Индиана Джонс и Хоровод великанов - Роб Макгрегор

– Иду себе просто так по Оксфорд-стрит с трубой под мышкой, и тут вижу распахнутую дверь этого самого клуба. Думаю, чем черт не шутит – взял, да и зашел. Мы мило поболтали с владельцем о родном южном Чикаго, потом я сыграл ему пару мотивчиков, и не успел отдышаться, как уже сидел в компании пары ребят из тамошнего оркестра. Вот, собственно, и все. Мне сказали, что можно приступать сегодня вечером.

– Великолепно! А как же Париж и «Джунгли»?

– А что им сделается? Я уже сидел на чемоданах, Инди. Оркестр замечательно обойдется и без меня. И потом, теперь я даю шанс играть на трубе еще одному человечку. Приехал мужик Луизы из Нового Орлеана. Играл с Кингом Оливером и заскочил к нам. Классный музыкант!

Принесли вино, друзья подняли тосты за свое будущее и за Лондон. Инди с надеждой говорил о возможности остаться в Лондоне еще на год. Город пришелся ему по вкусу, а отсюда можно попасть куда угодно – англичане активно ведут археологические раскопки по всему миру, от Гватемалы до Египта.

– Знаешь ли, тут действительно центр мира.

Шеннон отхлебнул вина и с кислым видом оглядел Инди.

– Пуп земли. Похоже, эти бритты запудрили тебе мозги. Осталось тебе только заговорить о счастливом детстве в прелестных старых колониях.

– Джек, я просто высказывал мнение. Лондон – эпицентр событий, он космополитичен.

– Что-то я не знаю такого слова. Как это будет по-французски?

Инди рассмеялся.

– А ты уверен, что хочешь здесь работать?

– Какое-то время, – пожал плечами Шеннон. – По-моему, уровень моего исполнения повысится. В «Джунглях» я себя исчерпал. Пора внести в тему вариации.

«Шеннон, как всегда, выглядит разочарованным, – подумал Инди. – То же самое было и в Чикаго, и почти всегда – в Париже. Будто джаз-культура требует этакого въедливого отношения к жизни. Диссонанса, что ли. Синкопированного ритма, с намеренно поставленным не к месту акцентом».

Они успели покончить с сосисками и уже принесли основное блюдо, когда Шеннон вернулся к теме, которую Инди старательно пытался стереть из памяти.

– Так ты больше не слыхал о сопляке, приславшем тебе коробку с пауками?

– Нет. Ни словечка.

– Получив твое письмо, я сперва думал, что это шутка.

Инди отведал жареной трески.

– Я тоже так думал, пока не открыл коробку.

Шеннон скроил гримасу и покачал головой.

– Пауки, надо же! Случись со мной такое, я бы, наверно, прямо рехнулся. Но какого черта и кто это сделал?

– Не имею понятия. Но кто бы то ни был, у него дерьмовое чувство юмора. Пауки были черными вдовами [11], и если бы меня укусила хоть одна вдовушка, я бы вряд ли сейчас говорил с тобой.

Шеннон вонзил вилку в изрядную горку зеленой стручковой фасоли, высившуюся возле ростбифа.

– А откуда ты знаешь, что это черные вдовы?

– С картинки в энциклопедии.

– Интересно, где в Лондоне можно раздобыть черных вдов? – пробормотал Шеннон.

– Не знаю. Будь у меня время, поискал бы.

– Адски теплый прием, – задумчиво кивнул Шеннон. – Будь Белекамус где-нибудь неподалеку, я бы решил, что за этим стоит она.

– Но ее тут нет, – отрубил Инди, подводя черту под разговором. Дориана Белекамус была его первым профессором археологии в Сорбонне, и завлекла его в качестве ассистента в Дельфы. В Греции она дала Инди познать не только вкус экспедиционной жизни, но и предательства – использовала его в заговоре против греческого царя, что едва не стоило Инди жизни.

Зато в Дельфах он сделал значительное открытие: отыскал и извлек на свет древнюю священную реликвию, оракул, известный под названием «Омфалос», находящийся теперь в Нью-йоркском археологическом музее под опекой Маркуса Броуди. Несмотря на вероломство Белекамус и ее трагическую участь, которой и сам Инди едва избежал, полученные впечатления убедили его, что ему на роду написано стать археологом [12].

– Ну, и как рыба? – поинтересовался Шеннон.

– Отличная. А тебе-то обед понравился? Ты не проронил об этом ни слова.

– Приемлемый. Мясо сыровато, но соус ничего.

– Джек, ростбиф и должен быть таким! Если его пережарить, он станет совсем безвкусным. Кстати, с каких это пор ты записался в гурманы?

– Какого черта?! – положил вилку Шеннон. – Что с тобой стряслось? То где-то витаешь весь вечер, то спускаешь на меня всех собак.

– Со мной ничего такого.

– Что-то у тебя на уме. Давай, угадаю! Женщина, верно?

Инди отхлебнул воды.

– Я сегодня получил письмо от Лиланда Милфорда.

– Боже, от этого чокнутого старого простофили? Как он поживает?

– Наверно, хорошо. И вовсе он не чокнутый. Просто чуточку эксцентричный.

– Ага! – рассмеялся Шеннон. – Самую малость!

Милфорд, профессор на пенсии, прославленный специалист по староанглийскому, дружил с отцом Индианы. Шеннон встречался с ним, когда они с Инди во время учебы в колледже занимали одну комнату, а Милфорд заехал в Чикаго, чтобы дать публичную лекцию. Джеку он показался чудаковатым из-за того, что во время обеда дважды забывал, кто такой Шеннон – первый раз, когда Джек вернулся к столу с кофе, а второй – когда достал корнет. Инди всякий раз приходилось представлять его заново.

– И чего ж он пишет – или ты еще не разобрал его свинскую латынь? – спросил Шеннон.

– Это не свинская латынь, а староанглийский. К тому же, письмо он написал на современном. – Помимо хронической рассеянности, Милфорд имел скверную привычку во время разговора переходить на староанглийский, даже если тема разговора никак не касалась единственного предмета его интересов. – Пишет, что папа никак не может простить моего ухода в археологию. Считает, что я попусту растрачиваю жизнь и все, чему он меня учил. Словом, ничего нового.

– А что ж тебе еще оставалось? Ты сам должен был выбрать свой путь.

– Попытайся объяснить это моему отцу. Кстати, письмо пришло в самое время. Милфорд приезжает завтра и хочет свидеться со мной.

– Вот повезло! Ты не против, если на сей раз я уклонюсь?

– Так я и предполагал, – рассмеялся Инди. – Я собираюсь встретить его на вокзале, а потом мы отправимся на ленч или что-нибудь в этом роде.

– Подзубри свой староанглийский перед встречей с этим ученым мужем.

Инди не ответил; взгляд его был устремлен ко входу в ресторан, где метрдотель сопровождал к угловому столику двух женщин – Джоанну Кемпбелл и Дейрдру. Взор Инди был прикован к девушке. Даже издали она казалась сияющей. На ней было свободное платье цвета морской волны с большим белым матросским воротником и бантом спереди. Юбка плотно облегала ее бедра и ниспадала книзу свободными складками, достигая середины икр, а по нижнему краю шла белая кайма. Голову Дейрдры покрывала мягкая широкополая шляпка того же цвета с опущенными полями, а медные пряди струились по плечам.