Да. Был приступ почечно-каменной болезни. Надо попить „Ессентуки“. Может, камушек или песок выйдет. И тогда все в порядке. Волноваться сильно не надо. Может, это единственный случай, который больше не повторится. А может, когда-нибудь снова напомнит о себе. Надо бы полечиться в Железноводске. Три года подряд…»

Через несколько дней камушек, ставший причиной острого приступа, вышел. Но, начиная с осени 1980 года, Коля три года подряд ездил в Железноводск.

Так что было от чего тревожиться за единственного сына. И в студенческие, и в аспирантские годы…

Впрочем, в тревоге за сына мы были всегда. Особенно в годы ельцинского беспредела и разгула преступности и бандитизма. Но об этом еще речь впереди…

А сейчас вернусь к последним годам пребывания Коли в аспирантуре на кафедре исторического материализма. Проблемой его научного исследования стала «власть». Как и сейчас, так и тогда, эта тема была актуальной и сложной. И Коля взялся за нее с большим интересом, научной добросовестностью и ответственностью. Режим аспирантской жизни, как мне представляется, основательно отличается от студенческой. Здесь нужна была большая самостоятельности и самоконтроль…

Самостоятельность. На протяжении всей его дошкольной, школьной и университетской жизни отпуска-каникулы мы проводили всей семьей. В экскурсионных поездках в Москву и в Ленинград, в домах отдыха и пансионатах Туапсинского побережья Черного моря, Подмосковья или в Смоленской области, на Оке (в Копаново) Коля всегда был с нами. А в отдельных случаях, в туапсинских здравницах, – с нами были и его школьные друзья…

1982 год в этом смысле стал исключением. Как обычно летом, мы находились в Москве, но на вторую половину августа у нас были путевки в пансионат «Шепси». Это в десяти километрах от Туапсе по железной дороге на Сочи. Сейчас уже точно и не помню, но какие-то важные обстоятельства побудили нас с Ниной отказаться от этой поездки. А Коля, как никогда, был неумолим: «Я поеду. Хочу побыть на море». Наши уговоры не помогли. И мы уступили просьбам сына. Так, впервые Коля отправился на отдых к морю один. Как вскоре выяснится, на встречу со своей судьбой.

Мы остались в Москве еще на две недели. Наше возвращение в Краснодар совпадало с окончанием срока Колиной путевки. Мы даже упредили его. Из Шепси Коля приехал на день-другой домой, а затем – в Железноводск на лечение, третий год подряд, как и советовал Николай Леонидович.

Отъезд Коли из Краснодара в Железноводск на этот раз был для нас тревожным. В одном купе с ним ехал какой-то юноша со здоровенным псом. Один вид собаки был устрашающим. А тут надо ехать с ним всю ночь. Попытки упросить проводницу предоставить место сыну в другом купе остались безуспешными: «Нет у меня ни одного свободного места». Обратились к начальнику поезда с просьбой перевести Колю в другой вагон. Ответ был тот же: «Мест нет».

…Вечер и ночь, пока Коля ехал до Минеральных Вод, были для нас жестокой пыткой. Созвонились с Галей Кулаковой – приемной дочерью Андрея Кузьмича и Апполинарии Логвиновны Фроловых из Ростова, о которых я рассказывал в первой книге. Она с мужем жила в Минеральных Водах, где Коля должен был сойти и пересесть на электричку, идущую в Железноводск. Попросили их встретить Колю и сообщить нам: все ли у него благополучно.

Глаз не сомкнули до утра, пока не дождались звонка из Минеральных Вод и не узнали, что у Коли все хорошо, и он уже поехал в Железноводск. Там подлечился и через три недели, не заезжая в Краснодар, отправился в Москву…

В 1983 году Коля успешно защитил кандидатскую диссертацию, там же, на философском факультете. Научным руководителем по кандидатской диссертации у Коли был доцент кафедры исторического материализма философского факультета МГУ Владимир Семенович Манешин. К горькому сожалению, он рано ушел из жизни в самом начале «демократического» переворота. Кафедрой заведовал доктор философских наук, профессор Владимир Иванович Разин. К общему удивлению, ученый-марксист МГУ на крутом изломе истории нашей Отчизны ушел вправо. А ведь убеждения – не перчатки и не носки; не одежда и не обувь.