В пряничном домике - Джин Родман Вулф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Это все пряничный домик, — подумала она, вспомнив мрачные обои в детской, которые они с Джерри старательно закрасили. — Да, он тебя не съест, ты сам съешь его. Но он до тебя все равно доберется».
Она пыталась шевельнуться, ударить ногой в пол или плечами в стену, перегрызть кухонное полотенце, которым Гейл заткнула ей рот, соскрести яркую новенькую изоленту, купленную Джерри для переделки парового котла.
Ничего из всего этого не вышло. Распахнутая дверца микроволновки зияла, как ненасытная пасть. Где-то далеко отворилась и захлопнулась входная дверь. Из стереосистемы в гостиной загремело «Она была моей подружкой»[6].
На волне рока в кухню, важно колыхая толстым брюхом, вошел Генри с почти полным темной жидкости бокалом в руке.
— Вот и нет твоего дружка. Ты нас слышала? Могу спорить, подумала: он явился спасти тебя?
Глотнув темной жидкости — виски, судя по запаху, — он поставил бокал на сливную полку раковины.
За ним вошла Гейл.
— Ну что, сейчас и кончим? — спросила она, закрыв за собой дверь, чтобы не перекрикивать грохот музыки.
— Конечно, отчего бы нет.
Генри присел над Тиной и заскреб ногтем по клейкой ленте.
— По-моему, лучше оставить так.
— Я же сказал: клейкий слой от нагрева расплавится. Хочешь оттирать ей морду растворителем, когда сдохнет? — Подковырнув кончик изоленты, он размотал ее и отшвырнул. — Кроме того, орать она не будет. Будет говорить. Я ее знаю.
Тина вытолкнула изо рта кухонное полотенце. Казалось, она у дантиста — вот-вот поднимется с кресла, и администратор назначит дату следующего визита.
Гейл подхватила мокрое полотенце с пола.
— Микроволновка готова?
— Конечно, птица-курица. Дело несложное.
— Ее будут осматривать. Будут проверять, что с ней не так.
Тина раскрыла было рот, но в горле пересохло так, что ей не удалось вымолвить ни слова.
— И найдут вот это, — с широкой улыбкой ответил Генри. — Провод отпаялся, отогнулся и закоротил защитную блокировку дверцы. Дай яйцо из холодильника.
Тина понимала, что сейчас должна молить о пощаде, но отчего-то не могла заставить себя сделать это. «Да я храбра, — с удивлением подумала она. — Какое мужество, какое дурацкое упорство. В жизни бы не подумала…»
— Видишь яйцо, дорогая мачеха? — сказала Гейл, показывая ей яйцо. — Если яйцо положить в микроволновку, оно взорвется.
С этими словами она положила яйцо в микроволновку, а Генри захлопнул дверцу.
— Видишь? — сказал он. — Теперь она будет работать хоть с закрытой дверцей, хоть с открытой. Только сейчас я ее закрыл: лишняя радиация нам тут ни к чему.
Нажав на кнопку, он инстинктивно подался назад.
Яйцо взорвалось с глухим звуком, вроде удара топора, впившегося в дерево, или падения ножа гильотины.
— Ого, как ее изнутри заляпало! Оставим ненадолго, чтоб затвердело.
— Музыка не кончится раньше времени? — деловито спросила Гейл.
— За глаза хватит.
— Если хотите вернуться к Роне, валяйте, — сказала Тина. — Я старалась относиться к вам с любовью, но силой вас никто не держит.
— Мы не хотим жить с Роной, — пояснил Генри. — Мы хотим свести счеты с тобой. А еще хотим разбогатеть.
— Ты же получила сто тысяч за папку, — добавила Гейл. — А потом еще за малыша.
— Еще пятьдесят тыщ, — уточнил Генри.
— Выходит, сто пятьдесят тысяч. И когда ты умрешь, они достанутся нам. Плюс еще пятьдесят за тебя, да с удвоением из-за смерти от несчастного случая. Тоже нам пойдут. Всего получается четверть миллиона.
Микроволновка зажужжала.
— Окей. — Генри распахнул дверцу и взял из раковины маленький фруктовый нож. — Теперь освободим ее.
— Драться будет, — остерегла его Гейл.
— Ничего, птица-курица, управлюсь. Нам совсем ни к чему, чтобы ее нашли со следами от веревок.
Маленький фруктовый нож вгрызся в веревки за спиной Тины, словно крыса. Несколько секунд — и ее онемевшие руки безжизненно повисли вдоль тела. Крыса перебралась к щиколоткам.
— От веревки надо избавиться, — напомнила Гейл.
— Конечно. Выбрось в мусор. И изоленту тоже.
В руки вонзились тысячи игл. За ними, откуда ни возьмись, явилась боль.
— Окей, — сказал Генри. — Давай-ка встанем…
Он поднял Тину. Онемевшие ноги не слушались, она их совсем не чувствовала.
— Смотри. Ты отчищала микроволновку. Может быть, сунула голову внутрь — посмотреть, что получается. — Он сунул ее головой в печь. — А потом потянулась за моющим средством или за губкой, вот кнопку-то случайно и задела…
Вдруг кто-то закричал — пронзительно завизжал, охваченный ужасом. «А вот я не закричу, — подумала Тина, сжав губы и изо всех сил стиснув зубы. — Не закричу».
Визг продолжался. Генри с воплем выпустил Тину, и она соскользнула на пол. Из микроволновки вырвались языки пламени и густой черный дым.
Тина едва не рассмеялась. Что, Гензель, что, малышка Гретель, изжарить ведьму в ее собственной печи не так легко, как вы думали, nicht wahr?[7]
Генри потянулся к стене и оборвал провод. Тина усмехнулась: это был провод от электрической открывалки для консервов.
Гейл налила в сковороду воды из-под крана, выплеснула ее в печь и резко отпрянула назад, точно ее ударило током. Языки пламени лизнули шторы на кухонном окне, и они тут же вспыхнули, как бумага.
Тина попыталась подняться, но онемевшие ноги не слушались. Она пошатнулась и упала. Огонь охватил шкафчики, висевшие над микроволновкой; пламя заплясало на темном полированном дереве, сушившемся больше ста лет.
От сильного удара с треском распахнулась задняя дверь. Генри в пылающей рубашке с воем бросился наружу. Чьи-то крепкие, сильные руки подняли Тину. Она вспомнила о Гретель — то есть, о Гейл — и тут же увидела, что та, кашляя, задыхаясь, нетвердым шагом ковыляет к выходу прямо за ними[8].
Миг — и Тина, словно по волшебству, очутилась снаружи. Все остальные тоже были здесь. Генри отчаянно катался по траве, а Дик тушил его рубашку, хлопая сброшенным пиджаком. Вдали выли сирены и волки, а темные окна одно за другим озарялись изнутри яркими радостными сполохами.
— Мой дом! — сказала Тина. Ей полагалось бы шептать, но голос прозвучал громко, на грани крика. — Мой дом! Погиб… Нет! Я всегда, всегда буду помнить ее, что бы ни случилось!
Дик оглянулся на дом.
— Да, дело плохо. Но если там осталось что-то особенно ценное…
— Не смей! Не смей возвращаться! Не пущу!
— Господи, — выдохнул он, крепко сжав ее руку. — Смотри!
На миг (всего лишь на миг) в слуховом окне показалось лицо — белое, словно бы детское. Но это лицо тут же исчезло, а из окна вырвались на волю языки пламени. Спустя еще миг огонь взвился над крышей, и дом — феникс, приемлющий
