Огненная земля - Томас Рид

За столом, во время обеда, Нед Геней рассказал матери и сестре, как молодой Честер заступился за несчастных, которых мучили "амбарные крысы". Этот рассказ вызвал интерес дам, просивших представить им новобранца и осыпавших его приветствиями. Короче говоря, после двадцати четырех часов пребывания Гарри на "Калипсо" его положение решительно изменилось, и он стал даже любимцем на судне.

Тогда-то он стал смотреть на себя и на свое дело совсем не теми глазами, какими смотрел, когда в первый раз расположился в гамаке. Он видел, правда, что ремесло матроса очень тяжелое, что приходится рассчитывать только на себя, на свою смелость, ловкость, но он убеждался также, что при любви к труду, преданности своим обязанностям почти невозможно не сделать, здесь или там, больших успехов и, с помощью самолюбивых мечтаний, укрепился в надежде, которая привела его в Портсмут.

В течение пяти дней, которые "Калипсо" тут простоял, Гарри не сходил на берег, чтобы не встретить никого, кто мог бы его узнать. Но в последнюю минуту, когда лодка штурмана отплывала, чтобы передать на берег письма оставшихся на судне, он также принес пакет, в котором описывал чувства и мысли, бурлившие в его голове и сердце. Вот что Гарри написал своей матери:

"Дорогая мама! Простите ли вы мне, что я так долго оставлял вас в неизвестности и беспокойстве и шесть дней не подавал вам известий о себе и о том, что со мной происходило? Я мало надеюсь, что вы простите меня, хотя вы согласитесь со мной, что иначе я действовать не мог, так как хотел осуществить давно уж задуманное дело, хорошо известное вам из моих же разговоров с вами.

Я нахожусь на море, я - моряк, и все сказано одним этим словом. Я сказал бы об этом раньше, но вы наверняка не смогли бы скрыть это от отца, который вернул бы меня. Следовательно, мне необходимо было вам ни о чем не говорить, во что бы то ни стало. Вот что должно меня извинить. Но если этого недостаточно для прощения, то подумайте, дорогая мама, как жестоко я уже наказан за мою ошибку тем, что уезжаю из Англии, не попрощавшись с вами. В глубине души моей я это сделал, конечно, и вы не знаете, сколько раз в среду вечером я мысленно обнимал вас. Прежде чем отправиться в свою комнату, я сделал страшные усилия, чтобы не расплакаться. Я ведь знал, что ваши глаза, которыми вы всегда на меня смотрели так нежно, будут оплакивать мою ошибку... Но так нужно было, мама! Я хотел, хочу быть моряком! И не мог достигнуть этого, не идя против воли отца.

Я имел больше счастья, чем заслуживаю, может быть, так как нашел уже в первые дни место новобранца-матроса на американском судне. Вы удивитесь, почему я не выбрал английское судно? Но не от меня, во-первых, зависел выбор, а во-вторых, случай, как кажется, оказал мне тут большую услугу. Никогда мои соотечественники, имея сословные предрассудки, не относились бы ко мне так душевно, как мой капитан и его семья. Подумайте только, дорогая мама, что меня, простого новобранца, вчера пригласили к обеду, за один стол с капитаном, его женой, сыном и дочерью. Смогли ли бы вы увидеть что-нибудь подобное на английском судне? Я очень сомневаюсь в этом. Такое внимание многое значит для меня.

Я упомянул о жене и дочери капитана Генея, и вы, вероятно, удивились, что на судне есть женщины. Это также одна из особенностей американских кораблей. Нечто подобное показалось бы у нас чудовищным и, во всяком случае, исключительным, а у янки это обычное явление. Наш капитан, которому частично принадлежит "Калипсо", всегда идет в путешествие со своей женой. Его дочь, Мод, родилась на море и в пятнадцать лет уже сделала первое путешествие вокруг света. Его сын, Нед, годом старше меня, родился в Массачусетсе, и уже 12 лет состоит на морской службе. Это дает ему право быть помощником капитана. Это, впрочем, очень милый молодой человек, которого я очень люблю и которому отчасти обязан своим местом на судне.

Экипаж судна состоит из двадцати человек, считая и нашего боцмана, г-на Лайонса, и плотника, г-на Зигрифа. Оба они преинтересные типы, по-моему, и очень хорошие люди. Г-н Лайонс стал очень молчаливым из-за непрерывных путешествий и, кроме того, он угрюм от природы. Он никогда не произносит ни одного слова, которое не относилось бы прямо к службе, особенно если что-то сделано не по нем. Но он имеет и большое достоинство в моих глазах: он справедлив и требует только то, что входит в обязанность каждого.

Что касается Зигрифа, старшего плотника, то это человек совсем другого рода, весь проникнутый сознанием своей важности. Хотя его обязанности заключаются в обшивке деревом судна, починке мачт и лодок, он занимается чем угодно, вставляет везде свое слово и считает себя понимающим решительно все. Он, правда, имеет некоторое право на это после тридцати лет морской службы, давшей ему большой опыт, очень часто заменяющий серьезное изучение предметов; но я полагаю, что другой капитан не был бы так снисходителен к нему, когда бы он вмешивался не в свое дело и давал советы, о которых его не просят. Вероятно, капитан находит основание позволять г-ну Зигрифу болтать вволю или потому, что дело стоит внимания, или потому, что советы г-на Зигрифа нужно принимать на вес золота. Верно то, что на самом деле Зигриф управляет судном.

Из всех матросов я самый молодой. Мои товарищи старше меня на десять двенадцать лет. Поэтому, может быть, я не сошелся пока ни с кем, хотя и постараюсь сохранить добрые отношения со всеми. Я вам уже сказал, дорогая мама, что Нед Геней, сын капитана, очень дружен со мной. Возраст сближает нас. Он обещал предоставить мне возможность хорошенько изучить все части морского дела, дает мне книги и показывает, как обращаться с разными морскими инструментами.

Вы видите, дорогая мама, что я стараюсь не терять напрасно времени и что не имею намерения оставаться всю жизнь простым моряком. Я хочу работать, готовиться к экзаменам, чтобы приобрести степень морского офицера возможно скорее. Другие так же начинали свою карьеру на баке судна, как и я, и достигли потом высокого положения. Почему же и мне не сделать так, как они? Нужна иногда только случайность. Во время войны, например, будучи офицером, я поступлю на государственную службу, и почему мне не стать тогда капитаном корабля и даже адмиралом? Вот тогда-то вы уж будете гордиться вашим мальчиком, не правда ли, дорогая мама? Моя дорогая Эмилия, что скажет она, когда появится на улицах Годальмини под руку со своим братом, морским офицером? Я думаю, что тогда даже папа простит меня за то, что я ушел, не распростившись как следует...

Ах, дорогая мама, я стараюсь шутить, чтобы не заплакать! Знаете, однако, что больше всего меня печалит и беспокоит? Временами мне кажется, что ничего хорошего не может выйти из дела, предпринятого без разрешения отца. Вот почему я прошу вас просить у отца простить меня и сказать ему, что я повиновался непреодолимому влечению, против которого не мог устоять; но что я никогда не успокоюсь, пока не получу доброго отеческого согласия. "Калипсо" идет из Европы в Нью-Йорк. Мы будем там недель через пять и останемся на два месяца. Почта придет туда раньше меня. О, если бы мне довелось найти там письмо от вас, дорогая мама, и от Эмилии, и в этом письме несколько слов отца, хотя бы одну фразу:

"Жму руку моего мальчика и желаю ему успеха в его карьере". О, если бы это мне довелось получить - клянусь вам, я был бы тогда совершенно счастлив и не желал бы себе ничего лучшего.

Прощайте, мама, обнимите отца за меня, обнимите также мою маленькую Эмилию, которой я привезу по возвращении самые красивые ожерелья из ракушек, которые найду в Океании. Засвидетельствуйте мое почтение отцу и уверьте его, что я всегда, каково бы ни было его решение, буду питать должное чувство к нему. А вы, дорогая мама, знайте, что последняя мысль вашего сына перед сном в гамаке и первый душевный порыв утром, до наступления тяжелой ежедневной работы, - всегда будет принадлежать вам. Знайте также, что величайшая тяжесть, лежащая на его совести, - это его отъезд без вашего благословения и что самая пламенная его мечта - скорее обнять вас опять.

Ваш любящий сын

Гарри Честер".

V. Через пять лет

Прошло пять лет.

Надежды Гарри, выраженные в его письме к матери, исполнились до некоторой степени. Благодаря усердной работе и настойчивости во всем, за что брался, он хорошо усвоил теоретические и практические знания морского дела и достиг офицерского звания. Капитан Геней питал к нему полное доверие, Нед оставался его другом. Мисс Мод привыкла смотреть на него, как на второго брата, а сама миссис Геней обходилась с ним, как с родным сыном. Это была действительно редкая картина: коммерческое судно, плавающее по всем морям земного шара и имеющее на своем борту счастливое, соединенное узами неразрывной дружбы семейство. Капитан Геней не раз говорил даже:

- Слишком много удачи у нас, и вечно это не может продолжаться. Вы увидите, что большое несчастье обрушится на нас внезапно.