Северная Корея: вчера и сегодня - Андрей Ланьков

Кан Чхоль Хван вспоминает о побеге из лагеря, который совершили двое бывших солдат. Причиной их ареста стало то, что они пели южнокорейские песни, которые выучили, пока служили на 38-й параллели. Впоследствии солдатам удалось бежать и скрываться от погони в течение нескольких месяцев. Впрочем, в итоге их побег кончился также, как и большинство побегов: они были схвачены и повешены в присутствии специально собранных для этого заключенных (среди которых был и сам Кан Чхоль Хван). [288]

Впрочем, подобные примеры можно приводить бесконечно. Ясно, что заметная часть тех людей, которые сейчас находятся в северокорейских тюрьмах, попали туда из-за проступков, которые ни в какой другой стране не были сочтены бы преступлениями. Ясно также и то, что другая, тоже немалая, часть северокорейских заключенных вообще ничего предосудительного (даже по весьма параноидальным меркам пхеньянского режима) не совершила, а оказалась там по принципу семейной ответственности, который проводится в КНДР в жизнь с последовательностью, не имеющей в современном мире аналогов.

Уместно будет, пожалуй, сказать несколько слов и о самих репрессивных органах. Формирование северокорейского репрессивного аппарата началось вскоре после Освобождения страны. Уже в составе созданного осенью 1945 г. Административного комитета 5 [289] провинций существовало Народное бюро безопасности, руководителем которого стал старый соратник Ким Ир Сена по партизанской борьбе в Маньчжурии Чхве Ен Гон. После провозглашения КНДР политическим сыском занималось Министерство внутренних дел, в котором с 1948 г. существовал «отдел специальной информации», который в июле 1949 г. получил название «отдел политической охраны» (по некоторым данным, этот отдел был создан в феврале 1948 г., то есть даже еще до формального провозглашения КНДР. [290]).]

Первым министром внутренних дел КНДР стал блестящий оратор, в прошлом — крупный деятель КПК и доверенное лицо Мао Цзэ-дуна Пак Ир У, но политический сыск с самого начала находился в подчинении Пан Хак Се — в прошлом — советского корейца. Этот человек сыграл в северокорейской истории зловещую роль, став одним из главных организаторов репрессий 50-60-х гг. О том, что Пан Хак Се пользовался и пользуется неограниченным доверием Ким Ир Сена свидетельствует тот факт, что впоследствии он не только не разделил судьбу своих слишком много знавших советских коллег Ежова и Берии, но до самой своей смерти в 1992 году продолжал занимать важнейшие посты в карательной системе Северной Кореи.

В марте 1951 г. «отдел политической охраны» и некоторые другие отделы МВД, занимавшиеся как обычным, так и политическим сыском, были выделены в особое Министерство общественной безопасности, во главе которого встал Пан Хак Се. Впрочем, тогда это министерство просуществовало недолго и в октябре 1952 г. вновь было слито с МВД, причем после этого слияния Пан Хак Се занял пост министра внутренних дел, заменив Пак Ир У, которому суждено было вскоре стать жертвой репрессий. Министерство общественной безопасности возродилось в октябре 1962 г. На первых порах оно сосредотачивало в своих руках контроль над деятельностью как обычной полиции, так и органов политического сыска, которые подчинялись специальному «отделу политической охраны». В феврале 1973 г. этот отдел был превращен в самостоятельное Министерство политической охраны государства. В апреле 1982 г. состоялась еще одна реформа, довольно необычная: Министерство политической охраны государства, которое с этого времени стало называться просто Министерством охраны государства (МОГ), стало (равно как и военное ведомство, и Министерство общественной безопасности) партийным органом, подчиняющимся непосредственно ЦК ТПК.

О структуре МОГ надежных сведений в открытой литературе, разумеется, крайне мало. В отличие от СССР, где в годы конфронтации с США выходило великое множество разоблачительных книг о ЦРУ и ФБР, или же самих США, в которых немало, пусть и в самых мрачных тонах, писали о КГБ, южнокорейские власти крайне неохотно делятся с публикой той информацией о северокорейских спецслужбах, которой у них не может не быть. Это вообще характерно для Южной Корее, в которой исследования по ряду аспектов истории и современной жизни северокорейского общества находятся фактически под негласным запретом. Относится это и к вышедшим в Сеуле запискам перешедших на Юг офицеров северокорейских спецслужб. Речь в этих записках идет о чем угодно, но только не о структуре и деятельности их бывшего ведомства. [291] Нет сомнений, что это замалчивание отражает вполне определеную политическую линию Сеула. Известно, что в состав его центрального аппарата входят 16 отделов (кук) и 4 управления (чхо). Свое Управление политической охраны имеет каждая провинция и каждый уезд. Кроме того, в армии существует система, примерно аналогичная советской системе особых отделов, штатные представители службы безопасности есть как в частях, так и в подразделениях вплоть до роты.

Задачи административного контроля над населением МОГ решает не одно, а в тесном контакте с Министерством общественной безопасности (МОБ), которому подчиняется обычная полиция. Большинство простых корейцев имеют дело с МОГ только в тех случаях, когда им особо не повезет, в то время как повседневный контроль над их жизнью поручен органам МОБ. Именно они осуществляют регистрацию населения, выдают разрешения на поездки по стране, именно к ним стекается повседневная информация о поведении, поступках, высказываниях большинства корейцев.

Уникальной, но в то же самое время и имеющей глубокие корни в дальневосточной традиции особенностью системы политического контроля, существующей в современном северокорейском обществе, является институт круговой поруки. Все население Северной Кореи разделено на так называемые народные группы «инминбан», в которые объединяются по месту жительства от двадцати до пятидесяти, а в среднем — около сорока семей. Обычно это либо жители небольшого квартала сельских домов, либо многоэтажного дома, либо даже одного подъезда в таком доме. Во главе каждой группы стоит чиновник, который несет ответственность за все, что происходит с членами его подведомственной «народной группы». Обычно он бдительно следит за благонадежностью и добронравием своих подопечных, ведь любой их крупный проступок может стоить ему неприятностей. Называют этих чиновников — «инминбанчжан», то есть «начальник народной группы». По его разнарядке члены «народной группы» должны участвовать во всяческих хозяйственных работах, убирать территорию. Проходят в «народных группах» и собрания, на которых их неработающие члены — по большей части пожилые тетушки — изучают идеи чучхе или слушают рассказы о величии Ким Ир Сена.

Однако главная задача этих низших чиновников — контроль над вверенным им населением. «Инминбанчжан», в частности, может войти в любую из подопечных ему квартир как днем, так и ночью, каждый кореец, ночующий не у себя дома, обязан связаться с тем «инминбанчжаном», в подчинении которого находится ставшая его ночлегом квартира, предъявить свои документы, объяснить причину своего появления и получить письменное разрешение остаться на ночь (для этого в «народной группе» существует специальный гроссбух). Без согласия этого чиновника нельзя уехать в другой город к родственникам, о выездах в командировки тоже следует ставить его в известность. Даже студенты, прибыв на каникулы, обязаны доложиться об этом «инминбанчжану». Власть «инминбанчжанов» достаточно велика, в некоторых случаях они могут даже выслать неугодных из Пхеньяна. В случае, если кто-то из членов «народной группы» совершит особо тяжелое политическое преступление, то тем или иным наказаниям могут подвергнуться все ее члены. Система эти восходит к древнейшим временам, к эпохе легистских экспериментов в Китае в III в. до н. э.

Роль системы «инминбан» трудно переоценить, ибо она обеспечивает возможность осуществлять непрерывный контроль над всеми областями жизни северокорейцев. Во многих отношениях эта система более эффективна, чем даже самая разветвленная сеть полицейских осведомителей, ведь то обстоятельство, что тайным агентам приходиться действовать, по определению, тайно, и находить какие-то объяснения тем или иным своим поступкам или вопросам, во многом затрудняет их деятельность. «Инминбанчжан», напротив, имеет официальное право контролировать и задавать вопросы, в том числе и такие, какие полицейский осведомитель не смог бы задать, не рискуя быть раскрытым. Разумеется, это не означает, что осведомителей в Корее нет — из, скорее всего, не мало, да и «добровольные» доносы власти, как мы видели из приведенных выше примеров, поощряют.

Контроль над населением очень облегчает то обстоятельство, что передвижение по стране крайне ограничено. Без специального разрешения органов безопасности никто не имеет права выезжать за пределы своего уезда. Билет можно купить, лишь предъявив это разрешение. Перроны железнодорожных станций тщательно огорожены и часто охраняются солдатами внутренних войск, пройти на перрон можно только через контрольный пункт, предъявив вооруженным часовым (а если дело происходит на мелких станциях, где их нет, — то девушке-контролеру) свои документы, билет и разрешение на поездку. Мне самому довелось видеть это разрешение — небольшой голубоватый листочек с именем, указанием учреждения, цели и продолжительности поездки. За попытку проникнуть без этого документа в соседний уезд полагается 15 суток принудительных работ и, разумеется, водворение на прежнее место жительства. Естественно, возникает вопрос: а как же быть тем, кто хочет встретиться с родственниками или же друзьями, живущими в соседнем уезде? Для них существует система вызовов, органы безопасности выдают разрешение на поездку, если есть официально заверенное приглашение от родственников.