Не только о велоспорте: мое возвращение к жизни - Лэнс Армстронг

Глава вторая

НА СТАРТ

Прошлое формирует человека, хочет он того или нет. Каждая встреча, каждый опыт оставляет свой отпечаток и придает вам форму, подобно тому, как ветер придает форму мескитовому дереву на равнине.

Главное, что вам следует знать о моем детстве, — то, что у меня никогда не было настоящего отца, о чем я, впрочем, никогда не жалел. Мама родила меня в 17 лет, и с первого дня все вокруг твердили, что мы никогда ничего в жизни не добьемся. Она придерживалась иного мнения и прививала мне непреложное правило жизни: «Превращай каждое препятствие в благоприятную возможность». Так мы и поступали.

Я был крупным ребенком, особенно для такой маленькой женщины. Девичья фамилия моей матери — Мунихэм. Ее рост был 160 сантиметров, а весила она менее 50 килограммов, и я не представляю, как ей удалось выносить и родить меня — ведь при рождении я весил 4,4 килограмма. Роды были такие трудные, что после них она целый день пролежала в лихорадке. Из-за высокой температуры нянечки не позволяли ей брать меня на руки.

Я никогда не знал своего так называемого отца. Он для меня просто не существовал. Только то, что он снабдил меня своей ДНК, отнюдь не делало его моим отцом, и между нами все эти годы не было абсолютно ничего, никакой связи. Я понятия не имел, что он за человек, что любит, а что ненавидит. До прошлого года я даже не знал, где он живет и работает.

И никогда не спрашивал. Мы с матерью ни разу не обмолвились о нем ни словом. Ни единым. За 28 лет она ни разу не вспомнила о нем, и я тоже. Это может показаться странным, но это правда. Дело в том, что меня это совершенно не волнует, и маму тоже. Она говорит, что рассказала бы мне об отце, если бы я попросил, но, честно скажу, просить об этом мне и в голову не приходило. Личность отца не имела для меня никакого значения. Мать любила меня, я отвечал ей взаимностью, и нам было вполне достаточно друг друга. Но когда я решил написать о своей жизни, то подумал, что неплохо было бы все-таки прояснить некоторые вопросы о своем происхождении. В 1999 году одна техасская газета отыскала следы моего биологического отца и напечатала о нем статью. Вот что они сообщили: фамилия его Гундерсон; работает он в газете «Dallas Morning News», живет в Сидр-Крик-Лейке, штат Техас, и у него двое других детей. Далее сообщалось, что моя мать вышла за него, когда забеременела, но они разошлись, когда мне не исполнилось и двух лет. В газетном интервью он, правда, сказал, что гордится своим отцовством, что двое других его детей считают меня своим братом, но эти слова не вызывают во мне никакого доверия, и я отнюдь не горю желанием встретиться с этим человеком.

Мама жила одна. Ее родители разошлись, и мой дед, Пол Мунихэм, ветеран вьетнамской войны, в те годы работал на почте, жил в передвижном доме и беспробудно пил. Бабушка же, Элизабет, как могла старалась помочь своим троим детям. Никто в семье не мог особенно помочь матери — но они хотя бы пытались. В день моего рождения дед бросил пить, и с тех пор, все 28 лет моей жизни, ведет трезвый образ жизни. Младший брат моей матери, Эл, был для меня нянькой. Впоследствии он записался в армию, как это было принято среди мужчин нашей семьи, и сделал там неплохую карьеру, дослужившись до чина подполковника. У него великое множество орденов и медалей и замечательный сын, Джесси. Мы все поддерживаем очень теплые отношения и гордимся друг другом.

Я был желанным ребенком. Мама так хотела родить меня, что скрывала свою беременность, сколько могла, чтобы никто не попытался отговорить ее рожать. После моего рождения она часто ходила за покупками вместе с сестрой, и однажды, когда тетя держала меня на руках, продавщицы начали заигрывать со мной. «Какой прелестный ребенок», — сказала одна из них. Мама выступила вперед: «Это мой ребенок».

Пока она заканчивала школу и подрабатывала неполный день, мы жили в убогой однокомнатной квартирке в Оук-Клиффе, пригороде Далласа. Это один из тех районов, где на веревках вывешивают сушиться белье, а на углу — обязательно закусочная «Kentucky Fried». Мать в одной из таких закусочных и подрабатывала (помню, что униформа у нее была в розовую полоску). Параллельно она работала кассиршей в расположенном через дорогу от закусочной бакалейном магазине. Впоследствии она получила временное место на почте, где сортировала возвращенные письма. А одновременно пыталась закончить образование и заботилась обо мне. Зарабатывала она 400 долларов в месяц, из которых 200 уходило на оплату квартиры, да еще 25 долларов в неделю приходилось отдавать за ясли. Но при этом она обеспечивала меня всем, в чем я нуждался, плюс еще что-то «сверх». У нее были свои способы устроить мне маленький праздник.

Когда я был еще совсем маленьким, она водила меня в кафе, где я пил коктейль через соломинку. Она втягивала немного напитка в соломинку, а потом я запрокидывал голову и сладкая прохладная жидкость стекала мне в рот. Так мать пыталась побаловать меня лакомством на 50 центов.

Каждый вечер мама мне читала. Хотя я был еще слишком мал, чтобы понять хоть слово, это ее не смущало. Чтение ей никогда не надоедало. «Не могу дождаться, когда ты будешь читать мне», — часто говорила она. Неудивительно, что я уже в два года читал стихи на память. Я все делал быстро. Пошел я в девять месяцев.

Через какое-то время мама получила место секретарши с годовым окладом в 12 тысяч долларов, что позволило нам переехать в более приличную квартиру в северном пригороде Далласа, Ричардсоне. Потом она перешла на работу в телекоммуникационную компанию «Ericsson» и сделала там карьеру. Сейчас она уже не секретарша, а менеджер по работе с клиентами, и помимо этого имеет лицензию на работу в качестве агента по торговле недвижимостью. Вот в общем-то и все, что вам надо о ней знать. Она умна, напориста, трудолюбива. К тому же и выглядит достаточно молодо — так, что вполне может сойти за мою старшую сестру.

После Оук-Клиффа Ричардсон показался ей земным раем. Северные предместья Далласа тянутся чуть ли не до самой границы с Оклахомой непрерывной цепью городков, неотличимых друг от друга. На многие мили — одни и те же дома и торговые центры вдоль дорог на фоне однообразного коричнево-бурого техасского пейзажа. Но есть хорошие школы и множество открытых для всех спортивных площадок.

Через дорогу от нашей квартиры располагался небольшой велосипедный магазин со звучным названием «Richardson Bike Mart». Владельцем его был низкорослый крепыш по имени Джим Хойт. Джим спонсировал велогонщиков и постоянно искал детей, которые занялись бы этим видом спорта.

Раз в неделю мы с мамой отправлялись в местную булочную за свежими, еще горячими пончиками и проходили мимо этого веломагазина. Джим знал, как трудно приходилось моей матери, но он видел, что она всегда держится молодцом, а я всегда аккуратно одет и ухожен. Он проявил к нам интерес и уговорил мать купить мне «серьезный» велосипед. Это был «Schwinn Mag Scrambler», и я получил его в семь лет. Он был уродливо коричневый, с желтыми колесами, но я сразу полюбил его. Почему мальчишки так любят велосипеды? Да потому, что велосипед олицетворяет освобождение и независимость; к тому же это твой первый колесный транспорт. На велосипеде ты получаешь возможность путешествовать без всяких правил и без сопровождения взрослых.