Вечная принцесса - Филиппа Грегори

Поверженный Тарфе лупил рукой по нагруднику, пытаясь ощупать грудь. Сабля его валялась рядом. Ценой нечеловеческого усилия он поднялся на ноги, повернулся спиной к христианину и, шатаясь, направился к своим.

— Я побежден, — пробормотал он товарищам, кинувшимся его поддержать, — мы проиграли.

Гарсиласо торжествовал. Он наколол дощечку с надписью «AVE MARIA» на острие своего меча и под ликующие крики испанцев стоял, высоко подняв его над головой.

Тут как по сигналу ворота Красной крепости распахнулись, оттуда хлынуло войско. Хуана вскочила на ноги.

— Мадре, надо бежать! — крикнула она. — Они идут! Все пропало!

Изабелла не поднялась с колен, даже когда ее дочь бросилась к лестнице, ведущей вниз.

— Хуана, вернись! — приказала она голосом, прозвучавшим, словно удар хлыста. — Дети мои, молитесь.

Она подошла к парапету и сначала посмотрела на то, как ее армия под команды офицеров перестраивает свои ряды, занимая позиции, необходимые для отпора, меж тем как мавров с ужасающей скоростью прибывало — они рекой текли из ворот крепости. И только потом она глянула вниз, где Хуана выглядывала из-за садовой стены в нерешительности: то ли бежать к лошади, то ли вернуться к матери.

Изабелла, ничего не сказав Хуане, снова встала на колени и со словами «Будем молиться» закрыла глаза.

— Нет, ну даже не посмотрела! — никак не могла успокоиться Хуана, когда, вернувшись в лагерь, они переодевались у себя в комнате. — Мы оказались прямо посреди битвы, а она закрывает глаза!

— Матушка знает, что разумней и полезней хорошенько воззвать к Богу, чем бегать и реветь, — возразила старшая, Исабель. — Один ее вид, то, что она стоит на коленях и молится у всех на глазах, придавал солдатам уверенности!

— А если б в нее попала стрела или копье?

— Не попала же! И в нас не попала. И мы выиграли сражение. А ты, Хуана, вела себя как полоумная простолюдинка. Мне было стыдно за тебя.

День за днем мавры теряли присутствие духа. Стычка у деревушки Субия получила среди христианских воинов название «Перестрелка королевы». Она оказалась последней попыткой сопротивления. Самый могучий воин погиб, город окружен, мавры голодали на земле, которую их предки сделали плодородной. Хуже того, обещанная поддержка из Африки не пришла ни от правителя Египта, ни от эмиров Марокко; турки хотя и клялись в дружбе, но подвели, султан не решился послать помощь, поскольку сын его находился в заложниках у христиан. Под стенами же стояли испанские короли, Изабелла и Фердинанд, поддерживаемые всей мощью христианства. И вот уже была объявлена священная война. Движение крестоносцев при первом дуновении победы стало вовсю набирать силу. Итак, после «Перестрелки королевы» Боабдил, эмир Гранады, согласился на условия перемирия, и несколько дней спустя, в ходе церемонии, задуманной с присущими испанским маврам тактом и пониманием важности момента, он пешим вышел из кованых ворот города, держа в руках шелковую подушку с ключами от Альгамбры, и преподнес их католическим королям. Это означало капитуляцию — полную и безоговорочную.

Таким образом, Гранада и высящаяся над ней крепость, а также восхитительный дворец, кроющийся за ее стенами, стали собственностью Фердинанда и Изабеллы.

Наряженные в великолепные шелка, полученные от поверженного врага, в тюрбанах и шлепанцах, картинные, как калифы, испанские короли всем семейством вошли в Гранаду. Извилистой, круто взбирающейся вверх дорожкой взойдя с родителями в самый прекрасный дворец в Европе, инфанта Испанская и принцесса Уэльская Каталина спала той ночью в гареме, стены которого были украшены красивейшими изразцами, и проснулась под журчание воды в мраморных фонтанах.

Это стало моей жизнью с самого дня победы. Рожденная в военном лагере, следуя за армией от осады к осаде, от битвы к битве, я видывала такое, что не пристало видеть ребенку, ежедневно сталкивалась со страхами и тревогами взрослых. Бывало, едучи верхом, видела тела убитых солдат, разлагающиеся на весеннем солнце, потому что похоронить их не было времени. Видела мулов, тащивших по горным перевалам пушки моего отца, и мулы те были исполосованы кнутами до того, что, живые, они выглядели освежеванными. Видела, как однажды моя мать дала пощечину солдату, который плакал от усталости. Слышала, как рыдали дети, такие же, как я, когда их родителей жгли на кострах как еретиков. Но с того момента, как, наряженные в вышитые шелка, мы вошли в Красную крепость Гранады, а потом и в ворота Альгамбры, с того момента я стала настоящей принцессой.

Я стала жить в самом красивом дворце христианского мира, защищенном стенами самой неприступной крепости в Европе, под сенью Божьего благословения. Вера моя в Бога, приведшего нас к победе, и без того огромная, была теперь непререкаема, и я твердо поверила в свою судьбу, судьбу любимейшего создания Господа и любимейшей матушкиной дочки.

В моих глазах Альгамбра явилась доказательством того, что Божественное провидение покровительствует мне так же, как покровительствует оно моей матери. Я — избранное дитя Господа, мой дом — дивный дворец, и мне предназначена высокая, самая высокая участь.

В сопровождении свиты и гвардии — все разряжены с восточной пышностью — испанская королевская семья вступила в крепость через ворота, именуемые вратами Правосудия, над которыми высилась огромная квадратная башня. В тот момент, когда тень первой арки пала на лицо Изабеллы, раздался нестройный вопль труб, подобный тому, каким Иисус Навин разрушил стены Иерихона, — вопль, предназначенный прогнать таящихся в темноте духов неверных. Тут же отозвалось эхо — устрашающий, вызывающий дрожь звук, и люди, собравшиеся на встречу христианских величеств, вжались спинами в золоченые стены. Женщины в широких платьях с полузакрытыми прозрачными шарфами лицами, мужчины, высокие, гордые, статные, молчаливо, настороженно ждущие, как завоеватели поступят дальше. Каталина, глядя поверх голов, заметила летящие арабские письмена на тусклом золоте стен.

— Что там написано? — спросила она свою няньку Мадиллу.

Та, вглядевшись, хмуро ответила:

— Не знаю. — Она вечно прикидывалась, что знать не знает ни о маврах, ни об их образе жизни, хотя родилась и выросла в арабской семье, а крестилась, по утверждению Хуаны, только потому, что сочла это выгодным для себя.

— Скажи, или мы тебя защиплем! — ласково пригрозила Хуана.

Мориска нахмурилась:

— Тут говорится: «По воле Аллаха да защитим устои ислама в этих стенах!»

Каталина примолкла, заслышав в голосе служанки ту же глубокую убежденность, которой отличалась ее мать, а Хуана резко сказала: