Жизнь «Ивана». Очерки из быта крестьян одной из черноземных губерний - Ольга Семенова-Тян-Шанская

Крестят ребенка обыкновенно на следующий (иногда на третий) день после того, как он родился. Наиболее часто встречающиеся мужские и женские имена: Иван, Василий, Михаил, Алексей; Марья, Анна, Авдотья, Акулина, Татьяна. Большею частью священник дает имена по своему усмотрению. Богатых чаще спрашивают, как желают назвать, чем бедных. За крестины платят попу пятьдесят копеек и ржаной хлеб. Ржаной хлеб от родильницы, а пятьдесят копеек платит кум. Кума дает «ризки» родильнице, аршина два дешевого ситцу и рубашку ребеночку. К богатым идут охотно крестить, а к бедным неохотно, потому что «у них угощение плохое». Дело в том, что после крестин (происходящих обыкновенно после обедни) делается «крестильный» обед для кумовей: выставляется водка (по достатку), огурцы с квасом, каша, «пирог». У богатых кроме того — щи, лапша, блинцы и даже курица. Отца во время этого обеда кормят круто посоленной кашей, приговаривая: «Каково солоно было матери родить тебе сына (или дочь) — такова и тебе будет эта каша».

Крестят обыкновенно около одиннадцати-двенадцати часов. После этого по зову родителей новорожденного (домохозяев собственно) кум и кума, а также мать и отец родильницы, ее сестры, а иногда брат идут на крестильный обед. Водку подают сразу. Средний крестьянин, в зависимости от урожая, ставит водки от одной бутылки до целой четверти и даже больше (больше, если случайно окажутся лишние деньги, которые можно на это «пропить», а сам хозяин любит выпить). Подносят хозяева сначала куму и куме, а затем и другим гостям. Поднося, говорят «с крестником», а кум и кума «с внучком», если домохозяева — дед и бабка новорожденному; или «с сыном», если домохозяева отец и мать его. Пожеланий никаких не высказывается. Только одна бабка, принося кашу говорит, обращаясь к кумовьям, «зацепим кашу на ложки, а крестнику вашему на ножки». Гости кладут на тарелку медные и мелкие серебряные деньги на зубок родильнице. Собственно, кладут деньги только кумовья, да иногда отец родильницы расщедрится и положит какую-нибудь монету на тарелку.

Бабка тоже ставит (подавая хлеб и «пирог») свое блюдечко на стол, и ей кладут копейки, семитки и редко кто пятак. Сидят за столом часов до двух-трех. Когда водки много — напиваются. Говорят о своих делах, об уборке, урожае или севе, рассказывают деревенские сплетни о соседях и т.п. Родильница тут же, в глубине на лавке (крестины обыкновенно происходят на следующий после родов день). Шутят. Новорожденный кричит. Когда ребенок очень кричит: «Ну ты, коровушка, что же ты свои… спрятала!» Сестры родильницы иногда встают из-за стола и подходят к ней, чтобы спеленать ребенка. Когда уходят гости, их провожают «с поклонами» отец новорожденного, домохозяева — старики и бабка. Бабка остается у домохозяев, так как в круг ее обязанностей входит помочь справить крестильный обед. Она помогает и убирать после него.

Песен на крестильном обеде не принято петь.

Когда, окончив свои обязанности, бабка уходит излому, ей устраивают проводы. Родильница подает тазик с водой, в которую опущен хмель. Сначала бабка моет руки, затем родильница, причем опускает в воду десять копеек — плату бабке. (Омовение делается «на легкость родильнице».) Этот обряд называется также «серебрением бабки». Затем бабку угощают водкой, дают ей полагаемые ей хлеб и пирог и прощаются с ней.

Бабка иногда призывается и для лечения младенцев. Чаще всего лечит «грызь» и «крик откликает». Для лечения «грызи» бабка берет овсяное «дерьмо» лошади, прожимает его сквозь тряпку, смешивает с молоком матери и поит этим ребенка. Крик нападает от сглазу, и его бабка «откликает» по трем зорям — двум вечерним и одной утренней. Для этого она ходит с младенцем в поле, становится против зари и говорит, поклонившись в сторону зари: «Господи, благослови. Вечерняя заря зарница, красная девица, вечерняя, утренняя, денная, ночная, полуденная, полуночная, часовая, минутная, возьми Иванов крик, а ему дай сон — здоровье. Аминь».

Заговор повторяется трижды. За заговор или за лечение бабка получает один-два или один-четыре хлеба. Понос «на детях» лечат церковным вином, которого покупают в церкви на пять копеек. Дают его больному ребенку по капле.

Мать идет в поле на работу дней через пять — семь после родов, ребенка либо берет с собой, или, если поле близко и можно прибежать накормить ребенка, оставляет его на попечение «старухи» или старшей сестры (о том, как нянчат сестры, см. дальше). Если мать берет ребенка в поле, то либо просто кладет его в какой-нибудь тряпке на межу, где его «караулит» сестренка или братишка лет пяти — семи, либо, если захватила с собой в телегу люльку, кладет его в люльку, привязанную к верху поднятым оглоблям телеги. Ребенку до году дается и жвачка: мать, бабка или сестра разжуют картофелину или кусок хлеба и из своего рта перекладывают пальцем эту жвачку в рот ребенка.

Прежде, в крепостные времена, ходили в поле через три дня после родов, а теперь обыкновенно через пять — семь дней. От тяжелой работы непосредственно вслед за родами у редкой бабы не бывает в большей или меньшей степени опущения матки. Иногда такие опущения матки («золотника») принимают очень тяжелую форму, а в легкой, по мнению бабки, это даже «совсем» ничего. Бывают опущения матки даже у девушек (очень молоденьких) от непосильной работы: «живот сорвала». Пьют от этого «киндербальзам — подъемные капли».

Бабка правит живот, накидывая на него «махотку», то есть горшок глиняный. Положит бабу на спину, помажет ей живот гущей, опрокинет на него горшок и под ним быстро зажжет охлопок «прядева». Живот вследствие этого втягивает в горшок. Чем горшок меньше, тем лучше. Считается, что после этого матка вправляется на свое место, и живот перестает болеть («накидывать махотку», «править живот» — плата за это один-два хлеба, немного муки или крупы). Или же бабка парит родильнице горячим веником живот; распарив, бабка его «поднимает» руками несколько раз, чтобы вправить на место золотник.

«Живот» бабка еще так «правит»: помылит руки, вправит выпавшую матку на свое место, затем вдвинет во влагалище очищенную картошку, а живот (низ его) крепко перевяжет платком. Иная баба целый месяц ходит к бабке, и та повторяет ей эту операцию, пока получится облегчение. Правят живот и так: поставят женщину головой вниз, и бабка при помощи мужа больной встряхивает ее несколько раз за ноги, «чтобы живот поднялся». После этого живот опять-таки перебинтовывается. По мнению бабок, нет ни одной женщины, у которой не было бы испорченного живота. Одна бабка говорила, что это страдание развивается у некоторых женщин особенно сильно вследствие пьянства мужей: «Иной напьется пьян, да всю ночь и лежит на жене, не выпущает ее из-под себя. А ей-то бедной больно ведь, иная кричит просто, а он ее отдует, бока намнет — ну и должна его слушаться. А каково под пьяным, да под тяжелым лежать… — у иной бабы все наружу выйдет — ни стать, ни сесть ей». Многие бабы мне рассказывали, как они мучились таким образом, и, несмотря на это, носят и родят детей.

II. «Иван» до того, как он стал на ноги

Как нянчила Ивана сестра до году (девяти- или десятилетняя девочка)

Таскала иногда с трудом на руках, причем часто роняла его: «Ах, батюшки, да как же я это упустила». Иван катился иногда головой вниз под какую-нибудь горку. За крик получал легкие шлепки свободной рукой своей няньки либо по лицу, либо по голове: «Молчи, сукин сын». Иногда сестренка бросала его на землю «где помягче», а сама бежала к толпе подруг — «поиграть», половить раков в речке и т.п.

Ребенок по часу и больше ползал в грязи, запачканный, мокрый, кричал, плакал. Чтобы он замолчал, ему иногда давалась в руки печеная картошка, сырое яблоко, огурец и т. п. Иногда он пытался переползти высокий порог избы, падал, ушибался, ссаживал все лицо и т.п. Свою печеную картошку или огурец он, разумеется, вываливал в грязи и навозе и уже в таком виде ел их, иногда пополам с тем, что текло у него из носу и т.д. Ел отбросы из корыта для свиньи, пил из этого корыта, хватал руками что попало, «нагадит да рукой и хвать». Иногда набивал себе землею рот, глотал землю.

Первые проблески сознания Ивана, первые слова, которые он произнес

Первое, что он начал сознавать, — это, разумеется, голод или сытость, а затем ласку, баловство или побои. Первые слова: «тятя», «мама», «няня» или «баба». Первое стремление — это, разумеется, ухватить что-нибудь, что можно съесть. Более всего он признавал мать, а менее всего отца, который обращал на него (за исключением дядей) наименьшее внимание из всех членов семьи.

Я вообще замечала, что отцы постарше, несмотря на то что тяготятся иногда ребятами, в общем ласковее с ними, чем отцы молодые. Пожилой отец или «дед», например, скорее смастерит ребенку игрушку, чем молодой отец, скорее возьмет его с собою в телеге покататься и т. п.