Всё возможно - Стивен Кинг

Я боялся встречи с ним, но понимал, что выбора у меня нет. Я должен уйти. Хотя бы для того, чтобы выяснить, что он знает. И кому может сказать.

Поднялся с дивана, надел пальто (ранняя весна, по ночам холодно, хотя мне казалось, что в западной Пенсильвании ночи холодные круглый год), двинулся к двери, вернулся и оставил записку матери.

"Пошел погулять с парой приятелей. Вернусь к полуночи".

Я намеревался вернуться задолго до полуночи, но записка представилась мне дельной идеей. Тогда я не позволил себе задуматься о том, почему решил написать записку, но теперь-то могу признаться: я хотел, чтобы мать позвонила в полицию, если б со мной что-то случилось, что-то плохое.

8

Есть два вида страха, я, во всяком случае, придерживаюсь такой классификации. Тивишный страх и настоящий страх. Я думаю, мы проходим по жизни, испытывая, в основном, тивишный страх. К примеру, когда ждем результатов анализа крови или возвращаемся домой из библиотеки в темноте и думаем о плохишах, затаившихся в кустах. По-настоящему мы из-за этого дерьма не пугаемся, потому что в глубине души знаем, и анализы не покажут ничего ужасного, и в кустах никого не будет. Почему? Потому что такие напасти случаются с людьми только на экране телевизора.

Когда я увидел этот большой серый "мерседес", единственный автомобиль на огромной, в акр, стоянки у супермаркета, я испытал настоящий страх, впервые после той стычки со Шкипером Браннигэном в подсобке. Тогда дело едва не дошло до драки.

Машина Шарптона стояла под желтым светом ртутных ламп автостоянки, большой старый фрицмобиль, 450-ый, может даже 500-ый, какие нынче стоят никак не меньше ста двадцати "кусков". Стояла рядом с площадкой для тележек (ночью, естественно, она пустовала, все тележки увезли внутрь, оставили лишь одного трехколесного инвалида). Горели только подфарники, белый дымок вился над выхлопной трубой. Двигатель урчал, как сонный кот.

Я подъехал, сердце билось редко, но сильно, ко рту стоял неприятный привкус. Более всего мне хотелось нажать на педаль газа "форда", в котором в эти дни стоял запах пиццы с перчиками) и уехать к чертовой матери, но я никак не мог избавиться от мысли, что этот парень знает про Шкипера. Я мог говорить себе, что знать просто нечего, что с Чарльзом "Шкипером" Браннигэном или произошел несчастный случай, или он покончил жизнь самоубийством. Копы не смогли прийти к единому мнению (копы практически не знали Шкипера; если б знали получше, тут же отбросили бы версию самоубийства: такие, как Шкипер, никогда не сводят счеты с жизнью, во всяком случае, в двадцать три года), но мне так и не удалось заглушить внутренний голос, долдонящий, что я в опасности, кто-то может скумекать, что к чему, кто-то найдет письмо и скумекает.

Логика не была союзницей внутреннего голоса, но он прекрасно без нее обходился. Его хорошие легкие просто перекрикивали логику. Я остановился рядом с мурлычущим "мерседесом", опустил стекло. Одновременно пошло вниз и стекло водительской дверцы "мерседеса". Мы посмотрели друг на друга, я и мистер Шарптон, как пара друзей, встретившихся в автокинотеатре.

Сейчас я помню его смутно. Что странно, учитывая, с тех пор я много думал о нем, но это так. Запомнилось, что он худой и в костюме. В дорогом, хотя в костюмах я не больно разбираюсь. Однако, костюм меня несколько успокоил. Наверное, дело в подсознательных ассоциациях: костюм - бизнес, джинсы и футболка - лажа.

- Привет, Динк, - говорит он. - Я - мистер Шарптон. Переходи ко мне.

- А может, останемся, где сидим? - ответил я. - Мы можем говорить и через окна. Ничего необычного в этом нет.

Он молча смотрел на меня. Через несколько секунд я заглушил двигатель "форда" и вылез из кабины. Но могу сказать, почему. А вот перепугался пуще прежнего. И страх был настоящий. Настоящий на все сто процентов, без малейшей примеси тивишного. Может, поэтому он добивался от меня всего, чего хотел.

С минуту я постоял между автомобилем мистера Шарптона и моим "фордом", глядя на площадку для тележек, думая о Шкипере. Высоком блондине с вьющимися волосами, которые он зачесывал назад. С прыщами на лбу и алыми, словно в помаде, губами. "Эй Динки, покажи свой динки", - говорил он. Или: "Эй, Динки, хочешь пососать мой динки?" Иногда, когда мы устанавливали тележки одну в одну на площадке, он начинал гоняться за мной, наезжая тележкой на пятки и ревя: "Р-р-р-р-р! Р-р-р-р-р" Р-р-р-р-р!" - как гребаный гоночный автомобиль. Пару раз сбивал меня с ног. Во время перерыва на обед, когда еда стояла у меня на коленях, он с силой толкал меня в плечо, чтобы посмотреть, не упадет ли что на пол. Вам наверняка встречались такие, как он, я в этом уверен. Похоже, набором идей он не отличался от старшеклассников, которые обычно сидят на галерке.

На работе я завязывал волосы в конский хвост, приходилось завязывать, если они длинные, таковы правила супермаркета, так иногда Шкипер подходил сзади, хватался за резинку, которая стягивала волосы и срывал ее. Иногда она цеплялась за волосы и выдирала их. Случалось, лопалась и больно била по шее. Дело дошло до того, что, уходя на работу, я клал в карман две или три запасные резинки. Я старался не думать, почему я это делаю, зачем беру их с собой. Если б подумал, начал бы себя ненавидеть.

Однажды я развернулся на каблуках, когда он в очередной раз сдернул с моих волос резинку. Должно быть, он что-то увидел в моем лице, потому что насмешливая улыбка исчезла, сменившись другой. Насмешливая улыбка не открывала его зубов, в отличии от новой. Происходило это в подсобке, где северная стена всегда холодная, потому что за ней находится морозильная камера. Он поднял руки и сжал пальцы в кулаки. Другие парни сидели вокруг, ели, смотрели на нас, и я знал, никто из них не поможет. Даже Паг, росточком в пять футов и четыре дюйма и весом в сто десять фунтов. Шкипер переломил бы его, как спичку, и Паг это знал.

- Давай, жопорылый, - Шкипер все улыбался новой мерзкой улыбкой. Разорванная резинка красным языком ящерицы болталась между двух пальцев. Давай. Хочешь подраться со мной? Нет вопросов. Я с удовольствием подерусь с тобой.

Я-то хотел спросить, почему он достает именно меня, почему я стал объектом его нападок, а не кто-нибудь другой. Но ответа я бы не получил. Такие, как Шкипер, не отвечают. У них только одно желание - вышибить тебе зубы. Поэтому я просто сел и принялся за сэндвич. Если б полез в драку со Шкипером, он бы, скорее всего, уложил меня на больничную койку. Я ел сэндвич, хотя аппетит пропал начисто. Он еще секунду-другую смотрел на меня, и я уже подумал, что драки избежать не удастся, но потом все-таки разжал кулаки. Разорванная резинка упала на пол. "Ты ничтожество, процедил Шкипер. - Гребаное, длинноволосое хипповое ничтожество". И ушел. Произошло это через несколько дней после того, как он защемил мне пальцы между тележками, а еще через несколько дней Шкипер лежал на атласе в методистской церкви, и уже не мог слышать звуки органа. Он сам на это нарвался. Так, по крайней мере, я тогда думал.