В окрестностях Милены - Никола Седнев

— Как же я могла с ним репетировать, если он женат!

Она была еще совсем начинающая артистка и приколов пока не понимала. Хотя — может, это я не понимал ее юмора?

Мы уже вышли с ней из «дома», и рядышком случился педик Ростик — Ростислав Сердюченко, редактор фильма.

— Вот с ним могли бы порепетировать — он холост, — с серьезным видом тянул время я. — Согласны, Ростик?

— Ах, Виталий Константинович! Нет, ну, что вы такое говорите? — испуганно произнес он своим глубоким грудным контральто.

— Ну, почему вы не хотите помочь актрисе? — по-садистски спокойно допытывался я. — Если искусство требует. Жертв!..

— Ну, я не могу! — воскликнул Ростик своим женским голосом — другого у него не было, и покраснел.

— Надо было сыграть как-то... задушевнее, — поделился я с актрисой своими глубокими размышлениями.

— Куда уж задушевнее?! — изумилась она. Но задумалась.

Мы прошли мимо чьих-то вознесенных в небо ног в затасканных кроссовках — кто-то из группы, возможно, каскадер, делал стойку на голове — и вновь оказались внутри якобы дома.

Админтроица: директриса киностудии Яворко, председатель профкома и главный инженер стояли в сторонке и терпеливо ждали.

Механик с крестьянской фамилией Дворянинов, откинув боковую крышку, угрюмо и сосредоточенно копался в утробе кинокамеры, светил туда тоненьким, с авторучку, фонариком, держа его в зубах. Все вокруг буднично переговаривались, покуривали, усердно делая вид, будто безразличны, но пиротехники уже приготовили спички.

— Я ничего не понимаю. Вот вы возьмите и сами мне покажите, как я должна сыграть! — в сердцах говорила актриса.

— При всех? — удивился я.

— Ну, не при всех...

Деликатной рысцой приблизился Саша Жмурик и осторожно, на полусогнутых принялся перемещаться параллельным курсом в «дом» и из «дома», искательно заглядывая мне в лицо — не смел перебить моего, очевидно, очень важного разговора с актрисой.

— Что тебе, Саша? — спросил я.

— Я по поводу постели... — робко улыбаясь, промямлил он.

— Какой еще постели?

— Ну, вот-с — одиннадцатого числа-с вы ездили в командировку-с, — эта ходячая пародия на лакеев из пьес Островского раскрыла папочку, глядя, впрочем, не в бумаги, а на меня, как говаривали в старину, с невыразимой приятностию во взоре. — Железнодорожные билетики-с вы представили-с, а талончики на постель — нет, не представили-с. Порядочек требует-с... отчитаться-с...

Механик погасил свой сигарообразный фонарик, оторвался от чрева «Аррифлекса» и направился ко мне.

— Послушай, Жмурик, ну, что — это именно сейчас нужно?! Срочно?! Горит?! — гаркнул я, и этот живой анахронизм тотчас исчез, предварительно до смерти испугавшись.

— Все только о постели и говорят, — буркнул я. — Тут постель, там постель... Какие-то сексуальные маньяки. Вы бы пока накинули что-то на себя, а то... народ соблазняете.

— Ой! — сказала актриса и быстро прикрыла груди ладонями, только сейчас вспомнив, что она все еще топлес.

Художница по костюмам Крошкина подала ей рубашку.

— Что вам все-таки не нравится? — чуть не плача, спросила актриса, застегивая пуговички.

Она все еще не понимала, что это розыгрыш.

— Не то... не то... — трагическим шепотом констатировал я.

Тут ходившая за мной по пятам Тургенева нахально забежала вперед, встала, загородив мне дорогу с ужимками маленькой девочки, и многозначительно протянула поднос с девственно порожними пластмассовыми стаканчиками. Подоспевший Самвел Ашотович, не переставая жевать, напомнил мне о существовании бутылки шампанского путем ее легкого поднятия вверх.

— Что это? — грозно спросил я.

— Сегодня же последний день съемок, Виталий Константинович, разве вы не знаете?! — надувая губки в первой половине фразы и закатывая глазки во второй, пропела Тургенева.

— Виталик-джян... — с отеческой укоризной сказал Самвел Ашотович. Механик Дворянинов тем временем пробрался ко мне, наклонился к моему уху и доложил шепотом:

— Рамка чистая.

— Да что вы суетесь? — возопил я. — Вы нас отвлекаете! Сейчас будем снимать дубль за дублем, пока актеры не сыграют как положено!

— А как положено? — в отчаяньи спросила актриса.

Дворянинов нагнул голову пониже, чтобы она не видела, как он беззвучно давится от смеха.

— А как положили вас с партнером, так и положено! — сообщил я.

— Да он же прикалывается! — механик не выдержал и заржал в голос. Я поднес к губам мегафон:

— Всем спасибо! Смена закончена! Фильм завершен! Все было прекрасно! Просто замечательно! — Взял руку актрисы, поцеловал ее и добавил: — Вы сыграли очень талантливо! Верю!

Самвел Ашотович тотчас стрельнул шампанским, кругом стали горланить «ура» и хлопать в ладоши, кто-то из осветителей попытался сбацать на гитаре туш. «Так вы меня разыграли?!» — раз за разом восклицала, смеясь, актриса и полушутливо барабанила кулачками по моей груди. «Верю!» — кричал я ей. Я жал протянутые руки, чокался, пил, одна из сотрудниц прыгнула сзади мне на спину, обхватила мою шею и завизжала, я перенес ее на спину главного инженера, где она продолжала визжать, в небо брызнул фейерверк, но всех в карнавальном коловращении перекрыл голос директрисы киностудии Яворко, и немудрено — она воспользовалась моим «матюгальником»:

— Минуточку внимания! Дирекция киностудии поздравляет съемочную группу и лично режиссера Зарембу Виталия Константиновича с завершением съемочного периода!

— Досрочным! — поправила председатель профкома.

— Досрочным! И сообщает, что ваша группа признана лучшей на киностудии по производственным показателям!

— С присвоением переходящего откуда-то куда-то красного знамени, — сострил я между глотками шампанского.

— Знамен теперь нет, — сказала председатель профкома. — Знамена закончились. Но вы все молодцы.

— Группа награждается, — добавил мегафон, — денежной премией в размере... Размер потонул в радостных криках.

Это наша киностудия. Если подняться высоко на большом операторском кране, видно ее всю: по периметру идут съемочные павильоны, костюмерные, гримерные, цех обработки пленки и прочие необходимые кинопроцессу строения, зелень внутреннего скверика с аллеями и скамейками, а дальше обрыв и синее в оттеночных акварельных потеках, с путешествующими морщинками море.

* * *

Около полуночи, возвращаясь домой, я обнаружил в своем парадном Милену. Она сидела на подоконнике, болтала ногами и грызла ногти.

Пока я преодолевал оставшиеся ступеньки, она встала и, косолапя — вывернув ступни на внешний рант так, что подошвы ее могли лицезреть друг дружку, принялась рассматривать собственную обувь:

— Мама опять загуляла. Я не могу попасть домой...

— Врешь ведь.

— Я вообще никогда не вру, — сообщила Милена и, подумав, добавила: — Я фантазирую...

— Иди домой, — сказал я.

— Ладно, — вздохнула она. — Я погуляю по улицам до утра, а утром пойду в школу. Но если меня кто-то изнасилует — это будет на вашей совести...

* * *

Пока Милена плескалась в ванной, таможенник В. К. Заремба устроил досмотр ее сумочке. Как я и ожидал, в ней среди прочего оказались ключи от квартиры (какой, конечно, неизвестно, но догадаться несложно).

Я лежал в кровати и читал книгу, когда появилась Милена в халатике с полотенцем, тюрбаном обмотанным вокруг головы.

— Ой, а вы починили раскладушку...

Показалось ли мне, или все же в подтексте кроме основной окраски — удивления, прозвучало и чуть-чуть разочарования?

— Как видишь. А теперь объясни, пожалуйста, если ты не можешь попасть домой, откуда у тебя взялся с собой домашний халатик?

Вместо ответа Милена издала несколько звуков вкупе со вздохом, что-то вроде: «А... так... ну... вот...», но на самом деле куда более неартикулированных. Потом, когда свет уже был потушен, с раскладушки донеслось:

— А вы не спите?

— Нет.

— А вы, ну, починили раскладушку потому, что знали, что я приду?

— Скажем так, знал, что сегодня твоя мама опять загуляет. Она очень даже миленько рассмеялась:

— Ну, что вы всё хотите уличить меня во лжи? И в сумочке моей рылись, чтоб посмотреть, есть там ключи от квартиры или нет...

Эта девочка начинала меня пугать. С ее сумочкой я обошелся так аккуратно, что заметить следы инспекции было невозможно. Да она после ванны к стулу, на котором лежала ее сумочка, и не подходила... Значит, на пушку берет. Ловко.

Пока я все это обдумывал, она добавила со вздохом:

— А может, девушка просто влюбилась в вас... А вы нет чтобы догадаться, так начинаете прищучивать ее — лживая, врешь, такая-сякая...

То, что Милена барышня не простая, я уже к тому времени понял.

* * *

На стенде «Их разыскивает милиция» я изучал фоторобот мужчины, очень похожего на меня, только в бесшабашном варианте, когда в коридоре появилась Милена и плюхнулась на стул рядом со мной. Ерзая, устроилась поудобнее. Лейтенант, сопровождавшая ее, скрылась в кабинете.