Последний наказ - Павел Комарницкий

— …А-ах… Любый мой, Владушко… Не отправляй меня от себя… Не надо… Как я жить без тебя…

Ратибор мгновенно проснулся, рука по привычке сцапала черен меча. Сердце колотилось сильными, неровными толчками и непривычно ныло тупой болью. Фу ты…

— А-а… Не оставляй… Не уходи…

Во тьме смутно белело пятно. Княгиня Лада скинула с себя соболье одеяло — жарко возле самой печи — беспомощно раскидалась на постели.

— А-а… Не умирай…

Знакомо пробежала по спине холодная ящерка. Не выдержав, Ратибор встал, нашарил огниво, зачиркал кремнем по мелко насечённому калёному железу. Затлел трут, вспыхнуло пламя — витязь зажёг свечу.

Княгиня Лада уже не спала. Лежала на спине, неподвижно глядела перед собой огромными тёмными глазами, в которых медленно оседал ужас ночного кошмара.

— Ты кричала, госпожа моя — Ратибор поправил скинутое на пол одеяло.

— Сон я видела, Вышатич.

Витязь чуть улыбнулся. Как ноет сердце, однако…

— Спи спокойно. Сон есть сон.

— Убьют его сегодня, Вышатич. И всех убьют.

— Типун тебе на язык! — не сдержался Ратибор, забыв о вежливости. А холодная ящерка так и бегает взад-вперёд по самому хребту… И всё не проходит сердце…

Княгиня Лада смотрела сквозь него.

— Типун мне на язык — согласилась она, медленно, врастяг произнося слова.

…

— Н-но, снулые! — рязанский ратник, правящий лошадьми, щёлкнул кнутом, и лошадки послушно прибавили ходу. Ратибор даже не пошевелился, однако умный Серко тоже прибавил — он уже сообразил, что надо держаться ближе к саням, на которых ехала молодая княгиня. Сегодня она была очень бледна, сидела неподвижно, глядя сквозь мир невидящими глазами.

— А я ему гутарю — дурень, да у ейного папашки денег куры не клюют, не по себе древо рубить взялся… — балаболил парень, стараясь по-своему развеселить молодую женщину. Княгиня не пресекала, и Ратибор тоже. Тоже почуял неладное парень, стало быть, а что до разговору — как может, старается…

— Умолкни, Онфим — тихо, медленно вдруг сказала Лада. Парень поперхнулся на полуслове, замолчал — Ратибор…

— Здесь я, госпожа — отозвался витязь. Сердце как начало ныть, так и не отпускало с утра. Худо… Какой боец с таким сердцем…

— Убивают его, Вышатич. Вот сейчас убивают его.

Ратибор молчал. Как ноет сердце…

Острая иголочка вонзилась в сердце, лопнула с неслышным уху стеклянным звоном, и боль разом ушла. Остались только пустота и холод. Страшный холод и бескрайняя пустота.

— Всё. Убили — княгиня произнесла это деревянным безликим голосом, растягивая слова.

Ратибор хотел прикрикнуть на неё, как утром: "Типун тебе на язык!" И не смог. Вот не смог, и всё тут.

Княгиня сидела всё так же, и только в глазах её вместо привычной уже стылой осенней тревоги была морозная пустота.

…

Город Москва был невелик, но сейчас казалось, будто народу в нём несметное множество. Город напоминал разворошённый муравейник. Повсюду толклись люди — и русские купцы в долгополых меховых шубах, и иноземцы в нерусских нарядах — а вот у этого на голове целый постав шёлка намотан, гляди-ка! — и прочая всякая челядь, и простые люди без счёта. Бегали стайками бойкие московские мальцы, ржали кони, ревели диковинные звери верблюды.

Ратибор привычно-цепко отмечал всё это, думая о своём. Время от времени он бросал взгляд на княгиню. Молодая женщина с того момента не произнесла ни звука, сидела неподвижно, будто спала. И сейчас она не замечала окружающего мира — ни мельтешения толпы, ни иноземных купцов в причудливых нарядах, ни даже верблюдов, на которых глазели все поголовно. Плохо, ох, плохо…

На княжьем гостином дворе на сей раз было тесно, тут остановилась конная дружина из Дмитрова, правда, без князя — тот ускакал с охраной в Переяславль-Залесский, к своему сюзерену. Отряд шёл во Владимир, и похоже, туда же исподволь подтягивались иные рати.

— Зашевелился князь Георгий — боярин Вячко желчно усмехнулся — Хоть что-то… Ладно. Сегодня ночуем в Москве, а завтра где придётся. За два дня надо до Владимира дойти.

Рязанское посольство разместили в двух смежных комнатках. В одной поселилась молодая княгиня со своим охранителем, во второй все остальные — и боярин Вячко, и витязи охраны. Повозников-кучеров оставили ночевать в санях, в хлеву, и еду им туда вынесли.

Комната, куда поселили ижеславскую княгиню, была совсем невелика, зато имела свою печь с трубой и лежанкой. Молодая женщина позволила девкам раздеть себя и уложить на лежанку, всё так же молча, будто во сне.

Ратибор подвинул тяжёлую лавку к печи, сел на неё, подбрасывая в огонь щепки и мелкие поленья. Как бы там ни было, спать ему сегодня нельзя. И уж тем более нельзя допустить, чтобы погас огонь в печи. Нельзя, чтобы княгиня Лада осталась в темноте.

Молодая женщина лежала, глядя в потолок остановившимся взглядом. Ратибор содрогнулся. Он успел кое-чего повидать в жизни, и знал — люди с таким взглядом недолго задерживаются на этом свете. Нет, так нельзя! Он обещал князю, и он должен…

Нужно сказать ей. Не просто сказать — надо сказать именно то, что ей сейчас необходимо. Эх, не учён он красно говорить… Всё мечом махать только…

— Послушай меня, госпожа моя — слова выходили трудно — Послушай. Не хорони допрежь смерти. Не надо, слышь? Надежда умирает последней.

Тёмные глаза, в которых донным льдом стыла смерть, шевельнулись, ожили. Княгиня бледно улыбнулась, одним уголком рта.

— Врут то, Вышатич. Мало ли как врут.

— Да откуда знаешь?..

— Знаю, раз говорю.

— Ну тогда послушай байку мою — Ратибор постарался рассердиться — Вот четырнадцать лет тому была у нас с этими вот татарами сеча на Калке-реке. Тогда я совсем молодой был, ещё кметем [курсантом] в дружине числился. Ну, побили нас тогда крепко — и нас, и половцев, мало кто ушёл. Так вот. Был тогда в пронской дружине витязь один, Олекса. И жонка у него была, и крепко любили они друг друга. Ну и убили в той сече Олексу. После боя, уж на третий день, почали чернецы хоронить убитых, в общие ямы сваливать. А жена Олексы прознала про сечу, и добралась до Калки — одна добралась, о-двуконь! Пришла на поле бранное, а там уж почти всех прибрали. Она и давай искать своего Олексу. Чернецы ей говорят — полно, все, кто жив ещё, давно не здесь, а тут только мёртвые остались. А она молчит знай, да ищет. И что думаешь — нашла! В общей яме, на мертвяках, ладно, сверху лежал. Без памяти был, и не дышал почитай, вот его и… Так с того дня он ещё двенадцать годов вместе прожили, я не так давно узнал, что помер он… А ты говоришь — знаю…