Русский капитан - Владислав Шурыгин

Ходоки— посланцы с окрестных аулов, лукаво клянутся в миролюбии и верности. Лезут обниматься, прижимаясь по традиции небритыми скулами к нашим скулам. Ценят «Чечи» эту «древнюю Ичкерию».

— О чём разговор, камандыр? Ми всэ совэтскые луди. Мирныэ крэстянэ. Здэс нэт боэвыков. Хлэбом клянус! Прыходыли чужиэ, но мы их выгналы. Рабов? Нэт ни какых рабов. Грэх это, аллах запрэщает… Прыходытэ, всё проверятэ, ми открыты. Только нэ бэзобразнычайтэ. Грэх бэдных обижат. Ми самы всэ дадым, что попроситэ…

…Они готовые подписать что угодно, хоть договор с Иблисом — мусульманским дьяволом, лишь бы выжать, выдавить отсюда армию. Не дать ей сделать здесь ни одного выстрела.

Это там, в долине, в чужих кишлаках они легко и безжалостно подставляли чужие дома под русские снаряды и бомбы. Это долинным чеченцам пришлось познать на себе весь ужас этой войны: руины разрушенных кишлаков, пепелища родных домов, смерть и страх. Здесь же «горные» «Чечи» поджали когти перед русской военной мощью, замерли. Это их гнездо, это их вотчина. Её они хотят сохранить любой ценой.

И группировка поневоле втягивается в эту игру. Привыкшая воевать, стирать с лица земли опорные пункты врага, ломать огнем и железом сопротивление, она сейчас неуклюже и недовольно занимается «миротворчеством» — переговорами с «бородачами», с какими-то юркими «администраторами», «делегатами», «послами», у которых как на подбор «пришита» к губам улыбка, а глаза блудливо шарят по округе, не то подсчитывая технику, не то просто прячась от наших глаз.

И командующий, и «послы» отлично понимают всю лживость и неискренность подписанных бумажек и данных обещаний, потому переговоры идут ни шатко, ни валко. Как-то по инерции, лениво и безразлично.

Армейский же «народ» — солдаты, взводные, ротные — мрачно матерятся в адрес «переговорщиков».

— Смести тут все к ебеной матери! Выжечь это змеиное гнездо и забросать минами, чтобы еще лет пять они боялись сюда вернуться. Вот дедушка Сталин мудрый был. Знал, как с ними обращаться. Без бомбежек и жертв. Гуманист! Не то что Ельцин.

— …Хрена ли дадут переговоры! У них здесь логово. Мы уйдем — они опять сюда все стащат. И оружие, и технику. Базы развернут. Рабов нахватают по России. Сжечь бы здесь все дотла!

Зачистки проходят муторно и бессмысленно. За пару дней до «зачистки» приходят послы. С ними долго договариваются о времени и порядке проверки. Потом, наконец, настает наш черед.

В селах нас нахально встречают бритые наголо бородачи, в глазах, у которых застыла волчья тоска по чужой крови. Они не таясь ходят, поплевывая сквозь зубы вслед бэтээрам. У всех новенькие российские паспорта, справки беженцев. Придраться не к чему. Они нынче «мирные», с ними подписан «договор». Но уйдет группировка, и вслед за ней уйдут в долину эти. Уйдут убивать, грабить, мстить. Но сейчас тронуть их «не моги» — миротворчество. Ельцин не велит. Его бы самого сюда — под пули!

Понятно, что при таких досмотрах мы ничего не находим. Ни оружия, ни боеприпасов, ни сладов, ни рабов. Всё вывезено в горы, всё спрятано, всё угнано и ждёт нашего ухода.

Собственное бессилие угнетает…

…Очередная «зачистка» закончена. В благодарность за «гуманизм» местный старейшина — крепкий бородач лет сорока, в мятом двубортном костюме, дорогой кожаной куртке и неизменной бараньей шапке приказывает принести «бакшиш» — подарок. Через пару минут нам приволакивают двух баранов.

— Это наш подарок!

Видно, что животные старые и больные. Овца с мутными гноящимися глазами, болезненно раздутая, баран ей пол стать — весь в свалявшейся шерсти, какой-то зачуханый, вялый.

От этой неприкрытой наглости лицо командира просто каменеет.

— Спасибо, нам не надо!

Старейшина надувается как индюк.

— Нэ обижайтэ отказом бэдных горцев. В знак нашей дрюжбы. Нэ принят подарок нэльзя, это оскарблэние…

— А кто тебе сказал, что я хочу с тобой дружить? — не выдерживает Сергеич. — Да будь моя воля, я бы от твоего аула камня на камне не оставил. Ты думаешь, спрятал всё в горах, и мы поверили, что вы тут мирные? А не у тебя ли месяц назад Идрис свадьбу гулял? Он ведь четвертую жену из твоего аула взял. Его, небось, не такой дохлятиной угощал? — командир пинает, лежащего у ног барана и тот испуганно блеет.

Смуглое лицо чеченца сереет. Скулы сжимаются в камни, глаза наливаются черным огнём, но командир уже этого не видит. Отвернувшись, он командует:

— Всё! По коням! Домой! — и бойцы тотчас начинают рассаживаться по бэтээрам. Последним на броню залезает командир. Колонна трогается. На земле остаются лежать связанные бараны. Боковым зрением я замечаю, как старейшина тоже зло пинает овцу и та судорожно пытается встать на связанных ногах…

…Бэтээр на марше очень похож на средневековый пиратский челн. Горбатятся рыжие в засохшей корке грязи ящики с боеприпасами «принайтованные» к бортам и служащие дополнительной броней. За башней — сложный рельеф каких-то подушек, снятых автомобильных сидений, матрасов. Тут сидит десант. У каждого свое привычное место, своя излюбленная для многочасовой езды поза. Впереди, перед башней, места командиров. Первый класс. Под спиной — удобный наклон башни. Под задницей — старая подушка. Ноги в люке командира или на спинке кресла «механа».

Сходство с пиратским кораблем дополняют стремительные «корабельные» обводы бэтээра. Его острый, как нос корабля, лобовой лист брони. Торчащие в разные стороны стволы оружия десанта, антенны, ящики, брезент. И над всем этим в небе трепещет привязанный к кончику антенны алый флаг — снятый по случаю с пионерского горна, найденного в одном из разбитых домов на окраине Грозного.

До лагеря километров пять. Местность открытая. Вдоль дороги сплошняком «становища» «советов» — лагеря полков и бригад группировки. Так, что можно даже расслабиться и подремать, пока командиры не видят…

…Первым сообразил, что происходит Валерка Шандров, командир второй группы. Наш бэтээр шёл в колонне прямо за танком. И мне сначала показалось, что Эрик просто сильно «газанул» и густо «бзднул» в атмосферу черным соляровый выхлопом, но прошла секунда, вторая, а выхлоп всё не рассеивался. Наоборот, становился только гуще, наливался чернотой, жиром, копотью.

— Твою дивизию! Эльф горит! — крикнул Валерка. И кубарем скатился в люк бэтээра.

— «Эльф»! Ты горишь! «Эльф», отвечай, я «медведь»! Ты горишь! Движок горит! Как слышишь? «Эльф»! Ты горишь! — донеслось из люка.

— А ведь точно горит! — растерянно выдохнул кто-то из бойцов за спиной.

…Сквозь жирный чад я разглядел, как поднялась крышка командирского люка, оттуда как черт из табакерки по пояс высунулась знакомая фигурка Эрика. Он долю секунды смотрел на клубы дыма, после чего тут же вновь исчез в люке. Еще через пару мгновений «семьдесят двойка», резко клюнув стволом, остановилась. Из открытого люка вновь выскочил Эрик. На это раз в его руках был продолговатый баллон огнетушителя. Из другого люка с таким же баллоном выскочил его наводчик.

— Стой! — услышал я в наушниках команду Сергеича. — Командирам немедленно отправить по одному человеку с огнетушителями к танку! Бегом! Всем отвести технику и людей на сто метров от танка и прикрыться броней!

…Эрик, прыгая в клубах дыма, как петух по нашесту, что-то пытался нащупать в черноте у себя под ногами. Наконец, ему это удалось. Распахнулась крышка, и в небо тотчас плеснул здоровенный столб огня. Эрик отпрыгнул от него в сторону, и тут же опрокинул вниз раструбом огнетушитель, из которого в пламя ударила белесая пенная струя.

Я тоже рванул на бегу рычаг запуска огнетушителя, и подбежал к танку, когда прямо под ноги уже била струя пены. Прикрываясь от жара баллоном, я направил её прямо в пламя.

— Правее лей! Там топливопровод. Главное отрезать его от огня. — Крикнул мне сквозь дым Эрик.

…Со всех сторон к «семьдесят двойке» подбегали офицеры с баллонами. Черная копоть смешавшись с белыми струями огнетушителей, резко «поседела» и, наконец, понемногу начала опадать. Пламя утянулось куда-то в стальное чрево движка и лишь несколько шальных языков попытались было пару раз вырваться из него наружу, но были удушены пеной и угасли. Через минут десять всё было кончено. Черным сырым зёвом зиял распахнутый люк двигателя. Лениво курился белесый пар.

— Всё! Звиздец! Приехали… — на лице Эрика такая мука, словно он только что потерял любимое существо. — Топливный насос сгорел. Что же ты малышка, подвела? Ведь совсем чуть — чуть до дома недотянула. Еще пятьсот метров и дома! Что делать, мужики? — он растерянно смотрит на нас.

…Что мы можем сказать? Что вообще тут говорить? Все отлично знают, что будет дальше…

…Судьба поломанной техники здесь сурова. «Загнанных лошадей пристреливают!» — это правило коновалов на чеченской войне работает железно. Эвакуировать, вставшие намертво бэтэры, бээмпешки, танки нет никакой возможности. До ближайшей мастерской сотни километров дорог, каждая из которых может оказаться последней. Только за два месяца в засады попала три колонны. Поэтому волочь за три — девять земель бэтээр с заклиненным движком или подорвавшийся на мине танк никто не будет.