Иуда (СИ) - Горелик Елена Валериевна

— Казна у нас не сказать, чтоб богата была, пане гетман. Из чего награды раздавать станем?

— Не со всеми Пётр скуп, — хмыкнул я. — Коли придержим себе все сборы без изъятия, да провиантские магазины доверху набьём, то и будет чем щедрость проявить. А царю отпишу, будто для него стараюсь. Мне — поверит.

Я видел, как восхищение подобной хитростью боролось у Орлика с недоверием. Но с каждым словом последнее постепенно таяло. Последняя моя короткая фраза — «Мне — поверит» — окончательно развеяло все сомнения.

— Добре, пане гетман, дуже добре, — сказал генеральный писарь — по европейским понятиям канцлер, между прочим. — А с донскими ты верно поступил. Булавин — дурень. Нет, чтобы универсалы издавать, законы новые вводить — он письма рассылает, зовёт всех на разгул… Таких давят. Скоро либо нет, но давят. Иное дело ты, пане гетман: у тебя мысли державные.

«Мягко стелет, да что-то жёстко спится тебе, старый гриб, — хмыкнул я, адресуя эту мысль Ивану Степанычу. — Смекаешь, к чему я клоню?»

Мазепа промолчал. Лесть Орлика была ему приятна, и он, прожжённый интриган, даже не подумал, что за нею может крыться что-то ещё… Вы будете смеяться, но я сразу разглядел то, чего не замечал — вернее, не желал замечать — гетман: в лице Пилипа он пригрел ту ещё кобру. Проще говоря, подвернись случай, Орлик «сделал» бы своего благодетеля точно так же, как тот «сделал» всех своих покровителей и заступников. Что ни говори, достойный преемник, и другие такие же, пусть и не столь изворотливые. Молодец, гетман, собрал великолепную команду.

— К этим бы мыслям да державу, — хмыкнул я. — А что, Пилип, может и правда о нашей державе подумать? Уйти и от царя, и от короля, и от султана? У Хмеля ведь едва не вышло, малого не хватило… Что скажешь?

— Не удержим, пане гетман, — что ни говори, а Орлик был реалистом. Либо попросту никогда не ставил на независимость, что, скорее всего, гораздо ближе к истине.

— Твоя правда, не удержим… Эх, в мою бы молодость да нынешнюю власть… Бог с ними, Пилип. Сделаем то, чего король хочет — ныне сие единое, что нам поможет головы на плечах сохранить. Тебе самое важное доверю: составить письмо королю шведскому. Без его силы здесь мы недолго царя морочить сможем. Завлекай его провиантскими магазинами, да зимними квартирами, да подмогой от запорожцев. Напиши ещё, что по весне купно на царя сможем выступить. Но гляди, чтоб никто того письма, кроме нас с тобою, не видел. Довольно уже доносов.

— Стерегусь и без того, пане гетман.

— Плохо стережёшься, Пилип, раз Кочубея проворонил, — я откинулся на спинку кресла, переводя дух. — Теперь я сам сие дело поведу. Нам бы продержаться, пока король на юг повернёт, а далее легче станет.

С тем Орлик и покинул помещение.

Надеюсь, он мне поверил. Ведь я говорил, используя весь арсенал Мазепы — вкрадчивый голос и правильную расстановку акцентов. Почти нейролингвистическое программирование. Ничего удивительного: Иван Степаныч у иезуитов этому учился, а там ребята ушлые.

Так. Надо выползать из хаты. Ссылки на недомогание в этих местах не особенно «заходят», немощный гетман никому не нужен. Велю коня седлать, проедусь по окрестностям, своими глазами погляжу, как здесь люди живут.

Нужно найти сообщника. Желательно — одного. И Кочубей, как бы это странно ни звучало, для этого идеальный кандидат. В одиночку в шпионские игры не играют, я не Штирлиц. Сложнее всего будет его окончательно убедить. Открыть ему правду? А чем докажу? Но союзник мне нужен как воздух.

«А я чем плох?»

«Ты? — вот ни разу не удивился этому предложению. Даже ждал, когда оно прозвучит. — Ты мне можешь только навредить».

«Зря ты так думаешь, Георгий. Я ведь жить хочу. А раз уж звезда короля Карла закатывается, то и смысла ставить на него более не вижу… Ты правильно поступил, что затеял игру на возвращение к царю. Знай я то, что знаешь ты, сделал бы так же. Однако, что ты предпримешь, когда шведы здесь всей своей силой окажутся?»

«То, что должен был сделать ты, — подумал я, раскрывая двери и радуясь тёплому утреннему солнышку. — Но ты на это никогда не пойдёшь, даже зная, чем всё закончится. Потому что трус. Я сам за тебя расстараюсь».

Мазепа сразу смекнул, к чему я клоню, и от его сущности повеяло самым настоящим животным ужасом.

«Не делай этого. Христом Богом прошу — не делай! Убьют же!»

«Ой, в твои ли годы за жизнь цепляться, старый ублюдок? — я позволил себе самый издевательский тон, на какой был способен. — Все там будем. А пока заткнись».

«Оба пропадём!»

«Может, это и к лучшему…»

Мелькнула мысль о том…знакомом с вокзала. Надеюсь, если он был способен устроить мне такой аттракцион, то скорее всего наблюдает за развитием событий. Пусть убедится, что я был прав: безвыходных ситуаций не бывает.

Глава 4

1

Прогулочка удалась на славу. Притом, на внешний антураж я обращал так мало внимания, что сопровождавшие меня казаки-«сердюки» в какие-то моменты думали, будто старый гетман засыпает в седле.

Они ошибались. Пока они соображали, как меня расшевелить, я усиленно работал с памятью «реципиента». Иван Степаныч, не в силах мне помешать, постоянно ныл: мол, то всё дела прошлые, зачем их ворошить? А я узнавал о его личности такие подробности, которые в историю не вошли — по причине поголовной смерти свидетелей. Хорошо же старик жизнь прожил: вся дорога вымощена костями тех, кто помогал ему делать карьеру.

О таких моя бабуля говорила: «И как его земля носит?»

Впрочем, Мазепу карма настигла хоть в изначальном варианте истории, хоть в этом. Там он в итоге дохитрился до позорной смерти в эмиграции и нищете. Ходили слухи, будто его вши заели, но я в это слабо верю. Скорее всего, помер от переживаний, что не удалась его самая большая хитрость. В его возрасте это легко: раз, два — и инфаркт. А здесь он заперт в собственном теле, как в тюрьме. И со мной не повезло: зуб у меня на него фамильный и многолетний. Только и может, что скулить, а я распоряжаюсь его физической оболочкой, знаниями и умениями как хочу. Ещё и отпускаю издевательские комментарии. В одном я не сомневаюсь на все двести процентов: не дай Бог нам с ним поменяться местами…

На этот случай я и решил отрезать Ивану Степанычу пути к отступлению, чтобы у него выхода другого не осталось, кроме как слить прошведскую и пропольскую часть старшины, а самому «крепко держать руку царя», как здесь говорят. Я ему эту мысль и передал: мол, если вдруг что, я всё поверну так, чтобы тебе, засранец, не осталось другого выхода. А будешь Петру верен, он тебе, так уж и быть, гарантирует обеспеченную старость. Так что давай, генерируй идеи, пень старый. Глядишь, кроме использования Кочубея в своих интересах, мы что-нибудь путное вместе и надумаем.

А местность здесь… Словом, кондовый такой украинский лубок: вишнёвые садочки у хат, домашняя скотинка и птица на дворе, огороды за тынами и поля вокруг села. Селяне и селянки за работой, чумазые дети гусей пасут. Тепло, светло и зелено. Аграрный средневековый рай, одним словом, эта здешняя Борщаговка. Но вокруг села расположились лагерем казаки, а в лучших хатах квартировали паны старшина. Все поголовно — дворяне с гербами, так что все рассказы про казацкую демократию можно забыть. Чтобы казак из простых, тем более из «голоштанных», пробился наверх — он должен быть как минимум вторым Иваном Сирком. К слову, этот персонаж был единственным, кого Мазепа в своё время боялся до дрожи и не рискнул очернить. Ведь именно Сирко — кстати, тоже персонаж «голубых кровей» — некогда едва не казнил Ивана Степаныча за то самое дело, в котором едва не пострадал мой предок… Так что здесь тоже строго сословное общество. Если ты из черносошных, то в старшину тебе без выдающихся дарований или высокой протекции не пролезть.

Ну, хватит о грустном. Здесь куда более важные вещи вырисовываются. В частности — что конкретно делать с той частью старшины, которая поставила на шведов и будет гнуть эту линию до последнего? Самый лучший вариант в моём случае — дать им важные поручения. Желательно, вдали от себя любимого, чтобы в час «икс» они не мельтешили на горизонте. А тех полковников, которые в нашей истории ушли к Скоропадскому после камингаута гетмана, наоборот, приблизить и держать при себе. Такое мимо Орлика точно не пройдёт, сколько бы работы я ему ни дал, потому для Пилипа заготовил английскую поговорочку: «Держи друзей близко, а врагов ещё ближе».