Разум и чувства - Джоанна Троллоп

— Я принес вам вина.

Маргарет поглядела на этикетку и пробормотала себе под нос:

— Мы такое не используем даже для готовки.

— Тихо! — автоматически шикнула на нее Элинор.

Белл не сводила с пасынка глаз.

— Ты обещал отцу!

Джон перевел взгляд на нее.

— Я обещал позаботиться о вас и собираюсь сдержать обещание. Я помогу вам найти жилье.

— Какое великодушие, — воскликнула Марианна с жаром.

— Проценты с ваших средств…

— Они микроскопические, Джон.

— Удивительно, что вы вообще что-то знаете о подобных вещах.

— А мне удивительно, что ты так легко отказываешься от клятвы, данной отцу, лежащему на смертном одре.

Элинор положила руку матери на плечо.

— Пожалуйста! — обращаясь к брату, сказала она. А потом негромко добавила:

— Мы что-нибудь придумаем.

Джон вздохнул с облегчением.

— Вот так-то лучше. Молодец!

И тут Марианна выкрикнула:

— Ты — мерзавец, слышишь меня? Мерзавец! Ты предатель, трусливый и… как это слово, у Шекспира? А, вспомнила — вероломный! Да, да, Джон!

В кухне повисло исполненное ужаса молчание. Потом Белл потянулась к Марианне; Элинор испугалась, что они сейчас кинутся друг другу в объятия, как обычно бывало в трудную минуту, явив Джону типичную для них экстравагантность.

— Думаю, тебе лучше уйти, — быстро сказала она, обращаясь к нему.

Джон с благодарностью кивнул и отступил на шаг назад.

— О да, а то она прибежит тебя искать, — вмешалась Маргарет. — Как она тебя подзывает — собачьим свистком?

Отчаяние на лице Марианны сменилось злорадной усмешкой. Точно так же, мгновение спустя, отреагировала Белл. Джон переводил взгляд с одной на другую, отступая все дальше к двери, и тут наткнулся на старинный уэльский буфет с расставленными у стены тарелками — изящными декоративными сувенирами с фестончатой кромкой, которые Генри с Белл привозили из своих путешествий по Провансу, две-три за раз, в течение многих лет.

Джон шагнул к двери. Уже держась за ручку, он вдруг выразительно мотнул головой в сторону буфета.

— Кстати, эти тарелки очень понравились Фанни.

И вот теперь, спустя всего день, они сидели здесь же, на кухне, снова вокруг стола, истерзанные волнениями, гневом на Фанни с ее злобой и на Джона с его мягкотелостью, до смерти напуганные перспективой оказаться на улице, не имея ни места, чтобы приклонить голову, ни денег, чтобы, если таковое найдется, за него заплатить.

— Конечно, через год я уже получу диплом, — сказала Элинор.

Белл ответила дочери усталой улыбкой.

— Дорогая, что это изменит? Ты прекрасно рисуешь, но сколько архитекторов сейчас сидит без работы!

— Спасибо за поддержку, мам.

Марианна накрыла ладонь Элинор своей.

— Она права. Ты прекрасно рисуешь.

Элинор попыталась улыбнуться сестре. А потом решительно сказала:

— Как права и в том, что архитектору в наше время трудно найти работу. Особенно начинающему. А ты не могла бы снова пойти преподавать? — обращаясь к матери, спросила она.

Белл беспомощно развела руками.

— Дорогая, я не работала уже сто лет!

— Но сейчас крайний случай, мама.

Марианна сказала, повернувшись к Маргарет:

— Тебе придется перейти в государственную школу.

Лицо Маргарет застыло.

— Ни за что.

— Так надо.

— Магз, у нас просто нет выбора…

— Я не пойду! — закричала Маргарет в ответ.

Она выдернула наушники из ушей, бросилась к окну и сжалась в комок, стоя к ним спиной. Внезапно плечи ее распрямились.

— Эй! — совсем другим тоном позвала она.

Элинор привстала.

— Что там?

Маргарет не обернулась; вместо этого она высунулась в окно и изо всех сил замахала руками.

— Эдвард! — закричала она. — Эдвард!

А потом повернула голову и, хотя все и так было ясно, воскликнула, глядя через плечо:

— Эдвард приехал!

2

Несмотря на то что Фанни по приезде в Норленд восстановила против себя семейство Дэшвудов, они, тем не менее, признавали за ней одно неоспоримое достоинство: наличие брата по имени Эдвард.

Он явился вслед за сестрой, и поначалу все решили, что этот долговязый темноволосый застенчивый юноша — полная противоположность его деятельной и весьма опасной сестрицы, — приехал полюбоваться новым приобретением, словно по волшебству свалившимся к ней в руки. Однако через день-другой стало ясно, что он постоянно топчется на кухне у Дэшвудов, рискуя показаться навязчивым, не только потому, что ему там уютно и легко, но также по той простой причине, что ему больше некуда идти — и совершенно нечем занять себя. Собственно, он и сам был готов расписаться в полной своей никчемности.

— Боюсь, по жизни я неудачник, — сказал он как-то, вскоре после приезда, сидя за кухонным столом и измельчая на терке длинные стручки красной фасоли, как показала Белл. Клок темных волос упал ему на лоб, закрывая глаза.

— Нет-нет, — тут же воскликнула Белл, и добавила с теплотой:

— Вы вовсе не неудачник. Думаю, вы просто не умеете правильно преподнести свои достоинства.

Эдвард перестал тереть и принялся выковыривать большую пятнистую фасолину, застрявшую между лезвиями.

— Меня выгнали из Итона, — с легким вызовом произнес он.

— Серьезно? — хором воскликнули все, кто был в кухне.

Маргарет, вытащив наушник из одного уха, с нескрываемым интересом спросила:

— И что ты натворил?

— Стоял на стреме, пока плохие парни проворачивали свои делишки.

— Насколько плохие? Очень-очень?

— Ну не то чтобы…

Маргарет подалась вперед и заговорщицки прошептала:

— Это было связано с наркотиками?

Эдвард улыбнулся, не поднимая головы от терки.

— Вроде того.

— А сам ты их принимал?

— Хватит, Магз! — одернула сестру Элинор.

Эдвард одарил ее быстрым взглядом, в котором читалась искренняя благодарность, ускользнувшая, тем не менее, от Элинор, поскольку та на нее нисколько не претендовала.

— Нет, Магз, — ответил он. — На это у меня кишка была тонка. Стоял на шухере, но как-то раз зазевался, и мы попались. Нас всех исключили. Мама меня так и не простила. Представляете, до сих пор.

Белл похлопала его по руке.

— Простила, наверняка.

— Вы не знаете мою мать.

— Думаю, — заговорила Марианна, до этого тихонько сидевшая на подоконнике с книжкой в руках, — когда тебя выгоняют, это классно! Особенно из такого благопристойного заведения, как Итон.