Эл Стоу - Эрик Рассел

Четыре часа, о которых говорил нам шкипер, означали два часа приближения к Солнцу и два часа удаления от него. Поэтому, когда нам осталось два часа, мы были ближе всего к этой раскаленной печи. Это был момент наибольшей опасности. Я этого момента не помню - я потерял сознание за двадцать минут до него и пришел в себя через полтора часа после. О том, что происходило за это время, я могу только догадываться, но стараюсь об этом думать как можно меньше. Солнце, пылавшее жаром свирепо, как глаз разъяренного тигра; корона, протянувшая свои языки к крохотному кораблю с полумертвыми существами, и в самом носу корабля, за совершенно бесполезными кварцевыми стеклами, одинокий Эл глядит и глядит на приближающийся ад... Я, шатаясь, поднялся и тут же свалился, как мешок тряпья. Корабль больше не вращался, а несся вперед, как обычно, и упал я просто от слабости. Чувствовал я себя препаршиво. Марсиане уже пришли в себя - я знал, что они очнутся первыми. Один из них поставил меня на ноги и держал, пока я не начал хоть чуть-чуть владеть своими конечностями. Я заметил, что другой марсианин распростерся поверх лежавших без сознания Мак-Нолти и трех пассажиров. Он закрывал их своим телом от жара. И довольно успешно, потому что они очнулись вслед за ним. С трудом добравшись до переговорной трубки, я вытащил затычку и дунул. Но сил у меня было так мало, что свистка не получилось. Только зря потратил воздух, а мне его и так не хватало. Целых три минуты я стоял, цепляясь за трубку, потом собрался с силами, еле расправил грудь и дунул изо всех сил. На другом конце послышался свисток. Но Эл не отвечал. Я свистнул еще несколько раз, но ответа не было. От частого дыхания у меня закружилась голова, и я опять свалился. В корабле жара была еще страшная; я чувствовал, что высох как мумия, которая миллион лет пролежала в пустыне. Дверь открылась, и Кли Янг медленно, с трудом выполз наружу. На нем все еще был шлем. Через пять минут он вернулся и сказал через диафрагму шлема: - Не добрался до носовой рубки. Трап на полпути горячее печки, и воздуха там нет. Я вопросительно уставился на него, и он объяснил: - Автоматические двери задраены. В носовой рубке вакуум. Это означало, что сдали иллюминаторы. Иначе воздух не мог выйти из рубки. Запасные стекла у нас были, и вставить иллюминаторы ничего не стоило. Но пока что мы летели вперед - может быть, правильным курсом, а может быть, и нет - с пустой, лишенной воздуха рубкой, в которой царила только зловещая тишина. Мы сидели и понемногу приходили в себя. Последним очнулся пострадавший механик. Сэм все-таки выходил его. И только тогда Мак-Нолти заорал: - Четыре часа прошли! Мы прорвались! Слабыми голосами мы крикнули "ура!" Ей-ей, в каюте от этой новости сразу стало градусов на десять прохладнее! Радость придала нам силы - не прошло и минуты, как мы не чувствовали и следов слабости и рвались в бой. Но только еще четыре часа спустя бригада механиков в скафандрах пронесла в крохотный лазарет Сэма тяжелое тело из рубки. - Как дела, Эл? - спросил я. Он, наверное, услышал, потому что шевельнул пальцами правой руки и, прежде чем дверь за ними закрылась, издал скрежещущий, хриплый звук. Потом два механика прошли в его каюту, принесли огромный кожаный мешок и снова заперлись в лазарете, оставив нас с марсианами снаружи. Кли Янг шатался взад и вперед по коридору, как будто не знал, что делать со своими щупальцами. Час спустя из лазарета вышел Сэм, и мы бросились к нему. - Как Эл? - Слеп, как крот, - сказал он, покачав головой. И лишился голоса. Ему пришлось ужасно тяжело. Так вот почему он не отвечал, когда я его вызывал к трубке!.. Я посмотрел Сэму прямо в глаза. - Сэм, ты можешь... ты можешь ему как-нибудь помочь? - Если б я мог! - Его черное лицо было очень выразительным. - Ты знаешь, сержант, как бы я хотел привести его в порядок, но я не могу. - Он бессильно развел руками. - Это превышает мои скромные возможности. Может быть, когда мы вернемся на Землю... Его голос прервался, и он снова ушел в лазарет. - Мне грустно, - в отчаянии сказал Кли.

Тот вечер, когда нас пригласили в нью-йоркский астроклуб, я никогда в жизни не забуду. Тогда этот клуб был да и сейчас еще остается - самым избранным обществом, какое только можно себе представить. Чтобы вступить в него, космонавт должен совершить что-то подобное чуду. Тогда в клубе насчитывалось всего девять членов, да и сейчас их только двенадцать. Председателем клуба был Мейс Уолдрон - знаменитый пилот, который спас тот марсианский лайнер в 2263 году. Весь расфранченный, он стоял во главе стола, а рядом с ним сидел Эл Стоу. На другом конце стола сидел Мак-Нолти - с его веселой физиономии не сходила довольная усмешка. А рядом со шкипером находился старый, седой Кнут Иоханнсен-гений, который изобрел систему "Л", известную каждому космонавту. Остальные гостевые места за столом занимала вся смущенная команда "Маргаритки", включая марсиан, плюс трое пассажиров, которые решили ради такого случая отложить свой отлет. Было еще несколько аудиорепортеров со своими камерами и микрофонами. - Джентльмены и ведрас, - произнес Мейс, - это беспрецедентное событие в истории человечества и нашего клуба. Может быть, именно поэтому я считаю для себя особой честью внести предложение - принять в члены клуба запасного пилота Эла Стоу, который этого в высшей степени достоин. - Поддерживаем! - крикнули одновременно три других члена клуба. - Благодарю вас, джентльмены. Он вопросительно поднял бровь. Восемь рук взметнулись над столом. - Принято единогласно! Взглянув на Эла Стоу, который молча сидел рядом, Мейс начал превозносить его до небес. Он все говорил и говорил, а Эл все сидел с безразличным видом. Я видел, как довольная улыбка на лице Мак-Полти становится все шире и шире. Старый Кнут смотрел на Эла с почти нелепой отеческой нежностью. Команда не сводила глаз с героя, и все камеры были направлены прямо на него. Я тоже посмотрел в ту сторону. Он сидел, его починенные глаза сияли, но лицо его было неподвижно, несмотря на все эти пышные слова и всеобщее внимание, на взгляды Иоханнсена, полные отцовской гордости. Но прошло минут десять, и я заметил, что и ему наконец стало не по себе. И если кто-нибудь вам скажет, что робот системы Л-100-У - просто бесчувственная машина, - плюньте ему в глаза!