Вечный путник - Катерина Анцупова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Взяв все свои сумки, они медленно уходили в закат, к другим площадям и дворам, где их ждали другие слушатели, может, даже куда более восприимчивые к вдохновенным речам и более неравнодушные к судьбам миллионов людей, чем мы.
Кинорежиссер
Наступления лета Марат ждал с нетерпением. Еще зимой у него появилась мечта — снять небольшой фильм о жизни в Крылатском. Последние месяцы весны он только и говорил о том, как начнет снимать. Эти планы отвлекали Марата от мрачного настоящего, весь май и июнь он как будто существовал только благодаря им, и я, поддавшись приподнятому настроению Марата, тоже воспрянула духом.
Марат часто и подробно рассказывал мне о том, как все будет. Случалось и так, что он, не успев еще договорить, придумывал что-то совершенно другое, что приводило его в восторг. Тогда он хватался за телефон, и через несколько секунд я уже слышала, как он быстро-быстро говорит:
— Алло, Ромчик! Скорее ко мне! С сегодняшнего дня начинаем снимать. Сроки — до конца лета… да… ага… Говорю тебе, фильм будет просто пушка! Отправим на Каннский фестиваль. Через минуту жду тебя у себя! С камерой!
Про Каннский фестиваль Марат, конечно, шутил. Ему и в голову не приходило как-то заработать на этом деле. Скорее, он пытался запечатлеть эпоху нулевых, которая умирала где-то на задворках.
Что в этой эпохе было такого особенного, кроме детства, которое она нам дала? Да, в общем-то, почти ничего. Если бы кто-то попросил описать ее, я бы сказала, что внешне она похожа на картины Баския: неуклюжая, но искренняя. Она могла бы быть ребенком, который, стремясь порадовать родителей, делает рисунок с таким множеством цветов и оттенков, что сам Поль Гоген позавидовал бы этой палитре. И нельзя сказать, что рисунок получился плохой, вовсе нет, очень даже хороший, но от разнообразия цвета начинает рябить в глазах. Иногда я думаю, что нелепее этого десятилетия уже не будет. И хорошо, пожалуй.
Так уж получилось, что воспоминания моего детства неотделимы от воспоминаний о брате. Даже о самых неприятных из них я думаю с большей охотой, чем о редких хороших днях, когда я стала постарше. В основном, я вспоминаю летние каникулы, которые мы всегда проводили у бабушки. Мой брат часто придумывал игры, в которых я никогда не могла не то чтобы обогнать его, но хотя бы быть с ним наравне: кто сможет перепрыгнуть с крыши гаража на крышу курятника? кто построит домик на самой высокой ветке дерева? кто бесшумнее залезет в чужой сад? кто дольше продержится в бою подушками? Во всех этих шуточных состязаниях я бесконечно проигрывала. Но меня это не особо огорчало: жизнь была хороша, пока состязания продолжались. Они прекратились, когда мы с братом повзрослели. Никто из нас больше не пытался соревноваться, и все же, несмотря на это, мне казалось, что я по-прежнему, как и в детстве, бегу за братом, боясь, что не поспею за ним. Уже мне его не догнать, потому что он, как будто крикнув напоследок: «Кто скорее умрет?» — тут же победил, и все, что я могу, это вздохнуть и сказать: «Ну и счастливый же сукин сын».
Теперь точно так же я гналась за Маратом, который живет и думает быстрее, чем я когда-либо могла или смогу. Он никогда не делает остановок, все летит и летит куда ему вздумается, а я, подражая ему, лечу следом, хотя знаю, что так и буду тащиться в хвосте всю жизнь. Знаю и то, что пройдет совсем немного времени и я потеряю Марата из виду насовсем. В этом они с братом похожи.
Наверное, поэтому мне хотелось, чтобы фильм получился, ведь память недолговечна, а чувства — непостоянны. Чтобы хоть немного ухватиться за то, что почти утеряно, мы с Маратом слонялись по старым дворам и переулкам, которые непонятно как смогли остаться почти такими же, как и двадцать лет назад. Мы рыскали в поисках чудаков и причудливых вещиц, которые наполнили бы собой наш фильм.
Как-то в начале мая, еще до полудня, мы с Маратом отправились на велотрек, который на Холмах. Так как холода ушли еще не насовсем, людей, к счастью, было немного. Мы сидели на вершине одного из холмов и вдруг услышали шум. Вверх по холму полз транспорт, по звуку напоминавший трактор. Наконец он вырулил к нам, на вершину, и нашим глазам предстало нелепое чудо.
Как описать это неуклюжее сооружение на колесах? Спереди оно напоминало кабину трактора, но поменьше и без боковых дверей, сзади к нему на небольшом расстоянии было прицеплено сидение, что-то среднее между стулом и креслом, а к этому сидению крепилась тележка, в которую сгружали всякий мусор. Не знаю, почему, но вид этой колымаги вызвал у нас восторги. С разрешения мусорщиков я забралась в кабину, с любопытством разглядела все рычаги, легонько покрутила руль-баранку и оперлась на спинку сидения, обтянутого леопардовой тканью. Признаться честно, это было самое удобное сидение из всех, какие мне попадались.
Возможно, это все глупости, и нет в этом ничего интересного, но в тот миг мы были как дети, которые, играя во дворе, нашли чью-то потерянную игрушку — поломанную и грязную. Несмотря на эти недостатки, новоприобретенная игрушка вмиг стала интереснее других игрушек, красивых и новых. И все из-за того, что у нее была история, которую нельзя было узнать.
Закончив со всеми делами, мусорщики завели свой транспорт, который, довольно урча, стал медленно съезжать с холма.
Тут Марат спохватился:
— Нужно разузнать, по каким дням они здесь бывают. Мы такого больше нигде не увидим!
Не спеша мы спустились на велотрек, где увидели наших друзей, снова занятых делом.
— Родной! — крикнул Марат мусорщику, который стоял ближе к нам. Тот обернулся и посмотрел на Марата как-то настороженно, словно боялся услышать то, что скажет Марат. Подошел второй мусорщик, и тогда Марат обратился к ним двоим:
— Мы тут фильм снимаем, про жизнь в Крылатском. Вы бы со своей машиной здорово в него вписались. Когда вы здесь еще будете?
Мусорщики переглянулись. После небольшой
