Выгодная смерть - Карло Вилла

Надо сказать, Конти покорили не столько ее женские прелести — наоборот, они быстро ему приелись, — сколько ее самоуверенность и упрямство. Они могли стать чудодейственным стимулом для его слабохарактерной, склонной к иллюзиям натуры. Панически страшась потерять ее и в то же время терзаясь от сознания, что приходится постоянно делить ее с другими, он в конце концов на ней женился, чем, естественно, лишь усугубил свое положение. Ведь для Луизы брак был лишь удобным прикрытием.

Их супружество постоянно омрачалось гнетущим молчанием, но молчать всю дорогу, четыреста километров, сидя рядом в машине, — совсем уж невыносимо.

Сейчас старая малолитражка сворачивает к Специи; несмотря на ее ярко-желтый цвет, она кажется Конти мрачной, словно катафалк.

Конечно, в городе они еще наговорятся, все обсудят, но пока что он ощущает какую-то дурацкую слабость и странное, мучительное жжение в горле.

Он уже и покурил, и хлебнул коньяку из фляжки, и выпил из термоса три чашки кофе подряд, однако неприятное ощущение не проходило. Он где-то читал, что некоторые виды аллергии на нервной почве могут возобновляться, если даже спустя долгое время вернуться в те места, где это случилось впервые. И тут его осенило: такое же мучительное удушье терзало его много лет назад во время увеселительной поездки, организованной все тем же Де Витисом, который принимал их в только что полученной в наследство красивой вилле близ Портовенеое.

Их было пятеро: он с Луизой — они тогда уже были вместе, хотя еще не поженились, — Де Витис, как всегда, в одиночестве, и еще одна пара из министерства, супруги Рефичи, тихие и бесцветные. В этой компании хозяин дома и потому хозяин положения просто глаз не сводил с его невесты. Более того: когда они приехали на виллу и уставшая с дороги Луиза захотела позагорать — «в такой солнечный день просто грех этим не заняться», но купальника с собой у нее не было, а показываться в нижнем белье она считала неприличным, — Де Витис отвел ее в одну из комнат, которую солнце заливало до самой кровати. Здесь ее никто не побеспокоит, можно загорать и без купальника, а они вчетвером тем временем покурят в саду и пропустят стаканчик-другой.

Однако пить и курить пришлось втроем: Де Витис то и дело под разными предлогами отлучался.

Теперь Конти просто обливался потом. Он никогда не говорил Луизе о своих тогдашних подозрениях, но если припомнить, Де Витис тогда был членом сразу, нескольких аттестационных комиссий, а карьера Луизы после этого подозрительного эпизода сразу пошла в гору. Значит, вот откуда это изводящее его удушье: он возвращается на место своего позора и опять причиной этому Де Витис.

Нет, он должен наконец прервать это ужасное молчание, которое его терзает всю дорогу, от самого Рима; воспользовавшись короткой остановкой у светофора, когда заговорить как-то легче, он решает больше не тянуть и, словно продолжая прерванную беседу, поворачивается к Луизе и начинает:

— Я не бывал в Специи, но, по-моему, оставаться на лето в городе — просто самоубийство…

И больше ни слова, он ждет ответа. Хоть бы скорее заговорила, а то вот-вот загорится зеленый.

Тема не новая. С тех пор как он узнал о своем переводе, они без конца возвращались к этому, но он так и не понял, почему Луиза предпочла раскаленный городской асфальт тихому уголку где-нибудь на Ривьере. А у него даже есть адрес здешнего посреднического агентства «Лилиана для вас»; однако Луиза, услышав об этом, стала еще несговорчивее.

После его неуклюжей попытки начать разговор несколько секунд прошли в томительном молчании. Правда, она открыла глаза, сняла очки, подняла спинку кресла, выпрямилась и смотрит на залитые солнцем дали. Ее волосы цвета меди все еще хороши, а на белоснежной коже лишь кое-где видны пятна, доставляющие ей столько тревог. Конти украдкой наблюдает за ней, но в ее глазах ничего нельзя прочесть, к тому же они вновь исчезают за огромными стеклами темных очков. Вдруг она не выдерживает:

— Опять начинаешь сначала? Мне это необходимо, я не могу залезть в дыру и сидеть там. Ты что, хочешь, чтоб я сновала, как челнок, в город и обратно, чтоб я, в конце концов, не вылезала из машины, мотаясь за каждой ерундой, которая мне понадобится?

Все ясно, он попал в точку. Но теперь, когда она вышла из себя, ему становится легче, и он продолжает, уцепившись за эту тему:

— Открыть окно — и упереться носом в стену дома напротив, терпеть кучу соседей…

— Там, наверно, будут окна на море, нет?

— Как же, как же — с видом на порт…

Он не понимает яростного сопротивления Луизы. Она ведь обожает солнце. Боясь, как бы разговор не оборвался, он снова принимается за свое:

— Попробуем, зайдем в это агентство — «Лилиана для вас», — которое рекомендовал Нордио. Они там свое дело знают, и мы сможем выбрать что-нибудь подходящее…

Право же, Луиза слишком бурно реагирует на его слова.

— Нет-нет, никаких агентств. Ни этого, ни других. Она даже не дала ему договорить и в первый раз за всю дорогу взглянула ему в лицо. Взглянула с вызовом, но и с легкой тревогой. Что это значит? Надеясь узнать больше, он не отстает:

— А почему?

Он хочет заставить ее разговориться, но она отделывается общими словами:

— Потому что не хочу идти на поводу у жуликов.

— Да ладно тебе, у них ведь могут быть и серьезные, честные предложения…

Услышав разумные слова мужа, Луиза смягчается, меняет тактику. Обострять ситуацию не в ее интересах, и она говорит уже другим, примирительным тоном:

— Мы еще успеем осмотреться за лето. Было бы глупо хватать что попало, тем более что в купальный сезон они тут взвинчивают цены.

— Мы же не на месяц снимем…

— Но они же все равно погреют на этом руки.

— Хорошо, к кому ты намерена обратиться?

— Ну, спросим у соседей…

— Думаешь, это будет выгоднее?

— Думаю, это будет не так разорительно.

— А по-моему, это просто глупо.

— А по-твоему, все, что я ни делала, всегда было глупо.

— Не надо мне читать очередную лекцию об умении жить.

— Я только говорю, что ты плывешь по течению, не умеешь вести свои дела, я давно тебе это сказала. Напиши Де Витису, вы же с ним вместе начинали, может быть, именно он устроил твой перевод.

— Пожалуйста, оставь в покое Де Витиса. Я ведь написал Нордио, разве это не одно и то же?

— Нет, не одно и тоже: Нордио еще молодой, а Де Витис провел тут годы, у него кругом знакомые.

— Не хочется об этом просить. Тем более Де Витиса.

— Почему? Что тебе сделал Де Витис? Если он обогнал тебя по службе, то потому, что не пожалел сил и сумел оказаться на виду. О нем даже пишут в газетах.

— Подумаешь…

— Но, между прочим, он главный прокурор провинции.

— Тебе только это важно.

— Мне важно жить полной жизнью и не опаздывать ни на поезд, ни на пересадку.

— И куда приехать?

— Просто приехать — и все. В конечном итоге засчитывается только финиш.

— И ради этого мне пришлось бы обивать пороги, надоедать, упрашивать…

— Просить — не преступление.

Верно, можно и другое слово подобрать. Он чуть не сказал ей об этом, и притом вполне обоснованно. Но вовремя удержался. Лучше спокойно продолжать разговор:

— Да, но это унизительно, это обязывает: сначала приходится ждать, потом благодарить, оказывать ответные услуги, быть почтительным, всю жизнь помнить…

— Не вижу тут ничего позорного.

-..Вечно подсчитывать, кому и что ты должен, вступать в бесконечные сделки с совестью, жить в постоянной, постыдной зависимости.

— Как ты нуден со своим нравоучениями. Нравственность — роскошь, она дорого стоит и не окупается. Это просто эгоизм, страх и желание спрятаться от жизни. Сам ведь знаешь…

— Речь не о нравственности. Таково мое жизненное кредо, которое тебе следовало бы по крайней мере уважать, если не разделять, раз уж ты моя жена…

Он не мог не сказать этого. Она сама его вынудила, однако нисколько не смутилась.

— Вот еще не хватало! Я бы до сих пор сидела за машинкой.

— Но ты бы больше…

— Я такая, какая есть, а кем бы я стала, если бы рассчитывала только на тебя, на мужа, у которого любимое занятие — писать речи для приятелей и готовить данные для ежегодного министерского доклада?

— Ладно тебе…

— Я знаю, что говорю: ты дал себя обойти даже тем, кто моложе тебя. Вот этот Нордио — разве он уже не равный тебе по должности?

— Я не выскочка, интриговать не умею.

— Надо только уметь нравиться людям и не давать себя в обиду.

— Значит, я этого не умею.

— И все ложится на меня.

— Не надо, не попрекай меня своими хлопотами, тебя никто о них не просил…

— Однако в итоге они принесли тебе и радость, и пользу.

— И во сколько они мне обойдутся?