берегу Волги более 100 сел; все население было тогда продано в рабство. Один итальянец, побывавший в Хиве и Бухаре, говорил нашему царю, что в тех местах более 5 тыс. русских томятся в неволе. Когда калмыки смирились, их дело продолжали туркмены, и, можно сказать, до последнего времени. Незадолго до похода Перовского, о чем будет рассказано ниже, в одной Хиве насчитывали около 3 тыс. русских пленников. Разбойники, захватив рабочих где-нибудь в степи или на морском промысле, связывали по нескольку человек и, сами будучи конные, подгоняли несчастных плетьми или острым копьем, спеша поскорее укрыться. Многие падали от изнурения; таких бросали умирать в муках голода и жажды. Русские пленники ценились в Хиве дороже, чем, например, персияне, и некоторым из них удавалось занять почетное положение в ханстве, но большею частью их назначали смотрителями над работами. Все же остальные — это были люди простые, робкие — попадали в рабство, Хозяева заставляли их работать с утра и до поздней ночи; за малейшую провинность били плетьми; если хозяин замечал охоту сбежать, то подрезывал у пленника икры, потом присыпал раны конским рубленым волосом. В жизни и смерти пленника хозяин был волен. Один русский пленник так рассказывал свое горемычное житье: «Каждому невольнику отпускается по пуду пшеницы, пополам с землей, и больше ничего; сам смели да еще фунтов пять отдай за помол. Много ли тебе останется? Ни дров, ни щепы, ни досуга не дают. Дрова своруешь у соседей да и печешь лепешки по ночам. Не украдешь — с голоду помрешь, надеть тебе нечего. Раз вышла старая ханша в сад, я и говорю ей: «Вам-де, сударыня, кажись, на нас бы и глядеть стыдно, ходим мы почитай нагишом; что же хан не оденет нас?» А она мне на это: «Чего стыдно? На тебя глядеть, что на собаку, все одно: не одевшись она ходит». Таково-то жилось ханским невольникам; остальным — и того хуже. Хивинский народ нисколько не воинственный, хотя, подобно всем азиатам, имеет склонность к грабежу, к мелкому хищничеству. В случае войны хан приказывает объявить по базарам, чтобы в назначенный срок и в таком-то месте собирались все записанные в войско, на добрых конях, с оружием, с запасами. Тогда начинаются сборы, обыкновенно довольно продолжительные, так что хан или же его брат, выступив в степь с ближайшим отрядом, со свитой, где-нибудь поджидает дней 15, пока соберутся остальные. В походное время войска не получают продовольствия; чаще всего случается, что два или три воина покупают верблюда, на которого вьючат припасы месяца на полтора или на сколько там придется; бедняки возили свое скудное продовольствие на той же лошади, на которой ехали сами. Истребивши эти запасы, они жили воровством: резали по дороге чужих лошадей и скот. «Лучшие стрелки, как в походе, так и в сражении, окружают хана; когда-то их считалось около тысячи. Вообще хивинцы плохо стреляют, да и ружья у них были в ту пору такие тяжелые, что надо было класть их на подставку и воспламенять не курком, а при помощи фитиля. При войске обыкновенно следовало около десятка орудий, которые не заслуживали названия артиллерии. Для каждого пригоняли особые снаряды, причем их запихивали, обернув сначала войлоком или тряпками. Такие снаряды не попадали в цель даже на расстоянии ста сажен, да это и не требовалось: хивинцы рассчитывали только напугать неприятеля громкой пальбой. Артиллерийскую прислугу составляли преимущественно русские пленники, а одно время начальником всей артиллерии был русский крестьянин, захваченный на рыбных ловлях в Каспийском море. Его звали Лаврентьевым. Хивинцы потому доверяли русским, что они никогда не покидали своих пушек, как это часто случалось с храбрыми узбеками. Несмотря на то что к хивинскому войску присоединялись подвластные хану кочевники — туркмены, киргизы, каракалпаки, — это войско не могло удержать наступление русских, даже во время похода, а выдержать битву — и того менее, хотя хивинские ханы могли двинуть в поле от 20 до 25 тыс. всадников, вооруженных саблями и копьями. Хивинцы бросались в битву запальчиво, но если встречали отпор, то обращались в бегство и уже неспособны были повторить атаку. На все большие набеги высылались обыкновенно туркмены и киргизы. Храбрецы, или «батыри», получали от хана награды, смотря по тому, сколько он отрубит голов. Вот прибыла на площадь из дальнего похода сотня всадников. У каждого из них привязаны к луке седла или лошадиному хвосту по нескольку пленников; через седло перекинут мешок с отрубленными головами. Прежде всего всадник сбывает пленных, потом развязывает мешок и высыпает головы к ногам приемщика, точно это арбузы или картофель. Особые рабочие сносят головы в одну кучу, а храбрым воинам выдаются квитанции, по которым они и получают награды.
Хивинские ханы управляли страной, как им вздумается, не соблюдая никаких законов и даже нарушая обычаи. Были между ними и такие, которые не могли насытиться человеческой кровью; другие отличались жадностью к наживе и совсем мало таких, которые бы заботились о нуждах своего народа. Вот почему Хива была и остается страной самой невежественной, чего нельзя сказать, например, про Бухару. В Хиве нет и помина о любви народной к своему хану; повинуются ему только страха ради, и хан не в безопасности от своих подданных, хотя бы то были самые близкие ему люди, например жены, его министры или родственники; особенно он должен остерегаться духовенства, которое зорко следит за исполнением обрядов своей веры.
Чтобы попасть в жилище хана, окруженное двойным рядом стен, надо было пройти два двора: первый двор бывал обыкновенно наполнен сарбазами, т. е. пехотными солдатами, одетыми в красные бумажные куртки; второй двор просторнее первого. На одном его конце постройка вроде сарая, где заседают ханские советники, левее — караулка, в которой ожидают приказаний палачи и полицейские, а между обеими постройками — ханский дворец, такая же мазанка, как и все жилища узбеков, и так же разделяется на две половины — гарем и «селямлик» (приемная). Внутри дворца разостланы ковры, стоят диваны со множеством подушек, но больше всего сундуков с разным добром. Местопребывание повелителя Хивы можно узнать только потому, что в приемной толкутся с раннего утра придворные, состоящие в разных должностях. Главный смотритель за рабами и ханским столом называется достарханджи (что значит в переводе — расстилающий скатерть), потом — мехрем, вроде лакея, но на самом деле самый близкий к хану человек, даже подает ему советы по важным делам; еще несколько человек, из которых один готовит кушанье, другой подает его к столу, третий приготовляет чай, шербет (шербетши) и разные лекарства.
