Вокзал потерянных снов - Чайна Мьевилль

Их политика была груба, но совершенно понятна. Айзек просмотрел все рисунки, снимки и записи, которые он сделал. «Все точно как вчера, — думал он. — Прямой подход не действует. В самом начале я был на верном пути. Тут дело не в аэродинамике, надо искать в другом месте…». Ход его мыслей был прерван воплями пленников.

— Ладно! — крикнул он вдруг.

Он вскочил на ноги и внимательно посмотрел на пойманных животных, словно бросая им вызов — вопите сколько хотите. Что они, разумеется, и не преминули сделать.

— Ладно! — снова крикнул он и решительным шагом подошел к первой клетке.

Связанные голуби внутри затрепыхались и заметались из угла в угол, пока Айзек тащил клетку к большому окну. Он поставил ее дверцей к стеклу и пошел за следующей, в которой, словно червячок, извивалась живая змея-стрекоза. Он поставил эту клетку на первую. Потом схватил обтянутую марлей коробку с москитами и еще одну — с пчелами и тоже затащил их наверх. Айзек разбудил сварливых летучих мышей и асписов, греющихся на солнышке, и всех отнес к окну, выходящему на Ржавчину.

Он взгромоздил весь оставшийся зверинец на эту кучу. Крылатые смотрели на Ребра, грозно нависавшие над восточной частью города. Айзек поставил все коробки и клетки с живностью, выстроив пирамиду напротив окна. Это было похоже на жертвенный костер.

Наконец дело было сделано. Хищники и их потенциальные жертвы трепыхались и пищали бок о бок друг с другом, разделенные только деревянными стенками или тонкими прутьями.

Айзек неловко просунул руку в тесный промежуток между клетками и стеклом и одним ударом распахнул окно. Повернувшись на горизонтальных петлях, его створка ушла кверху. Вместе с теплым воздухом в пятифутовый проем влетел поток городских звуков, омытых вечерней жарой.

— Всё! — крикнул Айзек, повеселев. — Я умываю руки!

Он огляделся и на мгновение подошел к столу, чтобы вернуться с длинной указкой, которую он использовал много лет назад, когда преподавал. Он начал тыкать ею в клетки, выталкивая крючки из петель, сбивая замки, пробивая дыры в тонком, как шелк, проволочном плетении.

Айзек торопился, распахивая подряд все двери маленьких тюрем, пуская в ход пальцы там, куда не пролезала указка.

Поначалу находившиеся в клетках существа были в замешательстве. Многие из них не летали уже насколько недель. Их плохо кормили. Они были истощены и напуганы. Они не поняли, что перед ними вдруг открылись врата свободы, вечерние сумерки и аромат уличного воздуха. Но после недолгих колебаний первый пленник выпорхнул на волю.

Это был филин.

Он метнулся в раскрытое окно и полетел на восток, туда, где небо было темнее, в леса у Железной бухты. На почти неподвижных крыльях он проскользнул между Ребер.

Его побег стал сигналом. Сразу взметнулся ураган машущих крыльев.

Соколы, бабочки, рукокрылые, асписы, слепни, попугаи, жуки, сороки, высокогорные птицы, ночные, дневные и сумеречные жители с шумом вылетели из окна Айзека, словно мерцающий взрыв всех цветов и оттенков. Солнце уже скрылось по другую сторону здания склада. И только свет уличных фонарей и отблески заката в грязной речной воде выхватывали из темноты вихри перьев, пуха и хитиновых чешуек.

Айзек наслаждался великолепием этого зрелища, у него перехватило дух, словно он любовался великим произведением искусства. Некоторое время он оглядывался в поисках камеры, но потом снова повернулся к окну и стал просто смотреть.

Тысячи силуэтов клубились в воздухе над его домом-складом. Сперва крылатые бесцельно кружили все вместе, но затем, ощутив потоки воздуха, разлетелись прочь. Некоторые полетели вслед за ветром. Другие, борясь с его порывами, закружили над городом. Покой этого первого беспорядочного момента был нарушен. Асписы с узкими львиными мордами с налету врезались в рой сбитых с толку насекомых, с хрустом смыкая челюсти на их жирных тельцах. Ястребы били голубей, галок, канареек. Змеи-стрекозы вгрызались в горячие тела своих жертв.

Способы полета выпущенных на свободу тварей были столь же разнообразны, как и их очертания в небе. Одна из теней хаотически носилась вокруг уличного фонаря, не в силах противостоять свету: это был ночной мотылек. Другая с величественной легкостью поднялась ввысь и, описав дугу, исчезла в ночи — какая-то хищная птица. А вот еще одна на мгновение раскрыла крылья, словно цветок — лепестки, а затем вся сжалась и стремительно унеслась прочь, оставляя позади бесцветный вихрь; это был один из мелких ветряных полипов.

Выбившиеся из сил и умирающие твари сыпались с неба; тихо стучала падающая плоть. Айзек подумал, что земля внизу, наверное, уже окрасилась кровью и ихором. Было слышно, как Ржавчина с тихими всплесками поглощает свои жертвы. Но жизнь все же преобладала над смертью. Еще несколько дней или несколько недель, размышлял Айзек, небо над Нью-Кробюзоном будет более пестрым, чем обычно.

Айзек облегченно вздохнул. Он огляделся вокруг, а затем подбежал к немногим оставшимся коробкам с коконами, яйцами и личинками. Подпихнул их к окну, оставив нетронутой только большую разноцветную гусеницу.

Айзек набирал целые пригоршни яиц и швырял их в окно вслед улетающим крылатым тварям. Затем выбросил гусениц, которые, извиваясь и складываясь пополам, падали на мостовую. Он встряхнул клетки, где с сухим шорохом перекатывались маленькие коконы, и вывалил их в окно. Потом опростал резервуар с водяными личинками. Для этих малюток освобождение было жестоким испытанием: несколько секунд свободы и стремительного напора ветра.

Наконец, когда внизу исчезла последняя маленькая фигурка, Айзек закрыл окно и обернулся, чтобы еще раз осмотреть склад. Вдруг он услышал слабое жужжание крыльев и увидел, как несколько летучих кружат вокруг ламп. Аспис, горстка мотыльков или бабочек и парочка мелких птичек. «Что ж, эти либо сами выберутся, либо долго не протянут, и я вымету их, когда сдохнут».

Пол под окном был усыпан слабой мелюзгой, которая пала, так и не успев взлететь. Некоторые были уже мертвы. Большинство же еле ползало взад-вперед. Айзек принялся их убирать.

— У тебя то преимущество, что ты: а) весьма красивый и б) весьма интересный экземпляр, приятель, — сказал он огромной больной личинке. — Нет, нет, не благодари меня. Просто считай, что я филантроп. К тому же я никак не могу понять, почему ты не ешь. Я надеюсь на тебя, — сказал он, выкидывая на улицу полный совок кишащих тел. — Не знаю, сможешь ли ты протянуть хотя бы ночь, но, черт подери, ты вызвал во мне жалость и любопытство, и я сделаю еще одну, последнюю попытку тебя спасти.

Вдруг все содрогнулось от стука. Дверь склада настежь распахнулась.