Это жаркое, жаркое лето... - Анатолий Андреев

Вокруг стояла тишина. Говорить не хотелось.  Люда  изучала лицо Виктора — словно вбирала в  себя  его  черты — исподтишка, смежив ресницы. Она потерлась о его ладонь и чуть  слышно засмеялась — от избытка переполнявших ее чувств. У  обоих  было такое ощущение, что они долго шли и наконец пришли куда-то,  куда так долго стремились,  где хорошо и покойно  и  не  нужно  больше никуда спешить...    

Набежал ветерок, и кусты прошелестели  листьями,  а  день тянулся, последний день уже ушедшего лета. Было хорошо,  и хорошо было ехать в автобусе,  глядя,    как  земля  за  окном  медленно поворачивается вокруг вбитой где-то у горизонта оси.    

Люда заговорила первой.  Голос ее дрогнул чуть приметно,   и Виктор вгляделся в ее лицо.    На  него  легла  тень  отчаяния  и решимости, как перед прыжком в холодную воду.    

— Ты знаешь,  когда умерла мама,  я осталась одна.  Совсем одна...— она помолчала и, прежде чем  он  успел  пошевелиться  и сказать что-нибудь, продолжила:    

— У меня был друг... То есть я думала, что друг... 

Она сбилась и после паузы растерянно досказала:     

— Это кончилось раньше... Прошло. Понимаешь,  все было не то... Я совсем тогда растерялась...

Это было совершенно, абсолютно неважно, и Виктор легонько потрепал кончиками пальцев лежащую в его ладонях ее руку. Люда уловила это ласковое движение его руки и расслабилась, потому что сказала то, что считала нужным.  

А Виктор вдруг физически ощутил лежащий в кармане — он так и не расставался с ним — голубой значок.  На  миг  пришло  сознание нереальности происходящего.  Он покосился на Люду. Ее  нежное, углубленное сейчас в себя лицо совместилось,  слилось с лицом  из его снов — он ясно вспомнил теперь его.  Виктору стало непонятно, как это он так долго не мог удержать его в памяти.  Это было лицо Люды, и он с досадой на себя подумал,   как это  было  глупо — ежедневно видеть и не узнавать ее.

Логический ум Виктора  не  мог  мириться  с  раздвоенностью, вошедшей в его жизнь с необычными снами наяву.  Поэтому сейчас он с облегчением увидел, как сливаются воедино два течения его жизни — воображаемое и реальное. Было  лишь  одно, что  продолжало тревожить Виктора — значок.  Осязаемый,  реальный,  уж  никак  не воображаемый значок.  

Виктор слышал о способности некоторых  людей  читать  текст, прикрытый листом плотной бумаги,  об экспериментах лосанжелесских физиков по прямому — одним усилием воли — влиянию  человека  на протекание точных химических реакций. Он читал о людях, способных усилием воли, взглядом перемещать небольшие  предметы, гасить расположенную за стеклянной перегородкой свечу. Этому  придумали даже специальное название — телекинез. Но одно дело — читать  и  знать,    а  другое — столкнуться с этим в жизни...

Автобус затормозил у знакомого перекрестка. Они с Людой вышли. Виктора ни на минуту не покидала поднявшаяся  из  глубины души нежность к Люде,  к ее открытости. Этой нежности не  мешала недоверчивость к себе и своей раздвоенности,  исчезавшей с каждым шагом, который они делали вместе с Людой к остановке троллейбуса, к ее дому. Он вел ее, вел уверенно,  доверчивую и сосредоточенную в себе. Вел и чувствовал,  как все большей реальностью становятся его сны. Он знал, что они исчезнут,  когда знакомо щелкнет замок, и дверь отгородит их с Людой от того, что было раньше,  разделив их жизнь на две половины. 

Сны исчезнут, но не потому,  что их не было,  а потому,  что они станут не снами, станут так же реальны, как и все,  что случилось с Виктором в его жизни,  вплетутся  в  прошлое, из которого, как стебель из корней, вырастает будущее...

Люда,  наконец,  очнулась от своих  мыслей  и  с  удивлением заметила:  

— Ты так идешь, как будто знаешь дорогу!  

Он в ответ прижал ее локоть к своему  боку. Она  невесомо оперлась на его руку, соразмерила свои шаги с его.  Они так и шли под руку, шагая вместе. Лишь иногда она сбивалась с ноги и делала длинный скользящий шаг, чтобы поймать ритм и снова идти, чувствуя плечом его покачивающееся плечо.

Им еще предстояло узнать язык прикосновений,  чуть  заметных нажатий руки,  легких касаний друг друга плечом — язык, который без слов передает мысли и чувства.  Они уже начали учиться  этому языку,  уже  понимали  его  и  находили  в  этом  удовольствие  — удовольствие узнавания друг друга.

На лестнице Виктор отстал от нее.  Он ставил ногу  на ступеньки так,   чтобы  без  помех  слышать  стук  ее  каблучков, раскатывающийся в пустом подъезде. На площадке между этажами  он остановился,  сунул руку в карман и  вынул  значок.  Окно  было открыто, свет,  не процеженный сквозь стекло,  дробился в голубой эмали негорящих, негреющих дров. Виктор слегка подкинул значок на ладони и точным движением без сожаления бросил его в  распахнутую за окном синеву.  Прислушавшись, он уловил легкий звук падения — ничто внутри не отозвалось на этот звук — и  повернулся,  чтобы идти вверх. Люда уже стояла  перед  дверью. Спина  ее  была напряжена. Она чувствовала взгляд Виктора и его приближение. Ключ повернулся. Дверь дрогнула и подалась — впустить их. 

Виктор стоял чуть сзади.  Люда обернулась  и  посмотрела  на него открыто и внимательно.  Он кивнул ей — чуть заметно,  и чуть заметно улыбнулся — ободряюще и успокаивающе.