Гуляния с Чеширским Котом - Михаил Любимов

Жизнь неслась вперед, за первой поездкой в Данию последовали несколько лет славных деяний в Москве, и вот в 1974 году неожиданно меня вновь призвали под антианглийские знамена. Причина заключалась отнюдь не в моих недюжинных талантах (а хотелось бы!), а в кадровом кризисе: в 1971 году после бегства серенького кагэбэшника Лялина английские власти раздулись от гнева и вышвырнули из страны не двух-трех, как было принято, а сразу 105 (!) советских дипломатов и прочих. Такого не бывало в истории! Выгнали, ввели квоты и наложили табу не только на тех, кто хоть раз понюхал английский воздух, но даже на героев невидимого фронта, хотя бы раз выезжавших за кордон (там их англичане брали на заметку).

Как было в этой сложнейшей обстановке не вспомнить о прославленных челюстях сэра Уинстона? И я стал «главным начальником» по Великобритании, которому вменялось организовать контратаку и возродить птицу Феникс из пепла. Увы и ах, но командовать сражением пришлось из Москвы — полный абсурд пробивать визу для персоны нон грата, вот схватились бы за сердце изумленные английские власти!

На новом ответственном посту захотелось воплотить свои яркие мысли в бессмертный научный труд и оставить его благодарным потомкам, которым еще много лет придется взрывать бастионы непокорного Альбиона. Душа горела приобщиться к сонму кандидатов наук с 10 %-ой надбавкой к зарплате и лишними 10 кв. метрами жилплощади, о престиже и надутых щеках не упоминаю из скромности. Роясь в архивных делах, я наткнулся на талантливый опус об англичанах нашего агента Гая Берджеса, работавшего в Форин-офисе и спецслужбах, он вместе со своим другом Кимом Филби входил в «великолепную пятерку», золотой фонд нашей разведки. «Основное критическое замечание, — писал Г. Берджес в своем труде, — которое автор как агент, его друзья и завербованные им агенты должны сделать в отношении связанных с ними оперативных работников, касается не вопросов личных взаимоотношений (они всегда были прекрасны), не техники нашей работы (тут оперативные работники знали гораздо больше наших агентов), а недостаточного знания жизни буржуазного общества и его институтов в Англии».

Бот где собака зарыта! Вот в чем нуждается самое острое оружие партии!

Никто особо не возражал против моей темы «Особенности национального характера, быта и нравов англичан и их использование в оперативной работе», однако к какой науке ее приткнуть? Национальная психология в начале 70-х считалась буржуазной ересью, даже социология еще вызывала сомнения: не подменяют ли ею законы классовой борьбы? Что это еще за национальный характер, если совершенно ясно, что есть «нация богатых» и «нация бедных», — разве не так писал об Англии даже консерватор Дизраэли? Что скажет на это княгиня Марья Алексеевна — Высшая аттестационная комиссия (ВАК)? Однако если КГБ считал, что в интересах государственной безопасности целесообразно — вот он, канцелярит времени! — осваивать целину национального характера, то какой же профессор кислых щей из ВАК поднял бы голос против?

Тема меня захватила и уже не отпускала. Оказалось, что классики отступают от своей занудливо классовой догмы: Карл Маркс делал превосходный бифштекс из Пальмерстона и Гладстона, говоря о пробализме и лицемерии англичан, не отставал в характеристиках англичан и его друг Фридрих Энгельс, а верный ученик и продолжатель Дела Владимир Ильич написал даже отдельную статью об английской нелюбви к теории и постоянно стегал правящие классы за фарисейство, а рабочий класс за то, что он урывает со стола жалкие крохи, которые ему подбрасывает зажравшаяся английская буржуазия.

Ободренный моральной поддержкой классиков, я окунулся с головой в океан литературы об Англии. Кто только не писал об этой стране! И англичане, и иностранцы, даже те, кто пробыл в Англии лишь несколько часов. Одни исходили желчью, другие слюной восхищения, казалось, что в Англии скрывался раздражитель, подвигающий каждого наблюдателя обязательно высказаться.

И все с апломбом.

И поныне хочется снять шляпу перед очень многими, особенно, перед Оливером Голдсмитом[10], остроумно описавшим английские нравы XVII–XVIII веков от лица путешествующего китайца; перед культурологом Николасом Певзнером с его «Английскостью английского искусства»; перед блестящим Джоном Б. Пристли, который в «Английском юморе» и «Англичанах» субъективно и потому объективно взглянул на достоинства и недостатки своей нации; я жадно читаю об англичанах и до сих пор, из самых последних творений, пожалуй, наиболее примечательна книга «Англичане» телеведущего Джереми Паксмана, привнесшего в тему современный материал.

Из неанглийских книг достойны упоминания «Монологи об Англии» американского философа Сантаяны, хотя они сладковато-англофильские, и по-немецки фундаментальный труд профессора Айвона Блоха «Сексуальная жизнь в Англии», там, вопреки порнографическим ожиданиям, проглядывается генезис многих английских черт. Уже позднее, при написании этой книги, мне помог выдающийся историк Вадим Кожинов, много полезного дали замечания бывшего сотрудника ЦК Валериана Нестерова и моих коллег Юрия Кобаладзе и Виктора Кубекина, которые долго жили и трудились в Англии на благо английской социалистической революции.

Выписав сотни цитат и совершенно запутавшись в клубке противоречивых суждений, я неожиданно почувствовал в себе великого ученого, который обязан провести эксперименты в подтверждение своих теоретических выкладок. Почему бы не провести опросы англичан, и не посадить несколько человек на полиграф — так интеллигентно называли «детектор лжи», — и не засыпать подопытных кроликов вопросами? Вот тогда, краснея и бледнея, каждый из них обнажит свою «национальную душу», и я утру нос буржуазным фальсификаторам. Но где найти столько англичан? Кто пустит меня в Англию? Да и кто, даже русский, согласится добровольно сесть на полиграф?

Но все же я разработал анкету с перечислением всех особенностей национального характера англичан и начал проводить беседы с коллегами, имевшими счастье сталкиваться с «нацией лавочников». Коллеги морщили лбы и исполняли соло о собственных подвигах, их совершенно не волновали мои открытия, англичан они воспринимали по-разному, но на всякий случай проявляли чекистскую конспиративность и воздерживались от прямых оценок.

В те времена я иногда обращался за дружеским советом к Киму Филби, асу шпионажа, еще в 1963 году сбежавшему под угрозой ареста из Бейрута в Советский Союз и мирно жившему в небольшой квартире в Трехпрудном переулке. Там было легко и уютно, там стояли на полках великолепные фолианты от Эдуарда Гиббона и Энтони Троллопа до Грэма Грина, а жена Кима Руфина Ивановна потчевала нас отменными блюдами, вполне соответствующими скотчу «Джонни Уокер» с черной наклейкой.

Сам Ким Филби был типичнейшим англичанином старой закваски: юность в колониальной Индии (пробковые шлемы, белоснежные костюмы, стек, зажатый в руке и готовый обрушиться на спину непокорного раба), аристократические школа Вестминстер и Кембриджский университет, закрытые клубы на Пэлл-Мэлле (ожесточившийся Байрон назвал этот проспект «дорогой в ад», дай бог каждому такая дорожка!), высокие связи в кругах истеблишмента, работа в прославленной Сикрет Интеллидженс Сервис (a propos добавим, что на благо КГБ).

И сам облик Кима: обаятельное заикание, серый кардиган на плечах и темноватый галстук, пересеченный голубыми полосами, вельветовые штаны рыжего цвета, мягкие манеры, джентльменские уклончивость и сдержанность, суховатый юмор, бегущий подтекстом по речи, — просто живое воплощение английского национального характера…

Когда я сообщил Филби, что работаю над проблемой национального характера англичан, он воспринял это как тонкую шутку и добродушно хмыкнул. Увидев, что я до безумия серьезен (в голову приходит кот, сидящий на ящике с песочком), он окаменел и после продолжительного заикания с ужасом спросил:

— Майкл, а зачем все это надо?

— Как зачем?! Разве мы не должны знать психологию англичан и их традиции? — Я даже захлебнулся от переполнявшего меня пафоса. — Мы все время вращаемся в высоких кругах… Представьте, Ким, что сотрудник разведки попал на ужин к англичанам, за столом передают по кругу графин с портвейном, естественно португальским, а он по невежеству оставляет его рядом с собой… разве это не ужасно?

— Пожалуй, вы правы! — вздохнул Ким. — Сколько раз мне хотелось не передавать этот проклятый порт дальше по кругу!

Когда я показал ему анкету, он совсем изумился и устроил мне настоящий допрос: кому пришла в голову столь дикая идея? санкционировало ли это руководство КГБ? каким образом я планирую вести исследование и использовать его результаты? Если бы я не был уверен в честности Филби, то, наверное, решил бы, что он беспокоился за судьбу английских спецслужб, которых мои научные открытия могли превратить в послушных агнцев. Можно представить, что произошло бы с Англией, если бы каждый советский разведчик овладел моей беспроигрышной методикой вербовки англичан: тогда в агентов КГБ мы превратили бы всё население, включая королевскую семью!