Двое из ларца - Владимир Болучевский

– Евгений Борисыч! – вспыхнула Ирина. – Он же мой брат, он погиб…

– А ты погоди, – устало, но жестко сказал Шацкий, – я словами просто так не бросаюсь. Извини уж, не хотел я говорить и не сказал бы никогда, если бы ты расследования всего этого не затеяла. Но, видно, придется. Если уж Петр Сергеич с Александром трубку Аркадия аж с Камчатки достали, все равно докопаются. Я хоть нервы тебе сберегу, а то и… Стреляли, говоришь, в тебя? Господи, бежать отсюда надо. Чем скорее, тем лучше. Проклята эта страна… Что же это мы не выпиваем, молодые люди? Как-то это не по-русски. Гурский наполнил рюмки.

– За тебя, Ирочка! – Шацкий выпил водку, поморщился и взял бутерброд с икрой. – Все, Петр Сергеич, можете закрывать это дело. Смерть Аркадия – это действительно нелепая случайность. Никто ее не хотел. Несчастный, если хотите, случай. Вам детали нужны, разумеется?

– Разумеется.

– Извольте,– Шацкий сам налил себе еще рюмку водки, выпил, ни с кем не чокаясь, и доел бутерброд. – История банальная и в мировой литературе описанная многократно: сыну позарез понадобились отцовские деньги. Нужда возникла.

– Я и не знала, что у отца есть деньги, – медленно сказала Ирина. – А он знал?

– А он знал, – кивнул Шацкий. – Не знал сколько.

– А сколько? – спросила Ирина.

– Да, в общем, не так уж и много. Но все-таки. Да и те теперь…

– А что такое? – заинтересовался Волков.

– Месяца три назад он мне позвонил туда, домой, ну и намекнул, что хотел бы, чтобы я все его сбережения сюда привез. Я удивился, конечно, но деньги его, имеет право. Привез. Поинтересовался, разумеется, что за нужда такая, а может, чего доброго, вера пропала старому приятелю? Он руками замахал, дескать, что ты, что ты! Случай, мол, просто подвернулся, человек тут продает кое-что, второго такого случая деньги выгодно вложить, может, и не будет. Да и подарок Ирине на день рождения сделаю.

– А-а, так вы об этом меня спрашивали? – вскинула брови Ирина. – А я и не поняла.

– Не поняла. А я и объяснять не стал. Зачем? Старика уже нет, его не спросишь. Ты же здесь, в квартире, ничего, такого… ну… ценного достаточно, во что он деньги вложить мог, не находила?

– Нет… Я когда паспорт его искала, все перевернула, еле-еле нашла. Но ничего такого…

– Ну вот. Чего ж теперь. Короче, все равно нет ничего на сегодняшний день, и весь разговор. Но тогда было.

– А может, кто чужой заходил? – взглянул на Ирину Петр.

– Были незнакомые, на поминках… я же всех не знаю, но кто же при мне рыться-то будет?

– Пока дома никого нет, обнести могли – предположил Гурский. – Запросто. Но это знать надо, что в доме что-то есть.

– Ты, Ира, ничего не знала, потому что не живешь здесь. И не интересуешься, – продолжал Шацкий. – А Виктор – другое дело. Петербург, он хоть город и большой, но маленький. Все всех знают, кому надо. Отец твой и с Виктором не откровенничал, но тот все равно кое-что знал. В дело к нам просился. В этой его фирме дела-то уж больно плохи были. Да и фирмы, надо сказать, никакой, по существу, и не было. Так, название одно. Аркадий был против категорически, деньгами помогал раз от разу, а чтобы в дело… Виктор – ко мне. Отец, дескать, старый уже, а дело рисковое, мало ли что. Пусть отдыхает. Вы только помогите его убедить, чтобы он мне связи передал, рекомендации всякие, вам и ездить-то сюда надобность отпадет, я все сам делать буду. Вам же спокойней. Но я ему объяснил, что отцу его в этом деле не советчик. Сам решит, когда поймет, что уже пора на покой. Но вот тогда, месяца три назад, и сам смотрю – старик сдавать начал. Звонки какие-то дурацкие ему нервы трепать стали. И не угрозы, а так – ничего конкретного, намеки одни.

– Он вам рассказывал? – спросил Волков.

– Про звонки? Да. Жаловался. Раньше ничего подобного не было. Дерганый какой-то стал. А Виктору это на руку. «Видите, – говорит, – что происходит? Без меня отцу уже не потянуть. Времена не те». А ведь сам, засранец, звонки эти и организовал… Молчи, Ира, молчи… – Евгений Борисыч вскинул руку. – Я еще детективу нашему главного не рассказал. Я все это знаю, потому что братец твой сам мне покаялся. Приполз пьяный на второй день после похорон и выложил. Оправдывался, сочувствия искал или уж не знаю чего. Только я его выставил. Был бы помоложе, с лестницы бы спустил.

Он ведь, подлец, целую интригу затеял. Развернутую, так сказать, во времени и пространстве, многоходовую. Сначала психологическая обработка отца. Потом какие-то подонки, его приятели, должны были имитировать похищение и якобы требовать денег. Отец, мол, ему позвонит (кому же еще?), и он его выкупит. Но, поскольку выкупит не на свои деньги (у него же нет такой суммы, он ее якобы занял), Аркадию после освобождения придется его в дело взять, чтобы тот долг отбил. А потом, само собой, и на покой удалится. А? Каково? И как только умудрился такой план выдумать? Того только не учел, говнюк, что у отца сердце больное… Ну что?

– Да уж… – вздохнул Гурский и потянулся к графину.

– Вот-вот, – кивнул Шацкий. – И всем налейте. Без водки такое не сглотнуть.

– Так выходит, – Волков выпил рюмку, взял бутерброд, но отложил его в сторону и достал сигареты, – выходит, что у парадной…

– Ну конечно, – подался вперед Шацкий. – Никакие это не бандиты! Ублюдки, разумеется, но не более, чем сам Виктор. Они просто должны были отвезти старика куда-то на квартиру, пристегнуть для пущей убедительности к батарее, или уж там я не знаю, к чему еще, заставить позвонить по телефону, а через пару дней выпустить. И все. И Виктор – в белом фраке. Из пешек в дамки.

– В ферзи, – машинально поправил Гурский.

– Да? Ну, вам виднее.

– Извините.

– Ничего.

– Ну хорошо, то есть ничего хорошего, конечно, но… – Петр прикурил сигарету. – А при чем здесь трубка? Дискета с каталогом? Записка эта – она не вам, что ли?

– Нет, – отрицательно покачал седой головой Шацкий. – Понятия не имею. Такого, как на этой дискете, я ни разу и в руках-то не держал. К сожалению…

– А что там было такое… бестолковое? – подняла голову Ирина.

– Ирочка, детка, ну зачем тебе жаргоном голову засорять? «Нетолковое» – это то, что толкнуть практически невозможно. Ни один нормальный человек это не купит. Это вещи, которые все знают. Про них изначально известно, что раз продаются, значит краденые. Кто купит «Последний день Помпеи»?

– Никто не купит, – согласился Гурский. – Она большая очень. Кому она нужна, дура такая…

– Вы сказали «практически», – прищурился от сигаретного дыма Волков. – А теоретически?

– Это важно?

– Возможно, да.

– Теоретически существуют, конечно, люди, которым наплевать, где, в каком музее, галерее или частном собрании находится интересующая их вещь. Они просто говорят: «Хочу». И платят. Им приносят. И все. Но я, слава Богу, не знаком ни с ними, ни с теми, кто, для них крадет. Я в такие игры не играю.

– А Аркадий Соломонович?

– Не знаю, – вновь покачал головой Евгений Борисыч, переведя взгляд с Петра на Ирину. – Правда, не знаю. Но думаю, что вряд ли… Ну что, господин частный сыщик? Можете закрывать дело.

Шацкий встал, подошел к Ирине и взял ее за руку.

– Прости, детка, если огорчил. Но ты| сама хотела все знать.

– Да нет, – Ирина тоже поднялась со стула. – Чего уж… Вы уходите?

– Если позволишь. Ты когда уезжаешь?

– Еще не решила. Я позвоню.

– Обязательно. Всего наилучшего, – повернулся он к Петру и Гурскому.

– До свидания. Всего доброго, – в один голос попрощались они, привстав.

Ирина проводила Шацкого, вернулась к столу, села и сдавила виски кончиками пальцев.

– Просто в голове не укладывается. Все это просто не укладывается в моей голове…

– Необходимо расширить сознание.

– Что?

– Извините, Ира, – смутился Гурский – я иногда бываю непростительно циничен.

– Да ладно уж. Собственно, к Виктору я никогда особенной любовью сестринской не пылала. Я знаю, это дурно, но что поделаешь. Но я и вообразить себе не могла… А про отца догадывалась. Не такая уж я «детка», как Евгений Борисыч считает. Знать не знала, но, конечно, догадывалась. Только не мое это дело, я и не вникала. Отцу видней. По-твоему, это плохо? – она взглянула на Петра.

– Что?

– Ну… видишь теперь, какая у нас семейка. Виктор – подлец. Отец с Шацким контрабандой занимались, а я их не осуждаю, заметь. Я, выходит, тоже дрянь, по– твоему? Шамиль с этим, который из банка, что-то там с кредитами химичили, так ты их, как клопов, размазал моментально. Может, я тебе теперь тоже противна? Так я тебе еще скажу – я тоже левые тиражи через таможню вывожу, и взятки даю постоянно, и от налогов уклоняюсь. Каждый крутится как может. И я ничем от других не отличаюсь. Я дрянь? Нет, ты скажи, я не обижусь.

– Дура ты, Ирина Аркадьевна, – Волков раздавил сигарету в пепельнице. – И слова твои дурацкие. И прекрати истерику. Сравнила… эту… с пальцем. Ты, отец твой вместе с Шацким, да и ребята эти на таможне – это одно. А Шамиль и те, кто с ним в упряжке, – другое.