Будни тридцать седьмого года - Наум Коржавин

После сообщения обо всех этих "установленных" и - с непонятной точки зрения - "прискорбных" фактах (что осели и гнездятся) объясняется, почему они прискорбны.

Как установлено (это тоже "установлено". - Н.К.), все эти антисоветские элементы являются главными зачинщиками антисоветских и диверсионных выступлений как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых областях промышленности.

Обычно таким способом валили на "врагов" вину за реальные неудачи "социалистического строительства", но тут и этого нет. Эти несчастные "элементы" - зачинщики того, чего никогда не было (и за что бы, если б такое случилось, их бы без всяких репрессий судили и расстреляли).

I часть, в основном, "уточняет" (значит расширяет) заданное преамбулой. Контингентом, подлежащим репрессированию, кроме снова всуе упомянутых бывших кулаков, оказываются еще по тем же соображениям

...и социально-опасные элементы, состоявшие в повстанческих, фашистских, террористических и бандитских формированиях (и, конечно, опять же без различия. - Н.К.), отбывшие наказание, скрывшиеся от репрессий или бежавшие из мест заключения...

"Бывшие кулаки" здесь для красоты слога и разгона. А вот упоминание о "социально-опасных элементах" - требует внимания. Это гениальное изобретение советской юстиции не должно быть забыто. В те времена эта статья была "буквенной" (СОЭ), в мое - она называлась "7-35". Что это значило? Это сплав из двух статей, относящихся к "Общей части" УК РСФСР, то есть к его предисловию. Статья 7 декларирует, что преследуемы могут быть и "лица, не совершившие преступления". Да, если по своим связям, прошлой деятельности и каким-либо другим (следовательно, любым) причинам они могут представлять опасность для социалистического государства. А статья 35 была просто перечислением всех санкций, применяемых Уголовным Кодексом. Это означало, что к любому из "обвиненных" по статье 7 может быть применена любая из санкций, перечисленных в статье 35, то есть вообще любая санкция. В сущности, эта сборная статья была формулой репрессий как таковых, хотя чаще всего репрессии обходились без нее. А в мое время замена этой статьей знаменитой статьи 58-й даже означала смягчение - замену ГУЛАГа ссылкой. Но во времена этого приказа "банальную" лагерную десятку она обеспечивала легко, а теоретически по ней не исключен был и расстрел (но таких случаев я не знаю)...

Впрочем, остальное тут не лучше. Откуда вдруг в СССР лица, состоявшие в фашистских формированиях, если самих таких формирований никогда не было? Из Италии, что ли, подоспели как раз к репрессиям? Для их удобства? Что значит террористические формирования? Но смысл слов здесь не очень важен. Важна их окраска. Она создает общий неблагоприятный фон, якобы требующий срочных ответных мер. Без него такой приказ существовать не может.

Относится к подлежащему репрессии и следующий контингент:

Изобличенные следствием и проверенными агентурными материалами наиболее враждебные и активные участники ликвидируемых сейчас казачье-белогвардейских повстанческих организаций.

Об этом в общих чертах уже было. Перед нами какая-то мутная тавтология с вариантами. Господи, какие казачье-белогвардейские повстанцы в 1937 году? Но нет сомнения, что раз о них зашла речь, то они будут. Правда, их будут не ликвидировать, а наоборот, создавать - под пытками на допросах в лубянских и сходных кабинетах. Но они - будут. Ибо есть решение пошерстить и казаков очередной раз. Но тут ничего удивительного - мало ли что там создавали таким способом и до, и после этого. Но следует обратить внимание на саму словесность. Лица, "изобличенные следствием и проверенными агентурными материалами", да к тому же еще "ликвидируемые сейчас", тоже отнесены к контингенту, подлежащему репрессированию, а не суду, - и это никого не удивляет: ни автора приказа, ни адресатов. Не удивило бы тогда и многих других, к делу непричастных, но читавших газеты и слушавших радио. Многие находились во власти такой декламации.

Но вернемся к репрессиям. Репрессированию, согласно различным пунктам приказа, подлежат, оказывается, и "элементы этих контингентов, находящиеся в данный момент под следствием или в ожидании суда в тюрьмах, а также уже отбывающие наказание в лагерях". Можно было бы воскликнуть, как Твардовский: "что про что?", но мы уже знаем, что в лагерях это значило расстрел. Дальше голос наркома обретает металл.

Перед органами государственной безопасности стоит задача - самым беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских элементов, защитить трудящийся советский народ от их контрреволюционных происков и, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой против основ советского государства.

Как видно из следующего абзаца, "именно в связи с этим (видимо, с тем, что "установлено") и произносится "ПРИКАЗЫВАЮ". И приказывается в сроки, которые мы уже упоминали, начать означенную "операцию".

Важен для нас (и для автора) не этот абзац, а тот, что перед этим "ПРИКАЗЫВАЮ". Не зря же каждая строка в нем подчеркнута - в нем ставится задача.

Интересен в этом месте сам язык приказа. Обо всем говорится так, словно враг у ворот и готовится к штурму осажденной крепости. Он требует проявлять осторожность, организовывать специальные группы захвата, словно атака готовится не на мирные дома и квартиры, а на боевые партизанские караулы. Такую атмосферу создает и поддерживает этот приказ. Вместе с газетами и радио тех дней он подменяет в сознании людей реальность, в которой они живут, фантастическим бредом. И реальные, даже дикие и жестокие действия власти могут восприниматься (и часто воспринимаются) людьми в каком-то фантастическом свете, не вызывая должной реакции. Буйство бедного, болезненно-самолюбивого уязвленного сознания, лежащее в основе этих деяний и событий, начинает выглядеть таинственно, интересно и даже грандиозно.

И вместе - более локально - в этом языке как бы оживала уже становившаяся анахронизмом романтическая чекистская легенда. Изначально ложная, она всё же в сознании многих, да и самих чекистов, существовала. На нее как бы равнялись. На ней даже играли - вот традиции, которым мы следуем, а вы... И этот стиль - стиль, выкованный в якобы тяжелых схватках с контрреволюцией, - вполне может почудиться за этими словами. А ведь пишет их один перепуганный насмерть человек другим не менее перепуганным. И всем им, хоть многие этого не сознают, а только чувствуют, сейчас не до легенд - им бы шкуру уберечь.

Смысл слов опять ничего не значит. Все эти случайные "элементы" (значит, не имеющие представления друг о друге люди) гением Сталина и под пером Ежова превратились в единую банду, от чьих происков и необходимо защитить народ и "основы советского государства" Но потом они опять перечисляются раздельно. Детская игра. Но только в нее играть и принимать ее всерьез обязаны все. А для десятков тысяч ничего не подозревающих людей она обернется неисчислимыми муками и гибелью. И всё же забавно (сегодня!), что эти перепуганные вурдалаки, оказывается, еще и защитники чего-то от кого-то или кого-то от чего-то.

Многие абзацы этого приказа, как уже отмечалось, похожи на абзацы из газет того времени. Тогда массовые коммуникации тоже не лимитировались логической связностью и обходились выкликаниями и заклинаниями. В сущности, то же делает и формальный приказ. А кто вдумывается в слова заклинаний и выкликаний? Исполнителям же этого приказа эти заклинания говорили только о "накале борьбы", значит о том, что в случае если они уступят человечности, здравому смыслу и самоуважению, им не следует ждать для себя ничего хорошего.

Сами исполнители, разумеется, своей судьбы еще не знают. Тогда, к июлю 1937-го, смена энкаведистских "поколений", видимо, еще не завершилась. Старые кадры еще не вовсе исчезли, новые - в условиях патологической вакханалии - еще себя не осознали и не вовсе освоились. И, кроме того, есть все основания полагать, что и новы эти новые были еще не окончательно, что Сталин и ими собирался пожертвовать (как что-то узнавшими), и они это предчувствовали. Поэтому, ко всем, кто создавал и кому адресован приказ 30 июля 1937 года, можно отнести определение "обезумевшие". И всё это стоит за его формулами.

И понятно, из-за чего по его поводу не стоит спрашивать: "Зачем?" Смысла в приказе нет никакого, а последствия его - сколь угодно велики. Люди, которые потом, в годы войны, позволяли натаскивать себя на солдат и офицеров, убежавших из плена, которые преследовали их, подозревая во всех смертных грехах за то, что те остались живы, тоже прямо или опосредованно сформированы такими приказами.

Но это потом. А пока еще никто не знает своей судьбы. Даже самые главные. Вот 1-й пункт VII части этого приказа:

1. Общее руководство проведением операций возлагаю на моего заместителя - начальника главного управления государственной безопасности комкора тов. ФРИНОВСКОГО. (ГБ-ГУГБ считалось тогда только главком в НКВД. Н.К.)