Город Солнца - Альберто Виллолдо

Тончайшие орнаменты, амулеты, сосуды, нагрудные пластины, шестнадцатидюймовой высоты статуэтки царей из чистого золота, маска-Солнце в натуральную величину лица. Короче говоря, это была самая великолепная коллекция доколумбовских художественных изделий, когда-либо мною виденная.

— Как это все здесь очутилось? — спросил я, ошеломленный зрелищем. В эту минуту открылась дверь и в комнату вошел мужчина. Он выглядел так, словно провел сорок дней в пустыне и лишь три дня назад вырвался оттуда. На нем была белая накрахмаленная сорочка, черные брюки и huaraches. Напомаженные гладко зачесанные назад волосы, загорелое лицо, бесцветные глаза. Бритьем он себя не утруждал. Мой друг понизил голос и объяснил мне, что этот человек — huaquero, а я, доктор из Калифорнии, являюсь предлогом, чтобы осмотреть его награбленное добро. Он хотел получить от десяти до сорока тысяч за каждое изделие, которое могло бы пойти за сто-двести на аукционе Сотби. Я вошел в роль, пробовал уговорить владельца показать остальную часть добычи, но здесь явно была партия для отдельной продажи.

Наконец я извинился, соврал, что у меня еще одна встреча, и заказал такси. За дверью мой друг поблагодарил меня и еще раз извинился за неудачу с раскопками.

— Что вы собираетесь с этим делать? — спросил я. Он пожал плечами:

— Буду покупать. Или найду кого-нибудь, кто купит. Эти вещи должны быть спасены вместе как коллекция, и другого способа нет. Посмотрим, что из этого получится.

Так вот ради чего я последовал своей интуиции и вернулся в Перу. Я пробыл здесь четыре часа, и мне больше нечего делать в этой стране. Я сел в такси и поехал в аэропорт.

Что дальше? Что, если Антонио нет в Куско? Несколько лет я ничего не слышал о нем. Я знал, что он оставил свою профессорскую работу в Национальном университете. Он возвратился к своему народу, чтобы на практике осуществлять искусство, которым он овладел в совершенстве. Даже Хильда, почтенная индианка, у которой я «усыновил» детей и которая регулярно переписывалась со мной, уже давно ничего не могла сообщить об Антонио. С мучительной тревогой я подошел к информационному окошку в аэропорту и справился о ближайшем полете на Куско. Молодая женщина с виноватыми глазами сказала мне, что рейсы задерживаются па неопределенное время из-за la garua, смеси морского тумана с городским смогом; это довольно частое явление в столице Перу. Я заставил себя улыбнуться и кивнуть с благодарностью, а затем направился в конец вокзала, решительно вошел в дверь с надписью Саbаllеros, и здесь меня вырвало.

В начале 70-х годов я поехал в Перу со своей искренностью, эгоцентризмом и нескромностью молодого балбеса. Привилегированное дитя, выросшее в Гавана-сити до революции, я уже испытывал действие афрокубинского спиритуализма с его ритуальными свечами и барабанами. Вдохновленный пионерскими работами д-ра Стенли Криппнера в области сна и сновидений, я искал возможности попрактиковаться (в плане магистерской работы по психологии) в самых знаменитых методах целительства в Латинской Америке: к ним относились городское целительство в Мексике и кандомбле в Бразилии. Я закончил эту работу в 1972 году. Затем под руководством д-ра Криппера я составил нетрадиционную докторскую программу по совершенной психологии, в которую входило изучение практик древних психологий. Я отправился в Перу на поиски легендарной ayahuasca, «лианы мертвых»; эта лиана произрастает в джунглях и, как утверждают, позволяет пережить смерть и вернуться обратно. Я жаждал найти ayahuascero, шамана из джунглей, который может приготовить этот сказочный напиток.

Так я полетел в Куско, чтобы оттуда искать дорогу в джунгли Амазонки; там я встретил человека, который направил меня на верный путь. Это был профессор Антонио Моралес. Я хорошо помню его в то время: маленький человек в потертом мешковатом костюме в тонкую полоску, сшитом где-то в

40-х годах; прямые седоватые волосы, зачесанные назад, высокий лоб цвета красного дерева. Казалось, из этого твердого дерева вырезано все его лицо, высокие скулы и длинный нос индейца инка. Его черные, как смоль, зрачки в радужной оболочке орехового цвета напомнили мне Распутина. Он был индеец кечуа, притом единственный индеец среди преподавателей университета. Он дал мне фундаментальные сведения о шамане, «человеке, который умер», «смотрителе Земли». Он рассказал о четырех этапах пути знания, о Волшебном Круге и о путешествии на Четыре Стороны Света, в страны Четырех Ветров. Он предупредил меня о различии между приобретением опыта и службой опыту, различии, которое я смог постичь лишь гораздо позже. И он направил меня к дону Рамону Сильва, предполагаемому ayahuascero, который жил в джунглях Амазонки к югу от Пукальпы.

Считая себя счастливчиком — ведь я встретил человека, который, по его словам, вырос среди мифов и вскормлен легендами той культуры, — я безрассудно помчался в Пукальпу, а оттуда еще шестьдесят с лишком километров в джунгли. Я нашел Рамона. Я пил ayahuasca. В крытой пальмовыми листьями хижине на берегу небольшой лагуны, заводи Амазонки, пальцы Рамона наигрывали на однострунной арфе, а губы пели песню джунглей, и там навсегда изменились мои представления о страхе. В том самом ярком и самом мучительном опыте моей жизни произошла необратимая перемена моего сознания и моего восприятия внешнего мира и самого себя. Даже впоследствии, когда мне удалось выработать скептический взгляд на тот травмирующий опыт как на галлюциногенный эпизод, обусловленный психотропным веществом, я знал, что мир для меня никогда не будет таким, как был прежде. Я возвратился в Куско, и старый профессор Моралес невозмутимо выслушал меня, не моргнув глазом принял мой рассказ и так же легко и изящно определил суть моего опыта. Это была «работа на Западном Пути», сказал он; опрометчиво было с моей стороны приступать к такого рода опыту без должной подготовки и, тем более, без понимания. Путешествие на Четыре Стороны Света, как он его тогда представлял мне, было метаморфическим путешествием по четырем основным направлениям Волшебного Круга. Оно начинается с Южного направления, где человек восстает против прошлого и сбрасывает его, как змея кожу, чтобы научиться во всей красе ходить по Земле. Змея является архетипным символом этого направления. Запад — это путь ягуара, где человек сталкивается со страхом и смертью; здесь он обретает свое лицо, состояние духовного воина, у которого нет врагов ни в этой, ни в следующей жизни. Путь дракона ведет к Северу, где пребывают предки, где открывается прямой и мгновенный опыт знания, где человек лицом к лицу встречается с силой. И наконец, Восток — самое трудное путешествие, которое предпринимает человек знания. Это путь орла, полет к Солнцу и возвращение в свой дом, где приобретенное искусство и видение реализуют в собственной жизни и в труде.

Это было самое изящное описание «путешествия героя», которое я когда-либо слышал, своеобразный дистиллят всех сказаний об опыте других — тех самых сказаний, которые воплощены в мифах и религиях рода человеческого. Не загроможденный чудесами, антропоморфными богами и сложными узорами сказаний, пересказываний и толкований, Волшебный Круг оказался путеводителем для открытия себя, для преображения. В этом всем было что-то непреодолимо первичное, некий первоэлементный, авторитетный первоисточник, представляющий самые изначальные описания таких вещей, как сознание и осознавание. Профессор объяснил мне, что предпосылки для вхождения в этот процесс несложны: главное — найти hatun laika, шамана-мастера. Он (или она) сумеет распознать мое намерение и мою цель. Если я пройду проверку, если мои намерения безупречны и цель чиста, то он (она) будет руководить моим путешествием за пределами обычного сознания.

Об одном таком человеке профессор Моралес слышал: это был знаменитый шаман, hatun laika; ходили слухи, что он странствует по altiplano, покрытому зарослями чапарраля высокогорному плато на юге Перу. Звали его дон Хикарам. Это имя происходило от глагола кечуа ikarar — «наделять силой». Если я смогу чем-либо заняться в течение двух недель, пока в университете начнутся каникулы, то профессор с удовольствием поедет вместе со мной, чтобы совершить пешеходный тур по плоскогорьям.

Эти две недели я провел в доме и в обществе городского целителя и его жены на окраине Куско; кульминацией нашей совместной работы стал ритуал открытия моего «внутреннего видения». Холодной мартовской ночью «пелена», которую видели мои хозяева и которая закрывала мне «видение», была срезана с моего лба моим же охотничьим ножом. Я многое увидел в ту ночь, я испытал другую форму сознания и иной способ видения; я действительно пережил необычный и глубокий опыт, который я изо всех сил отвергал, отрицал, сводил к забавным эффектам суггестивного и травмирующего ритуала.

Вскоре после этого мы с профессором Антонио Моралесом отправились в пешеходное путешествие по altiplano на поиски знаменитого шамана дона Хикарама.