Кочубей - Аркадий Первенцев

Батарея белых, громившая глинистые отроги и плоскогорья, сразу замолкла, будто безудержно горланящему великану с налета в горло вогнали кляп. На окраинах станицы учащенно застучали выстрелы.

Кондрашев понял, что Кочубей и черноморцы ударили с флангов. Малейшая задержка фронтального прорыва означала разгром малочисленных групп охвата.

— Вперед, ребята! — крикнул Кондрашев, наискось перемахнул железнодорожное полотно и скатился по насыпи к гужевому мосту.

Его сшибли дербентцы и вломились на мост.

Их порыв был напрасен. Мосты как бы продувались пулеметным ветром. Дербентцы схлынули, а по Кубани поплыли трупы…

К Кондрашеву подполз Кандыбнн. Он был черен и возбужден.

— Слабая артиллерийская поддержка, Дмитрий. Надо расстроить им систему огня.

— Снарядов нет, — Кондрашев скрипнул зубами, — а то бы Кротов их с навозом смешал.

Внезапно пулеметный огонь погас. Сразу стало тихо до жути. Зловещая тишина, сменяющая привычный уже шум боя, потрясает человека. Кондрашев вскочил на ноги. Откуда-то с правого фланга, от безмятежных до этого левад, почивших на белых перинах тумана, нарастал грозный конский топот.

Кондрашев выругался.

— Обошли, бандиты! Сердюк! Повернуть резервную роту! Встретить! — Замер, сжав, точно капканом, руку Кандыбина.

— Глянь, глянь! Убьют… убьют девку!

Повскакивали любопытные пехотинцы. К мосту медленно шла женщина в белом платке. Она казалась огромной в дымных испарениях реки. Фигура ее как бы плыла по туману, и голова как будто достигала вершин тополей, подступавших к реке. Дойдя до места, она остановилась у перил, точно в нерешительности, и потом быстро побежала вперед.

— Сестра кочубеевская, — Кандыбин стиснул зубы, — перебежала к кадетам…

Но вдруг с той стороны моста, там, где строчили пулеметы, вырвались огненно-дымные столбы. Наталья пропала из глаз. Над рекой прокатился грохот.

— Бомбы! Вот так сестра! — обрадованно закричал Кандыбин.

Кондрашев вздыбил коня.

— В атаку! Ур-а-а!

Все это случилось в несколько коротких минут. Не успела пехота подняться, на нее обрушился грозный рев. Из тумана вырвались всадники, показавшиеся Кондрашеву великанами. Немудрено — всадники мчались стоя, размахивая клинками, в косматых бурках, развевающихся от ветра карьера.

— Конница Султан-Гирея! — крикнул Кондрашев, поднимая маузер. — Огонь!

— Кочубей! — гаркнул Кандыбин, схватив папаху и размахивая ею. — Кочубей!

Мимо Кондрашева, мимо пехоты, расшвыривая траву и землю, зараженная неукротимой яростью, пролетела дико орущая ватага. Впереди был Кочубей в белой папахе, на лучшем своем жеребце; кубанский башлык развевался по ветру, и казалось, вслед за отчаянным вожаком несся трепетный сокол, пылая небывало ярким оперением.

Мосты прозвенели на ураганном аллюре, и на тот берег вырвалось на стрельчатом древке багряное знамя. Солнце выбросило из-за невинномысских высот алый сноп; подул утренний ветер с великого Ставропольского плато; туманы, выдуваемые ветром, клубились, хирели и таяли.

Перемычка была взорвана. Пехота вливалась в Невинку через узкие горла мостов. В станице еще отбивался, оскалив зубы, упорный враг. Все торопились. На мосту лежала раненая женщина. Кое-кто перепрыгивал через ее тело, другие спотыкались, падали, ругались. Бой продолжался, и людям было некогда думать о милосердии.

На базарной улице освобожденной станицы почти столкнулись на галопе два всадника. Одновременно повернулись, спрыгнули.

Кубанские башлыки были у обоих за спинами, черкески, шапки бухарского смушка с золотым позументом поверху и дорогое боевое оружие. Они еще не знали друг друга. Сошлись, и первым быстро сунул сухую ладонь человек небольшого роста, гибкий и мускулистый.

— Ваня Кочубей!

— Дмитрий Кондрашев!

Задержав рукопожатие, начдив улыбнулся, быстро отер кистью руки губы и просто спросил:

— Давай поцелуемся, Ваня?

— Давай, Митя!

Они поехали вместе, шутили и делились впечатлениями боя. Кондрашев хвалил Кочубея за блестящую атаку, и, несколько смущенный, Кочубей отнекивался:

— Да какая там атака! Кабы не сестра с бомбами, все б поплыли по Кубани, як коряги, до самого Катеринодара. — Не оборачиваясь, позвал адъютанта: — Левшаков!..

— Я, товарищ командир, — подлетел Левшаков.

— Гони зараз к мосту и окажи милосердие той дивчине, шо пособила нам. Одна нога тут, одна там. Я буду на площади, возле церкви. Да передай ей от моего имени спасибо.

Левшаков сорвался исполнять приказание, а Кочубей продолжил разговор:

— Мы дырку пробуравили, и все. А твоя, Митька, пехота в дырку проскочила и тоже кровь пустила кадету в Невинке. Видел я комиссаров твоих… Чернильные души, а тоже дрались львами… Комиссары, а так кровь пускают… — он покачал головой. — Непонятно. Хоть проси себе в отряд комиссара.

Кондрашев, будто случайно, заметил:

— Теперь, Ваня, у тебя не отряд будет, а бригада. Входишь в мою дивизию…

Кочубей отстранился от Кондрашева.

— Это для чего же? По якому такому случаю? — спросил он и сжал узкие губы.

Минут пять они ехали молча. Казалось, неминуем взрыв. Кондрашев был готов ко всему. Кочубей заметно волновался, и комиссар Струмилин, приблизившись к нему с правой стороны, тихо сказал:

— По случаю революции. Гуртом бить лучше. Кочубей оглядел Струмилина, сдвинул на глаза шапку и резко отчеканил:

— Раз для революции надо, добре. Пусть бригада, и пускай под твоим доглядом , Митька. Только не под Сорокиным. А тебя предупредил, Митька. Молодой был — атаману брюхо штыком пропорол , в Урмии двух офицеров срубал. Свободу люблю. Дуже я до свободы завзятый.

На площадь сгоняли пленных. Офицеров было мало. В плен попали сотни две казаков-пластунов. Пластуны виновато поглядывали на своих врагов и курили часто и сосредоточенно. Офицеры , в большинстве молодежь, держались по‑разному. Одни храбрились, вызывающе грубили, другие размякли, нервничали и охотно отвечали на вопросы, хотя говорили сбивчиво и невпопад.

Кочубей, растолкав плечами конвойных, прошел в гущу пленных. С ним вразвалку шел Рой.

— Тю ты, свои ж, казаки, а дерутся против, — нарочито удивлялся Кочубей. — Якой станицы?

Казак, с коротко подстриженными усами, в рваном бешмете, ответил:

— Платнировской.

— Ишь! Земляк. А я с Александро-Невской, слыхал?

— Слыхал. Станция Бурсак.

— Эге, верно, — обрадованно произнес Кочубей и просто спросил: — У меня служить хочешь?

Казак поглядел на товарищей, смутился.

— Не знаю.

— А кто же знает? Верблюд?

Казак улыбнулся. Кочубей моргнул Рою.

— Зачислить в особую сотню. — И, подбоченившись, гордо уведомил: — Будешь служить у самого Кочубея.

Роя начали останавливать и просить внести в списки.

— Говорили, у большевиков одни коммунисты да жиды, а тут, глянь, свои ж казаки в командирах ходят.

— Да у нас лычки быстро нашьем, — шутил Рой. — А где Шкуро, ваш генерал?

— Какой он наш! Сука, а не генерал. Как ударили ваши с левого фланга бросил все и задал стрекоча! на Баталпашинку. Конь у него быстрый.

Когда вернулся Левшаков, Кочубей допрашивал дроздовского офицера. Узнав, что сестра подобрана и жива, отмахнулся от подробностей.

— Начальнику штаба доложи.

Рой слушал Левшакова. Сестра ранена осколками гранаты. Ранение не угрожает жизни. Помещена в школе. Левшаков тянул, многословил.

— Кровать есть, — перебил его Рой.

— Лежит на полу.

— Уход?

— Какие-то старухи ведут уход.

— Что требуется раненой?

— Да я не спросил, а она сама черта два скажет, — обидчивым тоном ответил Левшаков. — Со мной и говорить не стала. Прогнала.

— Да вы что — приставали к ней, что ли? — обозлился Рой.

— Вот поезжайте сами, товарищ начальник, и поглядите, — посоветовал Левшаков, обидевшись, — кому-сь кислицы снятся…

Рой решил лично проведать сестру.

— Товарищ командир, разрешите…

— Подожди, начальник штаба, — притянул его за руку Кочубей. — Вот гляди, який кадет попался. Прямо катрюк [4], а не кадет.

Офицер передернулся.

— Прошу без оскорблений.

— Слышишь, начальник штаба? Слышишь, як он надо мной выкаблучивает? — еле сдерживаясь, шипел комбриг на ухо Рою и громко спросил: — Ты мне скажи, довезешь мое слово до своего Шкуры аль нет?

— Я повторяю: Шкуро достаточно серьезный генерал, и ваши… — офицер замялся, — странные предложения, абсолютно странные предложения, не примет. — Обращаясь к Рою, точно ища у него поддержки, офицер устало добавил: — Ваш командир, как он себя назвал… Ваня Кочубей предлагает мне под честное слово вернуться в случае неуспеха моей миссии. Но вы поймите, Шкуро-то меня не отпустит обратно, а слово Кочубей с меня требует!