Если он выбрал тебя… Повести и рассказы - Самая Вагиф

Глава 5. Ситара

Ночью, зарывшись лицом в подушку и обильно смочив её слезами, я мысленно поклялась себе, что никогда не выйду замуж. По крайней мере, за Малика. Пусть он нравится мне… очень, очень сильно нравится, но… мама сказала, что Ирада страдает, она любит Малика так, что может наложить на себя руки, если… если она, Ситара, согласится выйти за него замуж. Ах, Малик! Он даже не удосужился открыть мне своё сердце, прежде чем послать сватов! Как будто бы я какая-то вещь, а не человек, и меня можно взять, не спросив на то разрешения! Но кроме вполне понятной обиды на Малика, меня одолевала жалость к Ираде и пронизывающее чувство вины. Если бы не я, то Малик полюбил бы Ираду и женился бы на ней. Бедная сестрица!

Все последующие дни Ирада без конца терроризировала меня упрёками и подозрениями, и доводила до слёз своей грубостью. Мать пыталась образумить Ираду, но та настаивала на своём, утверждая, что я нарочно строила глазки Малику, и давала ему повод при каждом удобном случае увиваться за ней. Ирада во всех мельчайших подробностях припоминала нашу встречу с Маликом в магазине, но настолько искажала смысл слов, произнесённых им и мной, что очень скоро я и сама начала верить в то, что вела себя по-свински, и разлучила сестру с её возлюбленным, разрушив их нежные отношения.

Даже сдав последние школьные экзамены и получив аттестат, я не смогла вздохнуть полной грудью и радоваться жизни и новым перспективам.

– Нет, дочка, поступать в институт ты не будешь. Во-первых, у меня нет денег на твоё образование. Откуда мне взять деньги на съёмную квартиру, продукты, одежду и всё остальное, чтобы ты смогла проучиться? Сами еле-еле перебиваемся. Времена нынче плохие, людям доверять нельзя. Целая страна разрушена, всюду безработица. Вон, учительницу твою бывшую на базаре видела я. Лоток открыла и зелень продаёт. Кому нужно твоё образование?! Лично мне не нужно! Во-вторых, женщине учиться не обязательно. Тебя будет кормить твой муж, когда создашь семью. А до тех пор сиди и не задавай мне больше глупых вопросов! Учиться она хочет, видите ли! Иди лучше научись готовить нормально.

Мать ворчала и, кажется, не собиралась затихать. Я плакала и думала, что лучше бы я умерла при рождении. И с завистью вспомнила своих подружек. Многие из них собирались вскоре поступать в техникумы и в вузы, и спешно собирали нужные для поступления документы. Моё сердце сжалось от горечи и обиды. А тут опять Ирада со своими колкостями:

– Да, мама, Ситара хоть сейчас готова выскочить замуж! А болтовня про институт и прочее, это всего лишь отговорки нашей хитрой лисицы, – процедила она сквозь зубы.

Меня передёрнуло от звука и тона её голоса. Он был напоен ядом и ненавистью.

– Хватит. Отстань от меня. Мне и так плохо, а тут ещё ты…

– Замолчи! – в один голос крикнула и мама, и Ирада.

– Ты ещё мала, чтобы грубить взрослым! – процедила сквозь зубы Ирада. Она посмотрела на меня таким взглядом, что я, от злости сама не понимая, что делаю, схватила яблоко, лежавшее в вазе на столе, и без всякого сожаления запустила им в старшую сестру, а сидели мы во дворе. Яблоко попало ей прямо в глаз. Дико вскрикнув, Ирада схватилась за лицо:

– У меня вытек глаз! Мама, я ослепла! Ослепла! – она повалилась со стула на землю.

В то же мгновение я опомнилась, и охваченная раскаянием, бросилась было ей на помощь, но мать, наградив меня хлёсткой пощёчиной, оттолкнула в сторону со словами:

– Убирайся вон, мерзавка! С глаз долой моих!

Перед глазами у меня всё помутилось от злости и обиды. Как была, босая, в домашнем платье, я выбежала из дверей родного дома. В эти секунды я желала одного: очутиться как можно дальше от не понимающей меня матери и вредной сестры, или ещё лучше того – умереть, исчезнуть навсегда. И я бежала, бежала… Очнулась я, лишь когда кто-то цепко схватил меня за руку:

– Что с тобой? Тебе плохо? Почему ты плачешь? – услышала я словно из тумана чей-то встревоженный голос.

– Отпусти! – закричала я и, подняв голову, посмотрела сквозь пелену слёз на человека, посмевшего остановить меня.

Передо мной стоял Зафар.

– Нет, – сказал он твёрдо, не отпущу. Ты выглядишь ужасно. Ты босая, ты плачешь. Вот тебе мой совет: посиди у нас, успокойся. А потом пойдёшь домой.

– Не нужны мне твои советы! И пусть тебя не волнуют мои дела и проблемы! Это тебя не касается, – я ударила его кулачком по груди, и юноша отпрянул. Но вдруг совсем рядом с нами послышались чьи-то громкие голоса.

Я оглянулась и увидела нескольких женщин, направлявшихся в нашу сторону. Моё сердце испуганно ёкнуло. Да это же наши соседки! Какой ужас! Они непременно заметят меня в этом старом перештопанном халате, босой, и беседующей с каким-то парнем! Картина маслом! Мама убьёт меня!

– Пойдём, – взволнованно зашептал мне Зафар, – спрячешься у меня дома, пока они не пройдут мимо.

Уже в следующую секунду я стояла во дворе сказочного домика.

Группа женщин уже вплотную приблизилась к невысоким, с облупленной краской воротам. Кто-то из них ласковым тоном приглашал всех пройти в дом и выпить чаю.

– Это моя мать! Чёрт, они нас сейчас увидят! – слова Зафара прозвучали как приговор.

Медлить было нельзя. Вконец потеряв голову, я помчалась вслед за ним, и, забежав в какую-то небольшую комнатушку, собственноручно захлопнула дверь на задвижку. А в это время нежданные гости уже о чём-то оживлённо судачили во дворе.

Припав ухом к замочной скважине, я пыталась подслушать, о чём они говорят. Меня сильно беспокоила мысль, заметили меня или нет. Но по обрывкам доносившихся до меня голосов я поняла, что женщины говорят на какие-то общие, интересующие их темы. Это меня немного успокоило. Я почувствовала чьё-то учащённое дыхание у себя за плечами. О! На какой-то миг я позабыла о Зафаре. Недовольно поморщившись, я всё же решила потерпеть его присутствие, пока опасность в лице местных сплетниц не минует меня окончательно, и пост свой у двери решила не оставлять. Но в душе я устыдилась той ситуации, в которой оказалась по собственной глупости.

– Сознайся, а ведь я тебе нравлюсь, – неожиданно проговорил Зафар с возбуждённым придыханием.

– Что? – искренне удивилась я и, отстранившись от замочной скважины, повернулась лицом к юноше, почти вплотную приблизившегося ко мне.

– А то, что я тебе нравлюсь, – ухмыльнувшись, повторил Зафар и ласково провёл ладонью по моим щёкам. Вот нахал! А он продолжил: – И всегда нравился. Просто ты немного капризная, любишь, чтобы за тобой побегали. Но раз ты здесь, то всё становится ясным, как день. Ты моя, и больше ничья.

Я, онемев от удивления, смотрела на него, и в это мгновение наверное походила на беспомощного птенца, выпавшего из гнезда и оказавшегося перед диким зверем. Я протянула было руку к дверной ручке, намереваясь выйти, но Зафар не позволил мне этого сделать. Он крепко ухватил меня одной рукой за талию, а другой зажав мне рот, подтащил меня к широкой железной кровати и повалил на неё. Между нами завязалась отчаянная борьба, во время которой Зафар не переставая шептал:

– Не кричи, а то услышат! Они придут и увидят тебя здесь! На кровати вместе со мной! Ты только представь себе, какие про тебя пойдут слухи! – и я, отлично понимая, что только помощь посторонних людей может вызволить меня из той ужасной ситуации, в которой находилась, не закричала, не позвала на помощь. Я изо всех сил пыталась столкнуть с себя навалившегося на меня всем телом Зафара, в ужасе сознавая, что теряю последние силы, но не проронила ни звука…

После того как он изнасиловал меня, он встал, отдышался и сказал:

– Не думай, что я плохой человек. Вот уже год, как я в тебя влюблён без оглядки. А ты даже и не смотрела в мою сторону. Но теперь у тебя нет другого выбора, как выйти за меня замуж. Вернёшься домой, – опозоришь себя и всю свою семью. Но ты не беспокойся – со мной ты будешь сытой и счастливой, – великодушно пообещал он живому комочку, беспомощно сжавшемуся в углу кровати и пытавшемуся руками прикрыть свою наготу.

Вскоре в дом, выпроводив гостей, вошла мать Зафара. Её звали Фирузой. Это была женщина лет пятидесяти: невысокого роста, но плотного телосложения, с выпуклыми карими глазами на одутловатом, болезненно-жёлтом лице. Фируза не удивилась присутствию в своём доме незнакомой девушки, хотя её тонкие, брезгливо изогнутые губы растянулись в загадочной улыбке. Не удивилась она и тому, что я была голой и плакала, а моя разорванная в клочья одежда валялась на полу. Ни мои жалобы, ни мои обвинения тоже не произвели на Фирузу особого впечатления. Она цепким взглядом осмотрела меня с ног до головы и, без всякого стеснения, сказала сыну, стоявшему рядом с ней, гордо подбоченившись:

– Да, хороша девка, ничего не скажешь. Но, смотри у меня, Зафар, не давай ей спуску, не превращайся в подкаблучника. Держи её в ежовых рукавицах, и чтобы ходила у меня по ниточке. Пусть не забывает, кто здесь хозяйка, – она наклонилась и поцеловала меня, оцепеневшую от её слов, в макушку.