Звери дедушки Дурова - Владимир Дуров

А арра и не думает слезать со своего «заколдованного» места, несмотря на радостные крики и песни птиц, доносящиеся до его слуха из сада. Что же это значит? Почему он не слетает?

Его держит особое ощущение, которое он переживает.

Арра представляет себе, как будто бы он привязан и слететь не может. Это самовнушение.

Я пробовал натолкнуть птиц на самовнушение так: брал курицу или петуха, моментально переворачивал кверху ногами и клал на спину на стол. Затем, чуть придержав пальцами, я отходил в сторону, и птица оставалась лежать долгое время неподвижно.

Даже выстрел из ружья не заставлял птицу вздрогнуть. Но стоило только мне дунуть на нее, она моментально вскакивала, встряхивалась и убегала.

Ученые называют такое неподвижное состояние каталепсией.

Некоторые ученые пробовали даже поджигать, ради опыта, находящуюся в таком положении птицу, и она оставалась в прежней позе, несмотря на боль.

Я брал индюшку, быстро ставил ее на стол и подставлял под кончик клюва тонкую деревянную палочку.

Индюшка стояла, как изваяние, и до тех пор не шевелилась, пока я не нарушал ее мнимого столбняка каким-нибудь движением, напр., отнимал от нее палочку.

Если у человека попадет в глаз песчинка и он ее вынет, у него долго еще остается впечатление о том, что она все еще в глазу.

Так и мой арра. У своего прежнего хозяина он был на цепи и внушил себе, что уйти не может, а браслетка напоминает о цепи, которой уже нет давным-давно. И сидит он уже два года на своей перекладине, как заколдованный.

Впрочем, один раз страшный случай вывел арру из обычного состояния.

Дело было так. Рядом с греческим залом находится моя спальня. Как-то вечером я ужинал довольно поздно у себя в спальне с семьею. Мы тихо разговаривали за столом, как вдруг услышали стук в дверь.

Кто бы это мог так поздно притти?

— Войдите, — сказал я громко.

Молчание. И опять продолжительный стук. Я встал, открыл дверь, и, к своему удивлению, у двери нашел арра, — арра, никогда не покидавшего своего места.

Попугай стоял в темноте один перед дверью; возле него не было никого. Очевидно, это он стучал в дверь.

Я крикнул, ничего не подозревая:

— А, мой милый аррочка, иди, иди сюда!

Но арра и не думал итти на мой зов. Наоборот, он сделал два шага назад, как будто звал меня.

Животные часто так делают, когда им что-нибудь нужно от человека: собаки, желая гулять, то отбегают от человека к двери, то вновь к нему приближаются, как бы приглашая следовать за ними.

Я пошел за попугаем в греческий зал и с ужасом увидел, что на полу, рядом с пьедесталом арра, лежала клетка с разорванным на части неразлучником; по разбросанным перьям я набрел на след другого. Очевидно, оба они были загрызаны котом.

Надо было узнать, какой из моих котов произвел это ночное нападение.

На другой день, во время занятий с моими сотрудниками, профессорами по зоопсихологии,[3] я внес в греческий зал моего сиамско-ангорского кота Пушка.

Птицы не обратили на него никакого внимания. Арра спокойно качался на своей трапеции; белый какаду чистил себе хвост; Жако висел посредине клетки кверху ногами.

Пушка унесли и вместо него внесли рыжего кота.

Едва он появился в зале, вся комната пришла в движение: у белого какаду встал на голове хохол, обнаружив под белыми перьями ярко-желтые; Жако нахохлился, а арра заорал благим матом и быстро-быстро забегал взад и вперед по своей трапеции. Все они узнали ночного обидчика…

Конечно, все это мы записали в число своих научных исследований.

Прошел год, в беседе с профессорами я вспомнил этот случай и решил испытать память у попугаев.

Тотчас же внесли в зал Пушка, а за ним и рыжего кота. Едва появился в комнате рыжий, все попугаи заметались на своих местах.

Этот опыт ясно показал, что у попугаев прекрасная память и что они различают цвета.

Для подтверждения опыта я после рыжего кота принес из музея к попугаям чучело рыси. Масть рыси — рыжеватая, она похожа на цвет шерсти кота.

И снова мои попугаи в ужасе заметались…

Мои четыре лисы

В зоологическом саду или в зверинце мы часто проходим мимо клеток, где сидят лисицы. Смотрим мы на рыженьких зверей с пушистыми хвостами и длинной остренькой мордочкой, и у нас от этого осмотра остается одно впечатление: за решоткой сидят лисицы, — и больше ничего. Все, как одна, рыженькие, с остренькими мордочками и пушистым хвостам.

Но не так в сущности обстоит дело, и я это хорошо понял, когда познакомился с лисицами поближе, узнал каждую из них подробно, со всеми ее повадками и способностями.

У меня четыре лисицы, и в этом рассказе я хочу доказать, что моя Лиса Патрикеевна и ходит иначе, чем другие лисы, и пищу принимает не так, как остальные, норовя вырвать у меня ее из рук при каждом удобном случае, и походка-то у нее своя, какая-то подкрадывающаяся, и когда она радуется, то виляет хвостом совсем иначе, чем ее товарищи.

Совсем не похож на Патрикеевну Вихрь, лисица на высоких тонких ногах, которая быстро бегает по клетке или по сцене и не умеет красться с кошачьими ухватками Патрикеевны. Вихрь — сама искренность, прямота; голова его высоко поднята кверху; он гордо смотрит по сторонам… Зато Патрикеевне не угнаться за Вихрем в прыжках, — не даром же я дал им эти клички: один — воплощение хитрости, другой воплощение ловкости.

И совсем не похож ни на того, ни на другого Желток. У Желтка — пушистый и короткий хвост и этот хвост служат ему прекрасным балансом при хождении на задних лапках. У него совсем иная повадка ходить и бегать, а бегает он, быстро перебирая лапками, и всегда как-то искоса смотрит на меня.

А самая последняя лисичка — Белочка или Белок, та совсем уже резко отличается ото всех остальных.

Когда всем лисам дается мясо с палочки, чтобы они не укусили меня или служителя за руку, я даю Белочке мясо прямо из рук, потому что она берет его так осторожно и деликатно, что никогда не сделает человеку больно. Она ласкается как кошечка, подставляя под мою ладонь свою голову и спину, спокойно подходит ко мне, ложится на спину, поднимая брюшко наверх, и начинает визжать, прося ласки. Зато она не переносит моих ног на сцене, когда на мне надеты шелковые цветные чулки, и безжалостно кусает эти «чужие» ноги.

Мне кажется, будто Белочка думает, что мои ноги на сцене, это — посторонний предмет, который ей мешает добраться до моих рук — источника ее лакомства.

Итак, каждая лисица имеет свой нрав, свои манеры, свои привычки, и все это ярко выражается в походке и поведении животного.