Ящер страсти из бухты грусти - Кристофер Мур

Вэл обогнула его и уселась на тахту.

– Прошу, – показала она на стул из хепплуитского [6]комплекта. – Садитесь.

Тео сел.

– Я не очень понимаю, почему я здесь, если не считать того, что Джозеф Линдер, кажется, не знает, почему его жена так поступила.

– Записки нет? – спросила Вэл.

– Нет. Ничего нет. Джозеф спустился сегодня утром позавтракать и нашел ее в столовой в петле.

В желудке у Вэл скакнуло. До сих пор она так и не нарисовала себе мысленной картинки смерти Бесс Линдер. Смерть пока была лишь словами по телефону. Она отвела от Тео взгляд и осмотрела комнату, чтобы чем-нибудь эту картинку стереть.

– Простите, – продолжал Тео. – Вам, должно быть, трудно. Я просто хотел узнать, не говорила ли Бесс во время ваших сеансов чего-нибудь такого, что дало бы нам какую-нибудь зацепку.

Пятнадцать процентов, думала Вэл. Вслух же она произнесла:

– Большинство самоубийц записок не оставляет. Они полностью погружаются в свою депрессию, им уже безразлично, что произойдет после их смерти. Им хочется только, чтобы боль утихла.

Тео кивнул:

– Так у Бесс была депрессия? Джозеф говорил, что ей, кажется, становилось лучше.

Вместо ответа Вэл прибегла к своему медицинскому образованию. На самом деле, диагноз Бесс она не ставила – лишь прописала то, от чего ей наверняка стало бы лучше.

– Диагнозы в психиатрии не всегда бывают так точны, Тео. Бесс Линдер была сложной пациенткой. Не нарушая конфиденциальности взаимоотношений врача и больного, могу сказать вам, что Бесс страдала от пограничных симптомов навязчивого невроза. И лечила я ее именно от этого расстройства.

Тео извлек из кармана рубашки пузырек и посмотрел на этикетку.

– “Золофт”. Разве это не антидепрессант? Я знаю только потому, что встречался одно время с женщиной, которая на нем сидела.

Правильно, подумала Вэл. На самом деле, ты встречался как минимум с тремя женщинами, которые на нем сидели.

– “Золофт” – это селективный ингибитор обратного захвата серотонина, как и “прозак”. Его рекомендуют при ряде заболеваний. При навязчивых неврозах доза несколько выше. – Так ему, побольше клиники. Завалить спецификой и прочей хренотой.

Тео потряс пузырек.

– А с ним может быть передоза или типа этого? Я где-то слыхал, люди иногда под этими колесами такие номера откалывают.

– Не обязательно. Ингибиторы вроде “золофта” часто выписывают людям с глубокой депрессией. Пятнадцать процентов больных депрессией совершают самоубийство. – Ну все, проболталась. – Антидепрессанты – это инструмент, такой же, как сеансы устной терапии, и психиатры пользуются им, чтобы помочь своим пациентам. А иногда инструменты не работают. Как и в любом лечении – треть идет на поправку, трети становится хуже, треть остается без изменений. Антидепрессанты – не панацея. – Но ты сама относишься к ним как к средству от всего, не так ли, Вэл?

– Но вы же сами сказали, что у Бесс Линдер был навязчивый невроз, а не депрессия?

– Констебль, у вас когда-нибудь было так, что одновременно болел живот и текло из носа?

– Так вы утверждаете, что депрессия у нее все-таки была?

– Да, у нее была депрессия вместе с навязчивым неврозом.

– И дело здесь не в лекарствах?

– Буду с вами до конца откровенной – я даже не знаю, принимала она его или нет. Вы считали таблетки?

– Э-э, нет.

– Пациенты не всегда пьют лекарство. А с ингибиторами кровь на анализ мы не берем.

– Ладно, – сказал Тео. – Наверное, мы все узнаем после вскрытия.

В мозгу Вэл промелькнула еще одна кошмарная картинка: Бесс Линдер на разделочном столе. Кишки медицины всегда были для Вэл чересчур. Она встала.

– Мне бы хотелось оказаться для вас более полезной, но, сказать по правде, Бесс Линдер никогда не давала мне повода считать ее потенциальной самоубийцей. – Вот это, по крайней мере, правда.

Тео понял намек и тоже поднялся.

– Ну что ж, спасибо. Простите, что побеспокоил. Если у вас есть что... понимаете, что-нибудь, что я мог бы передать Джозефу, от чего ему стало бы легче...

– Извините. Это все, что я знаю. – Пятнадцать процентов. Пятнадцать процентов.

Она проводила его до двери.

Прежде, чем уйти, Тео повернулся:

– И вот еще что. Молли Мичон – тоже ваша пациентка, верно?

– Да. На самом деле, она – пациентка окружной больницы, но я согласилась лечить ее по сниженным расценкам, потому что больница далеко.

– Было бы лучше, если бы вы ее посмотрели. Сегодня утром в “Пене Дна” она напала на одного парня.

– Она сейчас в окружной?

– Нет, я отвез Молли домой. Она успокоилась.

– Спасибо, констебль. Я ей позвоню.

– Ну, тогда... я пойду.

– Констебль, – окликнула его она. – Эти таблетки, что у вас... “Золофт” – не развлекательный наркотик.

Тео споткнулся на ступеньках, но быстро взял себя в руки.

– Верно, доктор, я и сам это понял, когда увидел труп, висящий в столовой. Я постараюсь не съесть вещественное доказательство.

– До свидания, – сказала Вэл. Она закрыла за ним дверь и разрыдалась. Пятнадцать процентов. В Хвойной Бухте у нее пятнадцать сотен пациентов принимают тот или иной антидепрессант. Пятнадцать процентов – это больше двухсот покойников. Такого допустить она не может. Она не даст больше ни одному своему больному умереть из-за ее неучастия. Если их не могут спасти антидепрессанты, то это, похоже, придется делать ей.

ТРИ

Тео

Теофилус Кроу писал плохие верлибры и играл на ручном барабанчике, сидя на скале у океана. Он умел воспроизвести шестнадцать гитарных аккордов и знал от начала до конца пять песен Боба Дилана, а когда нужно было взять последний аккорд, Тео разбодяживал его до вязкого жужжания. Он пробовал заниматься живописью, скульптурой и гончарным ремеслом, и даже сыграл роль второго плана в постановке “Мышьяка и старых кружев” [7], возобновленной Малым театром Хвойной Бухты. Во всех этих стараниях он переживал стремительный взлет к посредственности и бросал каждое предприятие, не успев от смущения возненавидеть себя до конца. Тео был проклят душой художника и полным отсутствием таланта. Неистовая тоска и вдохновение у него имелись, а творческих средств не было.

Если Тео в чем-то и преуспевал, то в сопереживании. Казалось, он всегда может понять чью-то точку зрения, какой бы особенной или запредельной она ни была, и, в свою очередь, – донести ее до окружающих сжато и ясно, что ему редко удавалось при выражении собственных мыслей. Тео был прирожденным посредником, миротворцем – именно благодаря этому таланту прекращать многочисленные драки в салуне “Пена Дна” его и выбрали констеблем. И еще благодаря недвусмысленной поддержке шерифа Джона Бёртона.

Бёртон был жестким политиканом правого крыла и умел разглагольствовать о законе и порядке (с упором на порядок) и на завтраке с ротарианцами, и на обеде с “Национальной Стрелковой Ассоциацией”, и на ужине с “Матерями против нетрезвых водителей”. При этом Бёртон поглощал иссушенных банкетных цыплят так, точно для него они были манной небесной. Он носил дорогие костюмы, золотой “Ролекс” и водил жемчужно-черный “эльдорадо”, сиявший, как звездная ночь на колесах (благодаря лихорадочному вниманию работяг из окружного гаража и обильным слоям автомобильного лака). Бёртон служил шерифом округа Сан-Хуниперо шестнадцать лет, и за это время уровень преступности неуклонно снижался до тех пор, пока не стал на голову населения самым низким во всей Калифорнии. Его поддержка Теофилуса Кроу – человека без всякого правоохранительного опыта – явилась настоящим сюрпризом для населения Хвойной Бухты, особенно если учесть, что оппонентом Тео был отставной лос-анжелесский полицейский с богатым наградным иконостасом. Однако население Хвойной Бухты не знало, что шериф Бёртон не просто поддерживал Тео – он с самого начала вынудил его баллотироваться вообще.

Теофилус Кроу был спокойным человеком, да и у шерифа Бёртона имелись свои причины, чтобы крохотный Северный район Хвойной Бухты не смел даже пикнуть. Поэтому когда Тео вошел в свою двухкомнатную хижину, его совершенно не удивила красная семерка, мигавшая на автоответчике. Он нажал кнопку и выслушал помощника Бёртона, настоятельно просившего Тео немедленно перезвонить, – и так семь раз. Бёртон никогда не звонил про сотовому.

Домой Тео зашел, чтобы принять душ и обдумать разговор с Вэл Риордан. То, что она лечила по крайней мере трех его бывших подружек, беспокоило Тео. Ему хотелось вычислить, что же именно они ей рассказали. Наверняка упоминали, что он время от времени балдеет. Но как и любого другого мужчину, волновало его другое: что они могли ляпнуть про его сексуальные способности – вот вопрос. Его почему-то не заботило, что Вэл Риордан будет считать его неудачником и конченным наркоманом, а вот если она решит, что он никуда не годен в койке, – это беда. Ему хотелось рассмотреть со всех сторон все возможности, усилием мысли отогнать паранойю, но вместо этого он набрал личный номер шерифа. Соединили сразу же.