Недостроенный храм - Александр Холин

«Что молчишь ты, брат-поэт?..»

Что молчишь ты, брат-поэт,или силы не хватает?Брось грустить, уже светает.Ох, встряхнуться бы от бед.Нет!Ещё Кремлёвский татьне о всех нас ноги вытер,вот и не хватает прытиза Рассеюшку восстать.Я бывал средь думакови бывал на баррикадах.Мне Кремлёвский жид в наградуналомал на зиму дров.Только печка не горит,только нет благословеньямне от Бога на спасенье…и поэт во мне молчит.Я пою про журавлей,да пропитую калину…И плюётся кто-то в спину.Эх, налей, братан, налей!

«Холодную придавленность надгробий…»

Холодную придавленность надгробийи лес, не отстонавший на ветру,ноябрьская непогодь коробит.И радостные крики на пирувесёлых ведьм закончились скандалом:им, оказалось, есть чего делить.Так молния своим трескучим жаломстарается пространство озарить,где нити чёрно-точечных дождинок,где струйная размеренность часов.И рыщет стужа, требуя поживыот скорбных отзвеневших голосов,от тяжести раздавленных надгробийи леса, отстонавшего в ветрах.Куда ж ты, друг, шагаешь без дорогииз ночи в ночь? Из праха и во прах?

«Опять бредут растерзанные тени…»

Опять бредут растерзанные тенипо неприютной улице. Темно.Лишь лунный луч на несколько мгновенийпронзает полночь, как веретено.И ветрено. В такую непогоду,вальпургиеву слыша круговерть,усталый парк глядится, словно в воду,в забвение:там жизнь? а, может, смерть?И ветер, ветки плетью полосуя,давно запутал стёжки и пути.И с шабаша сбежавшая плясуньяс тоскою шепчет:– Господи, прости!..

«Я рисую в подветренный полдень…»

Я рисую в подветренный полденьголубую бездонную высь.Ничего из плохого не вспомнить,значит нечего.И пронеслисьгде-то кони опять над обрывом,прозвучала минорная боль.Слишком тяжко, но очень красивопревращаться в убийственный нольдля стремлений, надежд и мечтанийодураченных жизнью людей.Подчеркнёт невозможность скитанийпо России простой вьюговей,где я снова – подветренный нищий —начертал угольком на снегуТетраскеле[4]…и время отыщеттех, кто пел налету, набегу.Не могу оставаться в сторонкеот прекрасных страниц бытия.Над Москвою набатный и звонкийголос мой:эта Русь – это я!Не был я супротив ни вандалов,ни хапуг. Так чего же орать?И столица совсем истончала,слышу только про мать-перемать!..Этот выбор на мне, на поганом,под московский гремучий утиль.Снова шторм?!Нет, не надо, куда нам!Лучше мёртвый безветренный штиль.

«Родные русские дороги…»

Родные русские дорогии бездорожье, словно встарь,и так же вытирают ногиу храма книжник и мытáрь.Родные русские ухабыи грязь, приставшая к рукам.И так тоскливо смотрят бабывослед ушедшим мужикам.Родные русские забавы:стакан, другой да острый нож.И жажда жизни, как отрава,и с губ слюняво каплет ложь.Родные русские дороги,и в реках мёртвая вода.И вспоминаем мы о Богекогда в окно стучит беда.

«Призрачным вопросом…»

Призрачным вопросомсолнце сквозь ненастье.Расскажи мне, осень,что такое счастье?В мире светлом сноваосени стихия.На листе кленовомя пишу стихи ей.Выпадают росыв Бабье лето щедро.Расскажи мне, осень,о дыханье ветра.Но закрылись веки —снится, иль не снится —расскажи о снегена Покров Царицы.Грусть идёт незримопо зеркальной грани.Жду я от любимойвзгляда и свиданья.Призрачным вопросомледяные страсти.Расскажи мне, осень,что такое счастье?..

«Востроносые чайки проносятся низко над морем…»

Востроносые чайки проносятся низко над морем,видно в тучах под небом им так неуютно леталось.Я хотел распрощаться с обыденным семенем горя,только кроме него ничего на земле не осталось.Я давно не слыхал, как дурачатся птицы весною,и поутру мечтаю водой ключевою умыться,но московское серое небо встаёт надо мною:ни полёта, ни мысли и даже воды не напиться.Я старался отмыть, обелить и очистить Отчизну,только времени мне на старанья уже не осталось.Может кто-то из вас позабудет про тлен коммунизмаи сумеет дарить не постылую злобу, а радость.И поймёт, что для неба важны покаянье и слёзы,да ещё не сгоревшие в сумрачном пламени души.На асфальте раздавленный временем стебель мимозы…но вдали от Земли не согреет спасения лучик.

«Тень моя занавеской во тьме…»

Тень моя занавеской в окнеколыхается от ветерка.Что-то странное чудится мнетам вдали, где луна и тоска.Где тугие, как мышцы ветров,волны, сонно жующие тьму.Богородицы белый покровприкоснулся к лицу твоему.А луна – королева зеркал —отражает тебя в небесах.Ночь плывет средь базальтовых скална пиратских косых парусах.Вот осколок разбитой луныпокатился по берегу прочь.И ни звука. Ни плеска волны.Только ночь, бесконечная ночь.

«Парчовые тонкие нити…»

Не пропадет ваш скорбный труд.

Парчовые тонкие нити слепого дождя мельтешатнад городом странных событий. И я, проходя наугадпо скверам, аллеям, бульварам, – по самым нестранным местам —почувствовал: странным и старым я стал в этом городе сам.Такой же, как все, суетливый, бегу, догоняю, спешу —Огромный! Свободный! Счастливый! – дышу, сочиняю, пишу.А в городе странном и старом лишь странные мысли живут,и что ты ни сделаешь – даром твой скорбный и праведный труд.И что ты ни скажешь – впустую, где всякий безмолвием свят.Распяли поэта – ликуют, а умер палач – голосят.Парчовые тонкие нити слепого дождя мельтешат.Взгляните, прошу вас, взгляните, куда это люди спешат?

«В закоулках вьюги…»

В закоулках вьюгиищем мы друг друга,а дороги замело да не вьюжей силой.Жить во дне вчерашнемнам без Бога страшно,да и с Богом тяжело, Господи, помилуй!Если стало больно,ты скажи – довольно!И погаснет вьюжий хвост над моей могилой.Эта истина стара:между завтра и вчерарухнул мой хрустальный мост, Господи, помилуй!

«Как в зеркала, в распахнутые лужи…»

Как в зеркала, в распахнутые лужиглядит октябрь. И я ему внимаю,что где-то есть не сломанные души,что где-то есть веселый ветер мая.С крутых берез осыпавшийся шорох,и мимолетный взгляд, как свежий ветер.И сердце снова вспыхнет, словно порох.Как счастлив тот, кто свято в это верит.И воскресив оборванную песню,хочу срывать по рощам позолоту,и бесконечно падать в поднебесье,и умереть от радости полета.

«Пока ещё на улице свежо…»

Пока ещё на улице свежо,и нынче ни печали, ни забот.О, Господи! Как всё же хорошовстречать Пасхальный утренний восход!О, Господи! Какая благодать:весь мир ожил надеждою на жизнь,и ничего не надо объяснятьпро суетность извечных дешевизн.И ничего не надо говорить —Христос воскресе! – это ли не суть?Вот только б душу с телом примирить,их пустотой уже не обмануть.Рассвет Пасхальный всё-таки пришёл.О чём мечтать?Чего ещё мутить?О, Господи! Как всё же хорошоБожественную тайну ощутить.

Поэт

Сергею Есенину

Белый свет расплескался в тумане —неприметен, как слёзы из глаз.Нас, увы, он уже не обманет,просто эта игра не для нас.В час молений, страданий, разлукибыли мы от любви далеки,и сплетались безвременья звукипод ворчливым журчаньем реки.Далеки наши небыли-были,далеки наши всплески надежд.Не любя, мы уже отлюбили,лишь осталась гламурность одежд.И осталось стремленье гармонийвсё загнать в многолетний обман.Нам Есенин сыграл на гармонипро рязанский любовный туман,и про тонкие кудри осины,что дрожат на московских ветрах.Жаль, что мы у него не спросили:как там жизнь в Зазеркальных мирах?Может быть, там поэтов не любят,и любовь – как туманный мираж?Может страсть в Зазеркалье погубити Пьеро потеряет плюмаж?Только свет, только белые пятнапо туманному шёлку плывут.

Конец ознакомительного фрагмента.