Демоны пустыни, или Брат Томас - Дин Кунц

Расслабьтесь. У меня нет желания докучать вам давней боевой историей. О «Бьюике» я упомянул лишь для того, чтобы проиллюстрировать тот факт, что мои сверхъестественные способности не включают в себя надежный дар предвидения.

Это были плохиши с похожими на полированные льдинки глазами злобных социопатов, со шрамами на лице, которые они получили отнюдь не путешествуя в джунглях и сражаясь с дикими зверьми, с походкой, указывающей на то, что у них или опухоли яичек, или они обвешаны оружием. Однако я не увидел в них угрозы, пока они не свалили меня на землю и не принялись избивать ногами.

Меня отвлекли двое других мужчин, в черных сапогах, брюках, рубашках, плащах и в необычных шляпах. Позже я узнал, что загляделся на школьных учителей, которые решили пойти на костюмированный бал, одевшись как Зорро.

Уже потом, когда меня заперли в багажнике с трупами двух мартышек, я понял, что мне следовало распознать плохишей по шапкам-пирожкам. Разве человек в здравом уме мог представить себе, что у троих мужчин с одинаковыми шапками-пирожками на голове могут быть добрые намерения?

В свою защиту я могу лишь сказать, что тогда мне было только пятнадцать, я не знал многого того, что знаю теперь, и никогда не заявлял, что я — ясновидящий.

Поэтому мой страх перед пожаром мог быть ложным, как и тогдашние подозрения в отношении псевдо-Зорро.

Хотя проверка некоторых технических систем показала, что не надвигающийся пожар привлек бодэчей в школу Святого Варфоломея, полностью я не успокоился. Там, где проживает большое количество людей с физическими и умственными недостатками, пожар представляет собой самую страшную угрозу.

В горах Калифорнии землетрясения случались не так часто и не были такими мощными, как в долинах и на равнине. Кроме того, новое аббатство построили как крепость, а старое реконструировали, приняв все необходимые меры для того, чтобы оно выдержало самые сильные толчки.

На такой высоте скальное основание находилось практически под ногами. Кое-где гранит просто выходил на поверхность. Оба наших здания прочно крепились к скальному основанию.

Не было у нас ни торнадо, ни ураганов, ни действующих вулканов, ни пчел-убийц.

Но сказать, что мы отгородились от всех опасностей, я не мог. Потому что здесь жили люди.

Монахи аббатства и монахини монастыря не казались варварами. Зло умело прятаться под личиной благочестия и милосердия, но я с трудом мог представить себе, как кто-то из них, обезумев, носится по школе с включенной бензопилой или с автоматом.

Даже брат Тимоти, с избытком сахара в крови и виновный в непомерном поглощении «Кит-Кэт», меня не пугал.

Мрачный русский, проживающий на втором этаже гостевого крыла, вызывал куда больше подозрений. Он не носил шляпу-пирожок, но никогда не улыбался и вел себя загадочно.

Мои месяцы спокойствия и размышлений подошли к концу.

Особенности моего дара, молчаливые и настойчивые мольбы мертвых, ужасные потери, которые я не всегда мог предотвратить, — все это привело меня в уединение аббатства Святого Варфоломея. Я укрылся здесь, чтобы упростить свою жизнь.

Пришел сюда не насовсем. Только попросил у Бога передышку, которую и получил, но теперь роковые часы вновь начали отсчет.

Когда я вышел из папки системы отопления, на черном экране осталось только белое меню на синем фоне. Отражательная способность экрана увеличилась, и я уловил движение у меня за спиной.

Семь месяцев аббатство казалось мне тихой заводью на реке, где я, каждый день открывая глаза, видел все тот же знакомый берег, но теперь воды реки вновь подхватили меня. Враз смыли ощущение умиротворенности и вновь потащили навстречу моему предназначению.

Ожидая сильного удара — или по голове чем-то тяжелым, или в спину чем-то острым, — я резко развернулся, чтобы оказаться лицом к лицу с источником отражения на экране компьютера.

Глава 4

Мой позвоночник превратился в лед, а рот наполнился пылью от страха перед монахиней.

Бэтмен высмеял бы меня, Одиссей не удостоил бы и взглядом, но я мог бы напомнить им, что никогда не мнил себя героем. В душе я все тот же повар блюд быстрого приготовления, пусть в настоящее время и безработный.

В свою защиту я могу сказать, что в комнату, где стоял компьютер, вошла не просто монахиня, а сестра Анжела, которую другие называют матерью-настоятельницей. У нее лицо всеми любимой бабушки, но характер словно у Терминатора.

Разумеется, я говорю про хорошего Терминатора из второго фильма сериала.

Хотя сестры бенедиктинских монастырей обычно носят серые или черные одежды, эти носили белые, поскольку принадлежали к дважды реформированному ордену.

Почему орден бенедиктинцев реформировался дважды, вам знать не обязательно. Боюсь, сам Господь Бог до сих пор пытается в этом разобраться.

Особенность всей этой реформации заключается в том, что наши сестры более ортодоксальны, чем современные монахини, полагающие себя социальными работниками, которые не ходят на свидания. Они молятся на латыни, никогда не едят по пятницам и суровыми взглядами глушат голос или гитару любого певца, который решает продемонстрировать свое мастерство во время мессы.

Сестра Анжела говорит, что она и ее сестры пытаются вернуться в первую треть прошлого столетия, когда церковь верила в неподвластность времени, а «епископы не обезумели». Хотя она родилась в 1945 году и не застала эру, которой восхищается, она говорит, что предпочла бы жить в 1930-е, а не в век Интернета и рок-концертов, транслирующихся через спутники связи.

Я ее понимаю. В те дни не было ни атомного оружия, ни террористов, взрывающих детей и женщин, и на каждом углу ты мог купить жевательную резинку «Блэк Джек» по десятицентовику за пачку.

Информация про жевательную резинку из какого-то романа. Я многое узнал из романов. Некоторые факты даже соответствуют действительности.

Опустившись на второй стул, сестра Анжела спросила:

— Еще одна бессонная ночь, Одд Томас?

Из наших предыдущих разговоров она знала, что теперь я сплю не так крепко, как раньше. Сон — это мир и покой. А к ним я пока не стремился.

— Не мог лечь в постель, пока не повалил снег, — признался я. — Хотел увидеть, как мир становится белым.

— Снегопад еще не начался. Но комната в подвале — не лучшее место для того, чтобы наблюдать, как идет снег.

— Да, мэм, — согласился я.

У нее прекрасная улыбка, и улыбаться она может долго, терпеливо ожидая пояснений. Если б она занесла меч над головой, он был бы не столь эффективным средством развязывания языка, как эта растянутая во времени улыбка.

Паузу, конечно же, прервал я.

— Мэм, вы смотрите на меня так, будто думаете, что я чего-то недоговариваю.

— А ты чего-то недоговариваешь, Одди?

— Нет, мэм, — я указал на компьютер, — я просто проверял технические системы школы.

— Понятно. Значит, ты замещаешь брата Тимоти? Его отправили в клинику лечиться от зависимости к «Кит-Кэт»?

— Мне нравится узнавать новое… чтобы приносить пользу.

— Твои оладьи по уикендам — лакомство, каким нас не баловал ни один из гостей.

— Никто не печет такие пышные оладьи, как я.

Глаза у нее были ярко-синие, как барвинки на фарфоровом сервизе «Ройял Далтон», принадлежавшем моей матери, отдельные предметы которого мама время от времени швыряла в стену.

— В том ресторане, где ты работал, у тебя наверняка была постоянная клиентура.

— Меня там ценили.

Она улыбалась мне. Улыбалась и ждала.

— В это воскресенье я испеку шоколадное печенье. Вы еще не пробовали мое шоколадное печенье.

Улыбаясь, она перебирала бусинки цепочки, на которой висел ее нагрудный крест.

— Дело в том, что мне приснился дурной сон о взрывающемся бойлере.

— Сон о взрывающемся бойлере?

— Совершенно верно.

— Настоящий кошмар, не так ли?

— Он очень меня встревожил.

— Взрывался один из наших бойлеров?

— Возможно. Во сне точной привязки к месту не было. Вы знаете, какие они, сны.

Глаза-барвинки блеснули.

— В этом сне ты видел горящих монахинь, с криками убегающих в снежную ночь?

— Нет, мэм. Слава богу, нет. Только взрывающийся бойлер.

— Ты видел, как дети с физическими недостатками, объятые пламенем, выбрасываются из окон?

На этот раз я промолчал и улыбнулся.

— В твоих кошмарах всегда мало чего происходит, Одди?

— Не всегда, мэм.

— Иногда я вижу во сне Франкенштейна. Из-за фильма, который смотрела маленькой девочкой. В моем сне всегда появляется старая ветряная мельница с рваной, прогнившей парусиной крыльев, которые скрипят во время грозы. Хлещет дождь, ночь рассекают молнии, мечутся тени, я вижу какие-то каменные лестницы, двери, замаскированные под секции книжных полок, потайные ходы, непонятного вида машины, яркие электрические дуги, безумного горбуна со сверкающими глазами, за спиной у меня вырастает чудовище, а ученый в белом лабораторном халате несет в руках собственную отрубленную голову.