Земли, люди - Марк Алданов

Въ февралѣ 1922 года махатма напечаталъ статью, въ которой говорилъ о «кровавыхъ когтяхъ» англичанъ: «Британская имперія, покоящаяся на организованной эксплоатаціи физически-слабѣйшихъ народовъ земли и на условномъ демонстрированіи грубой силы, не можетъ существовать, если только міромъ правитъ справедливый Творецъ». Такъ писалъ Ганди. Правда, статья его заканчивалась очередной мольбой о томъ, чтобы Провидѣніе удержало индусовъ отъ насильственныхъ дѣйствій противъ англичанъ. Однако, англійскія власти не вытерпѣли и арестовали махатму. Онъ былъ преданъ суду по обвиненію въ «возбужденіи въ индусскомъ народѣ ненависти и презрѣнія къ законному правительству Его Величества».

Судъ надъ Ганди былъ довольно своеобразный. Отъ защитника онъ отказался, изложилъ въ своей рѣчи идеи Сатіаграхи, подтвердилъ свою полную вѣрность имъ и требовалъ для себя высшаго наказанія. Однако, судья Брумсфильдъ не счелъ возможнымъ согласиться съ подсудимымъ. — «Я не могу дѣлать видъ», — сказалъ судья, — «будто я не знаю, что въ глазахъ милліоновъ людей вы великій вождь и великій патріотъ. Даже люди, расходящіеся съ вами во взглядахъ, видятъ въ васъ человѣка высокаго идеала, благородной и даже святой жизни». Разсыпался въ похвалахъ Ганди и прокуроръ. «Что вы скажете», — спросилъ въ заключеніе судья, — «если я приговорю васъ къ шести годамъ тюрьмы? Не будете ли вы считать, что это неразумно?» Ганди, дѣйствительно, находилъ, что это неразумно: онъ требовалъ больше. Оригинальный процессъ тѣмъ и кончился. При выходѣ изъ зданія суда къ ногамъ махатмы повалилась толпа индусовъ. Они искали его взгляда, — это называется «даршанъ».

Потомъ его выпустили на свободу. Потомъ... Впрочемъ, больше ничего важнаго съ той поры и не было{11}. Индусскій возъ стоитъ на томъ же мѣстѣ. Махатма Ганди требуетъ Свараджа, британское правительство отвѣчаетъ, что Индія, собственно, уже имѣетъ Свараджъ. Эти переговоры могутъ еще продолжаться довольно долго. Приходъ къ власти въ Англіи перваго соціалистическаго кабинета чрезвычайно обрадовалъ индусовъ. Приходъ къ власти второго соціалистическаго кабинета тоже ихъ обрадовалъ, но, вѣроятно, нѣсколько меньше: Макдональдъ твердо обѣщаетъ Индіи Свараджъ — всякій разъ какъ оказывается въ оппозиціи. Такъ, 24 мая 1928 года онъ заявилъ, что предоставленіе Индіи правъ доминіона будетъ «однимъ изъ первыхъ дѣлъ рабочаго правительства»{12}. Нѣсколько раньше Макдональдъ, должно быть сгоряча, обѣщалъ Индіи даже независимость{13}). Теперь онъ, повидимому, находитъ, что Индія, собственно, уже имѣетъ Свараджъ.

Однако, строго осуждать британское правительство отнюдь не приходится, и нужно признать, что въ самое послѣднее время его моральное положеніе въ индійскомъ вопросѣ стало гораздо лучше: на Конференціи Круглаго Стола Ганди не удалось добиться соглашенія ни съ мусульманами, ни съ нечистыми. Махатма какъ-то сказалъ, что въ будущей жизни онъ хотѣлъ бы родиться паріемъ. Но въ этой жизни онъ съ паріями такъ и не сговорился. За политико-юридическимъ споромъ, конечно, крылся тотъ же индійскій діалогъ: — «А согласился ли бы махатма за однимъ столомъ обѣдать съ нечистыми?.. — «Зачѣмъ же непремѣнно обѣдать за однимъ столомъ?...» Надо, впрочемъ, думать, что препятствовалъ соглашенію не самъ Ганди. За нимъ народныя массы, и ему надо считаться съ предразсудками народныхъ массъ{14}. Эта Конференція Круглаго Стола, съ ея закулисными переговорами и нескончаемыми діалогами, съ гнѣвными ультиматумами и «послѣдними сроками», порою принимала комическій характеръ. Во всякомъ случаѣ, то обстоятельство, что мусульмане и паріи искали у британскаго правительства защиты отъ «господствующей національности», представленной въ лицѣ Ганди, не могло способствовать престижу махатмы. Высокая политика, — «совсѣмъ, какъ въ Версалѣ», — ему явно не удается.

VII.

Небольшой домъ-особнякъ на улицѣ Найтсбриджъ. Этотъ домъ почитатели сняли для махатмы на время его пребыванія въ Лондонѣ. Мы входимъ. Средній англійскій hall, — относительный комфортъ безъ особыхъ претензій на роскошь. Каминъ, кожаныя кресла, на стѣнахъ портреты старыхъ англичанъ. Индусская барышня стучитъ на машинкѣ за маленькимъ столомъ. Индусскіе секретари шепчутся, безпокойно оглядываясь по сторонамъ. Здѣсь же сынъ Ганди, молодой человѣкъ болѣзненнаго вида. Всѣ индусы въ національныхъ костюмахъ, — у гвардіи махатмы какъ бы свой мундиръ. Рѣзко выдѣляется среди нихъ плотный крѣпкій человѣкъ весьма англійскаго вида. Онъ развалился въ креслѣ у камина и скучающимъ взглядомъ окидываетъ вновь входящихъ людей. Видъ у него отрѣшенный отъ міра: и люди въ холлѣ, да и все вообще на землѣ, ему совершенно чуждо. Это приставленный къ Ганди видный сыщикъ Скотландъ-Ярда. Его оффиціальное назначеніе — охранять махатму отъ враговъ. Не поручусь, конечно, что онъ не интересуется и нѣкоторыми друзьями махатмы. Можетъ быть, начальству интересно, — какіе люди ходятъ къ дорогому индусскому гостю.

Къ американскому журналисту выходитъ красивая дама въ индусскомъ нарядѣ, — развѣ только опытный человѣкъ съ перваго взгляда сказалъ бы, что она англичанка: у нея и цвѣтъ лица почти такой же, какъ у находящихся въ холлѣ индусовъ. Это знаменитая миссъ Слэдъ.

Американскій журналистъ меня представляетъ. Миссъ Сладъ очень любезна. Проситъ извинить, что вышла въ такомъ костюмѣ. Этого я не понялъ, но потомъ мнѣ объяснилъ бывшій съ нами англійскій писатель: индусская форма миссъ Сладъ была, въ виду утренняго часа, не полная, — чего-то индусскаго на ней не хватало.

... — Къ сожалѣнію, это совершенно невозможно. Махатмаджи сейчасъ уѣзжаетъ, сію минуту. Ровно въ одиннадцать часовъ махатмаджи долженъ быть...

Миссъ Сладъ называетъ мѣсто, гдѣ долженъ быть въ одиннадцать махатмаджи. Что такое махатмаджи? Оказывается, приставка джи въ концѣ слова выражаетъ особую нѣжность. Такъ какъ прозвище «махатма» означаетъ: «великая душа», то «махатмаджи», очевидно, нужно переводить «дорогая великая душа», «великая душенька» или какъ-нибудь въ этомъ родѣ (въ ближайшемъ окруженіи Ганди называютъ «Вари» — «отецъ»).

— Но я васъ представлю здѣсь при выходѣ, — утѣшаетъ меня миссъ Слэдъ. — Махатма сейчасъ пройдетъ...

Миссъ Слэдъ поднимается по лѣсенкѣ въ кабинетъ Ганди... Какая тема эта женщина одновременно для Толстого и для Вербицкой, для Достоевскаго и для Колеттъ Иверъ! Миссъ Слэдъ — дочь англійскаго адмирала; она принадлежала къ высшему англійскому обществу и въ ранней молодости, по классическому выраженію, «вела свѣтскій, разсѣянный образъ жизни». Какъ-то ночью, вернувшись домой съ бала, миссъ Слэдъ что-то прочла о Ганди. Это ее потрясло. Она рѣшила посвятить всю жизнь служенію махатмѣ и его дѣлу. Несмотря на уговоры самого Ганди, миссъ Слэдъ бросила семью и родину, опростилась, теперь считаетъ себя индуской и обижается, если ей напоминаютъ объ ея англійскомъ происхожденіи. Отъ палящаго индійскаго зноя ея лицо стало бронзовымъ, и, по словамъ одного изъ писавшихъ о ней англичанъ, «выдаетъ ее только говоръ, тотчасъ безошибочно признаваемый говоръ правящихъ классовъ Англіи», — отъ меня ускользаютъ эти оттѣнки англійской рѣчи и акцента.

Въ передней дома волненіе. Выходныя двери раскрываются настежь. Къ нимъ подкатываетъ автомобиль. Съ озабоченнымъ видомъ пробѣгаетъ нѣсколько человѣкъ индусовъ. Секретарь внизу встаетъ. Медленно, лѣниво поднимается съ кресла сыщикъ.

Въ холлъ вбѣгаетъ старый человѣкъ; на немъ нѣтъ ничего, кромѣ набедренной повязки. Надо ли описы~ ватъ его наружность и костюмъ? Внѣшность Ганди извѣстна теперь каждому, какъ извѣстны всему міру{15} физіономія и шляпа Шарло. Больше всего поражаетъ необычайная худоба махатмы{16}). Его ноги — двѣ спички, воткнутыя въ сандаліи. Первое впечатлѣніе, какъ такой человѣкъ можетъ жить? А второе — необыкновенная подвижность этого неестественно худого, слабаго человѣка.

Я представлялъ себѣ махатму сидящимъ въ своей келіи съ поджатыми ногами на цыновкѣ. Такимъ, дѣйствительно, я его позднѣе и увидѣлъ въ Парижѣ, — только вмѣсто цыновки была кафедра, а вмѣсто келіи «Мажикъ-Сити». Но здѣсь, у себя дома, онъ былъ весь въ движеніи. Ганди не вошелъ, а именно вбѣжалъ въ переднюю, смѣясь и что-то повторяя на бѣгу. Темные непроницаемые глаза бѣгали за огромными стеклами очковъ. Болтались часы, — тоже диковинка при столь диковинномъ костюмѣ. Онъ носитъ этотъ костюмъ для того, чтобы слиться съ индусскимъ народомъ. Но индусскій народъ живетъ подъ тропическимъ солнцемъ, а здѣсь Лондонъ, холодное осеннее утро, двери холла открыты настежь.

Махатма останавливается на бѣгу передъ американскимъ журналистомъ. Онъ трясется отъ холода и, видимо, съ трудомъ сдерживаетъ смѣхъ. Почему онъ смѣется? За нимъ идетъ его Эккерманъ — Эндрьюсъ, бывшій англійскій пасторъ, такъ же, какъ и миссъ Слэдъ, посвятившій свою жизнь Ганди{17}. Едва ли этотъ человѣкъ, очень мало похожій на весельчака, такъ разсмѣшилъ махатму?