Мои границы - Иван Петров

Бандитизм, еще распространенный на Кубани и в горных отрогах, иногда проникал и на побережье. Однажды взволнованный женский голос сообщил по телефону: «Приезжайте срочно. На тракте в километре от села, — и она это село назвала, — разгромлен автобус, лежит в кювете, и труп мужчины около него…» На этом разговор прервался.

Расстояние было порядочное, более двадцати километров, и пока седлали коней, я запросил оперативного дежурного:

— Кто вам сообщил, фамилия?

— Себя не назвала…

Разгромлен был рейсовый автобус, забраны ценная почта и личные вещи пассажиров, убит инкассатор. Бандиты, четыре человека, как выяснилось, на крутом подъеме остановили автобус и, после грабежа опрокинув его в кювет, скрылись в горах.

Заход в бухту кораблей восточной линии до Батуми в летнее время превращался в затейливый праздник, в котором все: местная молодежь и люди среднего возраста, отъезжающие и встречающие, а также редкие в те годы курортники — показывали все, на что были горазды. Кто играл на гитаре, кто ударялся вприсядку, кто декламировал, а молодые, лет под двадцать, одинокие курортные дамы «из лучших дворянских семей», волею судьбы супруги вечно занятых в городах добывающих капитал нэпманов, обещающе, заманчиво улыбались.

По долгу службы я встречал мужей этих дам, отяжелевших от прожитых лет и жирной пищи, не мужей, а скорее отцов, что ли, или дедов этих молодых женщин и, признаюсь, не берусь судить, где тут приспособленчество, где распутство. В те годы не знал и теперь судить не решаюсь.

Гвоздем программы, интерес к которой не ослабевал, были рассказы бывалого моряка, рулевого из команды баркаса. Может, он в чем-то и привирал, но слушателям хотелось верить, что все именно так и было, точно по рассказу и никак иначе.

И как не верить человеку, который юнгой служил в торговом флоте, зрелым моряком в годы первой мировой войны дрался с турками и с немецкими кораблями «Бремен» и «Бреслау», искренне верил в адмирала Колчака, когда тот был еще на Черном море, затем разочаровался в нем и потопил свое судно под Новороссийском, чтобы немцам не досталось; наконец, бился в Таманской армии Ковтюха, а когда бить стало некого, изо всех сил, с риском для жизни, в необычайно сложных условиях сколачивал новый торговый флот советского Черноморья.

— Теперь что? Ходят корабли, и еще сколько их будет! А что было после ухода Врангеля? Ничего не было, ничего! Обломки, мелюзгу со дна моря поднимали и на них плавали, но разве моряк так может? Шли слухи, что наши корабли под чужим флагом стоят, ремонтируются, команду нанимают…

— Откуда вы об этом узнали?

— Сорока на хвосту принесла. Все она, сорока… Собрались мы, моряки, все обсудили и старшего к начальству направили. К тому, который в кораблях пуще хлеба нуждается. Наш старший тому начальнику докладывает, что имеем мы такую охоту добрый наш корабль из иностранной неволи высвободить и в Одессу пригнать. Тот, конечно, отказывает. Но узнав, что корабли в нейтральных водах, не устоял против искушения.

Уходили группами по два-три человека и не в один день. Шли порознь, каждый своей дорогой, но курс держали один. В намеченном пункте постепенно собрались и там вроде бы случайно познакомились. Заграничные господа нам препятствий не чинили, и к чему бы? Раз мы у белых служили, в «зеленых» тоже с большевиками дрались, значит, свои мы, проверенные, и им нужны, потому что и своих смутьянов развелось у них предостаточно. И нужны мы им еще и как самая безотказная и дешевая рабочая сила…

Слушал рулевого из команды баркаса, вспоминал рассказы кронштадтцев, возвращенцев из Финляндии, которые тоже могли бы сказать: «Мы были им нужны как самая дешевая и безотказная рабочая сила». И думал: все-таки победили мы, на радость себе и угнетенным мира. И буржуазные страны начали признавать нас, но от нормальных государственных с нами отношений уклонялись, не хватало им даже купеческой добропорядочности в торговых сделках. Военные корабли Черноморского флота, угнанные врангелевцами, ржавели на приколе в портах Франции, а Чехословакия периода Масарика и Бенеша приняла заказ на изготовление и поставку нам нескольких сотен тысяч кос, простейших крестьянских, но когда эти косы, оплаченные золотом, поступили, они оказались негодными, изготовленными из мягкого металла, вроде жести для консервных банок. К тому же упаковочные шнуры были с «начинкой» — сильнейшей детонирующей взрывчаткой…

Моряк закурил, и повествование продолжалось:

— Трудное это дело. Бывало, припасы кончались, а делец, за бесценок захвативший корабль, с ремонтом тянул и выйти в море не торопился. Другие бы на нашем месте с голода или со скуки подохли, но мы, моряки, — народ дела. Помаленьку своих людей на корабль устраивали, по специальности самых нужных и знающих, а те, конечно, опять же наших, чтобы к выходу в море в команде была хотя бы половина наших людей, особенно из тех русских моряков, которые на нем раньше плавали, по глупости пригнали его в чужой порт и только на чужбине поумнели. И настал день, когда мы вышли в море и повернули корабль на Одессу.

— Как это удалось?

— Совсем просто. Шкуры, что на корабле оказались, были поодиночке заманены в трюм, к рулевому и вахтенному своих приставили, офицерские каюты взяли под охрану, чтобы зря из кают не высовывались, сигнализацию и телефонную связь с капитанской каютой малость попортили. После этого два или три человека с гаечными ключами в руках зашли в каюту капитана для переговоров. Тот набросился:

— Что вам угодно, господа матросы? Почему ко мне без вызова? — и за сигнальный шнур хватается.

— Нам, господин капитан, угодно, чтобы вы помористей взяли, наш курс прямо на Одессу.

Капитаны разные бывают. Этот был из толковых, догадливых и трусливых.

— Значит, вам, господа, курс на Одессу? Сделаю, сейчас дам команду, — и руку к телефону протягивает.

— Не трудитесь, господин капитан. Курс верный взят — на Одессу.

— Понимаю, господа. На палубу мне можно выйти?

— Неразумно, господин капитан. Штормует, как бы не смыло…

Непонятливые тоже попадались, и приходилось им гаечный ключ с малого расстояния показывать.

— Сколько же вы кораблей вернули?

— Немало, но разве только я и наша группа? Сколько раз в газетах писали, как забунтовавшие команды сами возвращали корабли в разные порты. Не читали, что ли? Разно это делалось. Одни гнали суда из заграницы, другие поднимали их со дна моря, ремонтировали, латали, так из ничего вроде бы возродился наш Черноморский торговый флот. Мал хотя еще, но флот!

Корабли появлялись, но недоставало обученных судоводителей. Одни — в заграничных портах, у других — года вышли, а кое-кому кораблей и доверять нельзя. Николаевское мореходное училище уже в советские годы отказывалось обучать морскому делу людей из народа: «Российское судоводительство всегда дворянским делом было, его привилегией, и кухаркиным сыновьям недоступно. Обучать таких не обучали и обучать не будем».

Из училища наиболее ярых врагов новой власти удалили. А заслуги обновленного Николаевского училища по подготовке мореходов не нуждаются в доказательствах…

Своего рода достопримечательностью и предметом общего внимания заставы была свора крупных полудиких собак, ежедневно совершавшая переходы по побережью Черного моря с одной заставы на другую, с остановкой на каждой из них. И так от самого Новороссийска до Сухуми и обратно. Собаками любовались все пограничники, но они признавали только одного, с собачьей позиции самого главного, — повара заставы.

В пути они вели достойно, курортников на пляже тоже не тревожили. Но за пределами пляжа задерживали любого непограничника, окружали его и надежно охраняли до прихода пограничников, сколько бы часов это ни требовало. Такова была их инстинктивная плата за корм на заставах. Их преданность людям в пограничной форме дорого обошлась многим контрабандистам.

Значительным видом экспортной контрабанды вдруг стали в ту пору наши банкноты, червонцы любого достоинства. Вначале я не понимал целей такой контрабанды, как не понимал и того вреда, который этот контрабандный промысел мог нам причинить. Даже гордился — признали наш рубль, устойчивый, не в пример обесцененным денежным знакам большинства капиталистических стран.

На одном из совещаний начальник отряда Нодев, в дальнейшем Полномочный представитель ОГПУ по Уралу, пояснил:

— Устойчивый червонец, поскольку его обратный ввоз в страну не ограничивается, на Западе служит средством торгового обращения, в известных размерах является способом накопления, он совершенно незаменим на «черном рынке», где почти даром продаются бесценные сокровища, похищенные в бурные дни России.

Впрочем, через несколько лет, когда были введены ограничения на ввоз червонцев в нашу страну, они из экспортных видов контрабанды превратились в импортную контрабанду.