Запах полыни - Геннадий Падерин

И не мог затормозиться, прекратить мучительные поиски, почему-то было нужно, казалось важным перечитать, вобрать в себя каждое слово в той фразе, хотя общий смысл, весь скорбный смысл давно достиг сознания.

— Я, конечно, не читал, не знаю, про что тут, привычки такой нет, — стучался к нему извиняющийся голосок Коли Клушина, — только лейтенант еще приказал передать, что насчет медсанбата с его стороны возражений нет. «Святое дело!» — так он сказал…

И осекся, увидев, как Парюгин по-слепецки ощупывает дрожащими руками карманы брюк.

— Вот, пожалуйста, товарищ сержант, — догадался он, проворно доставая алюминиевый, полный «гвоздиков», портсигар.

Парюгин взял папироску, отрешенно покрутил в пальцах.

— Знаешь, распечатал бы ты НЗ.

Коля молча покивал, опрометью кинулся в блиндаж. Через минуту возвратился с фляжкой и бутылкой — в бутылке что-то плескалось; на горлышке, дном кверху, позванивал стакан.

— Вода, — показав на бутылку, сообщил Коля; снял стакан, поднял над ним фляжку. — Сколько лить? Неразведенный…

Парюгин отстранил стакан, взял фляжку, сделал, не запивая водой, несколько больших глотков.

— Так-то, Коля, брат у меня погиб. Тезка твой, — голос внезапно иссяк, Парюгин докончил свистящим шепотом: — И такой же еще пацан, молочный еще совсем.

Снова глотнул из фляжки, закашлялся, но и на этот раз не стал запивать водой, а, одолев кашель, просипел:

— Говоришь — неразведенный, а на душе, как после кваса.

— Это завсегда так, если большое горе, — с какой-то стариковской интонацией посочувствовал Коля. — Спиртное не возьмет, занятие бы лучше какое.

— У нас, Коля, одно теперь занятие — война, — вернул фляжку, спросил: — Лейтенант дождался снайпера? Или без него к нам пошел?

— Лейтенанта чего-то в полк опять вызвали. А у вас… — помялся, сообщил осторожно: — У вас, товарищ сержант… За вами тут прибегали… Там ЧП какое-то.

— Чего же молчал?

— Не к разговору было.

На дне лощины полынь осталась почти нетронутой, заросли ее здесь и впрямь походили на кустарник. Парюгин, распластавшись, торопливо полз через них с тремя бойцами и санинструктором.

Путь угадывали по свежепримятым стеблям. След был оставлен Костей Сизых и Сергеем Радченко; Сергей успел пропахать тут и в обратную сторону.

Судя по его описанию, должен вот-вот показаться стабилизатор угрузшей в землю и не разорвавшейся бомбы — невдалеке за ним лощина начнет забирать вправо; этот изгиб и будет служить ориентиром: лощина — вправо, а им — влево. Круто влево.

Парюгин и сам обратил внимание на изгиб, осматривая давеча подходы к танку в бинокль. Правда, ему почему-то представлялось, будто он намного ближе. Впрочем, одно дело прикинуть расстояние на глаз, и совсем другое, если замеряешь его локтями и коленями.

Неожиданно со стороны немца ударил миномет. Ни с того ни с сего. Как с цепи сорвался.

Неожиданно, именно так, хотя это был уже четвертый наскок на протяжении часа. Четвертый выход на одну и ту же цель после того, как Костя и Сергей выказали себя вблизи танка.

Принялся, сволочина, садить одну мину за другой.

Парюгин ничего не мог с собой поделать: непроизвольно сжимался и втягивал голову в плечи всякий раз, когда спереди доносился вкрадчивый посвист набирающей скорость мины. И напряженно ждал, где, в какой точке пространства оборвется сосущий душу звук и взметнутся со всхлипом искромсанные комья земли.

А убедившись, что зона обстрела все та же, вновь и вновь повторял про себя: «Ах, Костя, Костя!»

Мины ложились, как и во время предыдущих обстрелов, на нейтральной полосе, поблизости от танка. С правой стороны от него. На том пятачке, который описал Сергей и куда теперь торопилась группа Парюгина.

Там и бедовал под минами Костя. Один, с перебитой ногой. В старой воронке из-под снаряда.

Парюгин никак не мог взять в толк, чего ради немец периодически обрушивается на этот пятачок? Или им кажется, что танк со снайпером осадила целая рота наших бойцов?

Услыхав давеча от Коли Клушина про ЧП, Парюгин почему-то раньше всего метнулся мыслью к Сереге с Костей: не иначе, подумалось тогда, парни на вылазку решились. И пока бежал в свое расположение, не переставал запоздало терзаться, почему не наказал Качуге, чтобы не спускал с этих хлопотунов глаз.

Картину застал такую: на шинели, раскинутой на дне окопа, лежал измочаленный, с покусанными губами Сергей — правое плечо забинтовано, бинт в нескольких местах пропитался кровью; возле него, на коленях — санинструктор Антон Круглов, готовящийся наложить дополнительную повязку, чуть поодаль, на корточках — помкомвзвода Леня Качуга.

— Вот, — с возмущением сказал Леня, поднимаясь при виде Парюгина и кивая на Сергея, — проявили, как Радченко это назвал, тактическую инициативу. Этот хоть вернулся, а Сизых…

— Костю надо вдвоем вытаскивать, — просипел Сергей, приподнимаясь на здоровом локте. — На плащпалатке. Ему снайпер ногу перебил. Мне его не вытащить было.

Парюгину не требовалось объяснять, что именно двигало Костей и Сергеем, когда они надумали проявить «тактическую инициативу». Победителей не судят! — вот стимул, толкнувший их на опрометчивый шаг.

Гневаться на них, метать после времени громы и молнии было бы глупо. Тем более искренне считал: винить надо прежде всего себя.

Вылазка сорвалась, как выяснилось, из-за того, что парни заблудились. Самым элементарным образом потеряли в зарослях полыни направление. Небо серое, однотонное, вся полынь — на одно лицо, обзор — чуть больше трех метров, ползли, ползли, засомневались: туда ли? Не мимо ли танка?

Окончательно сбило с толку ограждение из колючей проволоки, на которое неожиданно напоролись среди кустов. Хотя и не в три кола, какое немец обычно выставлял, но сработано было на полном серьезе. Выходило, пританцевали к чужому переднему краю.

Сергей предложил самое, как ему представлялось, логичное — повернуть обратно к лощине, а оттуда проложить новый маршрут. Костя воспротивился — ему хотелось прежде глянуть, хотя бы одним глазком, куда их угораздило запластуниться.

И — привстал.

На колени.

И только привстал — выстрел! Через каких-то пару секунд. Не больше.

Надо думать, снайпер засек их продвижение еще раньше — полынь, когда ползли, колыхалась же. Как ни осторожничали.

Попал он Косте в ногу. В бедро. Над коленом. Видать, обнизил в спешке, обычно-то они в голову целят, в крайнем случае — в грудь.

Костя не успел еще упасть — миномет. Без промедления ударил. Все четко у них между собой расписано.

Сергей бросился, потащил Костю к воронке, а у того — кровь струей, нога неизвестно на чем держится (разрывной ударил-то), и промешкали: самого миной со спины достало, плечо посекло.

Когда укрылись на дне воронки, Сергей, превозмогая боль в плече, раскрутил обмотку, забинтовал Косте бедро. Прямо со штаниной. Как жгутом. Остановил кровь.

Костя сносил все без стона, только кряхтел. И торопился рассказать: никакой это не передний край, они вышли точно на цель, вон он — танк, метров двадцать каких до него. И вокруг — колючка. Кольцом.

«Поди, всю ночь саперы ихние колотились.»

Обстрел через недолгое время прекратился. Костя заторопил Сергея:

— Скажешь нашим, пусть бечевку с собой прихватят. Ножницы саперные — это само собой, а еще — бечевку. Обязательно. Я тут, между прочим, кой-что придумал…

И вот теперь они ползли, чтобы вызволить Костю, а после приняться за снайпера.

«Ах, Костя, Костя!..»

На этот раз минометная атака продолжалась чуть больше минуты. Прекратилась — так совпало, — когда поравнялись с неразорвавшейся бомбой. Парюгин со смешанным чувством любопытства и опаски оглядел торчащий из земли стабилизатор, заставил себя дотянуться до него рукой, небрежно похлопал по нагревшемуся металлу и поспешил дальше.

В наступившей после обстрела тишине снова стали слышны колючие шорохи пересохшей травы и сосредоточенное сопение ползущих следом бойцов.

«Точно не на поле боя, а на занятиях по физподготовке».

Странно, его почему-то выводило сейчас из себя это размеренное дыхание парней. Раздражала сама размеренность.

— Послушай, Петров, — прошипел, не оборачиваясь, — тебя не приглашали, по совместительству на должность паровоза?

В ответ донеслось перемежаемое размеренными паузами:

— Это не Петров… Это я… Качуга…

Парюгин, не останавливаясь, вывернул шею: нет, никакого розыгрыша, позади маячило блестевшее от пота горбоносое лицо Лени Качуги. Парюгин не нашел в себе сил разозлиться.

— Оч-чень интересно! — выдохнул устало.

При формировании группы было четко оговорено: он, Парюгин, идет с группой, Качуга остается на месте с остальными бойцами взвода. А тут — нате вам!