Новое море - Николай Жданов

Послышался ровный и сильный гул.

Полыхаев уселся в кресло, к ручкам которого были приделаны рычаги, и ногой двинул педаль.

Железный пол кабины дрогнул и стал как бы уходить из-под ног. Пташка, чтобы не упасть, схватился рукой за спинку стула.

Сквозь стекло он увидел, как поплыла мимо степь, сдвинулся в сторону земляной холм, и стрела, перечертив небо, замерла над ущельем.

Ковш, как громадная хищная птица, упал вниз, с налету вонзился железным клювом в кремнисто-глинистый грунт и стал, скрежеща, зачерпывать землю. Раздался легкий щелк переключаемого рычага, наполненный землей ковш взмыл на воздух и под завывающий звук наматываемого троса поплыл над степью. Он поднялся к самому гребню холма, на мгновенье замер, опрокинулся и, не ожидая, пока вывалившийся грунт достигнет земли, снова, прочертив небо, упал в забой.

— Мягко идет, — одобрительно сказал дядя Федя.

— Хорошо! — удовлетворенно заметил Полыхаев.

Глядя на экскаваторщика, Пташка подумал, что и сам он тоже мог бы управлять рычагами — до того простыми и легкими казались все движения Полыхаева.

Но вот моторы смолкли. Полыхаев внезапно встал с кресла.

— Приготовиться к шаганию! — крикнул он в радиорупор, и звук его голоса отдался далеко в степи.

— Ну, нам пора, — обращаясь к Полыхаеву, сказал дядя Федя. — Прошу вас, следите хорошенько за смазкой — тогда втулка долго не выработается!

— Да уж теперь будем смотреть! Спасибо вам, Федор Денисыч!

Полыхаев поднялся и с уважением пожал руку дяде Феде.

Дядя Федя и Пташка спустились по лесенке в машинный зал и оттуда на землю.

— А где же он столько силы берет? — спросил Пташка.

Дядя Федя указал на черный резиновый канат, вьющийся по земле, как большая змея, и объяснил, что по этому кабелю на экскаватор поступает электрическая энергия очень большого напряжения.

— Видишь, сколько он тут земли наворочал?

— Это все он? — удивился Пташка, оглядывая горы насыпанной вокруг земли.

— Он самый, — сказал дядя Федя. — Если бы попрежнему, по старинке работать, с лопатами да с носилками, тут бы тысяч десять потребовалось рабочих. А то, может, и того больше. Вот сейчас мы берем груз с двадцатиметровой глубины. За один раз он зачерпывает ковшом почти вагон земли и перебрасывает на сто тридцать метров. Вот сам гляди: это примерно как с одного конца футбольного поля на другой.

Сверху послышался голос Полыхаева.

— Выброс! — скомандовал он.

Внутри корпуса снова загудели моторы. Металлическая площадка сбоку экскаватора сдвинулась вперед и стала опускаться на землю. Теперь она походила на широкую ступню.

Моторы загудели напряженнее. Тяжело опираясь на свои железные ступни, экскаватор качнулся вперед, сдвинул с места свой корпус и проволок его по земле на расстояние обыкновенного человеческого шага. И опять боковые площадки поднялись немного над землей и переместились еще метра на два вперед. Опираясь на них, гигант опять передвинул свое грузное туловище еще на шаг.

— Пошел! — закричал Пташка. — А я думал, он быстрее шагает. Так я его сразу обгоню…

— Это, конечно, твое преимущество, — усмехнувшись, сказал дядя Федя. — Но ведь он у нас сделан не для прогулок по степи. Зато, видишь, какие горы остаются на его пути!.. Посторонись-ка! А то, чего доброго, он тебе на ногу наступит — запрыгаешь: у него ступня весит тридцать семь тонн!

САПЕРСКАЯ МОГИЛА

И вот снова они едут по шоссе.

Дорога уходит все дальше в степь. Песчаные горы то отодвигаются в сторону, то совсем пропадают из виду. Только стальные вышки высоковольтной линии шагают попрежнему рядом с дорогой, поддерживая на железных коромыслах тяжелые, провисающие над землей провода.

С машины степь кажется пятнистой, серо-зелено-рыжей. У самой дороги видны сизые метелки низкорослой полыни, степные колючки, бурые, уже выжженные солнцем плешины, и ничего больше.

Только раз Пташка увидел суслика. Встав на цыпочки, зверек с храбрым любопытством смотрел на их машину, словно хотел сказать: а я вас совсем не боюсь. Иногда попадались грачи, в блестящих черных костюмах, важно раскланивающиеся на все стороны.

Пташка уже несколько раз приподнимался во весь рост и, держась за борт рукой, смотрел, не виден ли Дон. Но впереди была только бесконечная степь.

«Вот если бы я пешком шел — досталось бы мне!» — подумал Пташка.

В легком колеблющемся мареве возникали над степью то круглая вышка водопроводной башни, то высокие фермы копров, то кружевные стрелы подъемных кранов и экскаваторов.

Потом все это уплывало куда-то в сторону и через несколько минут возникало опять, уже в новом направлении.

Пташка смутно понимал, что здесь, в степи, осуществляются громадные работы, которые изменят степь.

Машина замедлила ход и, свернув к обочине шоссе, остановилась.

Дядя Федя вылез из кабины и заглянул в кузов.

— Я здесь, — сказал Пташка. Ему показалось, что дядя Федя хочет проверить, не потерялся ли он опять.

Но дядя Федя сказал:

— Выходи, Митя, пройдемся немного.

Пташка соскочил на землю и, с удовольствием разминая ноги, догнал дядю Федю. Они медленно поднялись на прогретый солнцем пологий склон, поросший шелковистым ковылем. Дядя Федя остановился и обнял Пташку за плечи.

— Ты отца своего помнишь? — спросил он.

Пташка почувствовал, что ему передается взволнованное, сосредоточенное состояние, владевшее сейчас дядей Федей.

— Не знаю… — растерянно сказал он. — Маму я, наверно, помню… Я ее сегодня во сне видел…

Дядя Федя вздохнул, внимательно посмотрел Пташке в лицо и, не сказав ничего, пошел дальше.

Они взяли немного в сторону, спустились под уклон, и Пташка совсем рядом перед собой увидел вдруг невысокий могильный холм и звезду над маленькой деревянной пирамидкой.

Дядя Федя снял фуражку. Следуя ему, Пташка тоже стянул с головы свою кепку и молча стал перед могилой, читая скорбные слова:

Здесь похоронены саперы АНТОН ТРАВНИКОВ, МИХАИЛ СИЗОВ, ТИМОФЕИ ПТАХИН, героически сражавшиеся с фашистскими захватчиками. Погибли, уничтожая немецкую танковую переправу, 9 января 1943 года.

И вдруг он понял: это отец его — Тимофей Птахин… Пташка, шевеля дрожащими губами, перечитал надпись. Об отце так много говорила ему Власьевна, все о нем постоянно вспоминают, а он лежит вот здесь, под этим холмом, со своими товарищами. Если бы он мог, он бы, конечно, поднялся и посмотрел, что делается теперь тут в степи, и тоже стал бы работать, как Полыхаев или как дядя Федя. Но он не может этого сделать, и вот это и есть смерть.

Пташка растерянно посмотрел на дядю Федю.

— Здесь война была? — спросил он.

— Да, битва за Сталинград! — с какой-то суровой строгостью в голосе сказал дядя Федя. — Если бы твой отец со своими товарищами не уничтожил переправу, танки с ходу ворвались бы на наши позиции — погибло бы много людей! Вот какие дела…

— А вы? — тревожно спросил Пташка. — Тоже погибли бы?

Дядя Федя едва заметно улыбнулся.

— Я на другом участке был, — ответил он мягко. — Но если бы тогда отдали Сталинград, то и мне пришлось бы туго. И не только мне: многим людям на земле пришлось бы от этого плохо.

Он замолчал. И оба долго, безмолвно смотрели на могилу, на чуть повянувшие цветы у деревянного обелиска.

— Какие хорошие цветки! — сказал Пташка. — Только бы не завяли!

— Да, — рассеянно подтвердил дядя Федя, — это сестра твоя посадила.

— Настя? — воскликнул Пташка. — Она тоже была здесь?

— Была. Вот эти цветы мы с ней привозили, — тихо сказал дядя Федя.

Пташка уловил в его тоне что-то задумчивое, почти нежное, и невольно подумал, что Настя и дядя Федя, должно быть, очень близкие друг другу люди.

— Она взяла с меня слово, — продолжал дядя Федя: — каждый раз, как поеду здесь по дороге, подниматься к могиле и поливать цветки. Вот, пойдем-ка!

Они спустились по склону туда, где в осоке блестела еле заметная речка. В кустике на берегу оказалось спрятанным резиновое ведро, сделанное из куска автомобильной камеры. Дядя Федя зачерпнул в него воды, и они вместе, стараясь не разлить, понесли ее к степной могиле и полили цветы.

Возвращаясь затем через степь к машине, они оба — и Пташка и дядя Федя — чувствовали, что их связывает теперь друг с другом что-то такое, что трудно выразить словами, но что, вероятно, останется между ними надолго, может быть на всю их жизнь.

УКРОТИТЕЛЬНИЦА МОЛНИЙ

Наконец показались впереди крутые, холмистые берега Дона. Машина въехала в поселок, покатилась мимо небольших одинаковых домиков, свернула в аллею молоденьких белостволых тополей и выехала на взрытую неровную дорогу, запруженную грузовиками. Запахло бензином; в воздухе стояла пыль; вдоль дороги громоздились неуютные строительные здания, деревянные вышки, краны. Во всех направлениях тянулись столбы с толстыми, как канаты, проводами.