Богатыри не мы. Новеллы (сборник) - Алекс Кош

– Это моя мечта. С детства. Чтобы меня так звали. Именно Михаил Сергеевич. Вы понимаете?

На последнем предложении он интимно понизил голос, чуть перегнувшись через конторку.

Тетка отчего-то непроизвольно мазнула бледно-розовым языком по губам, густо крашенным алым. Быстро, как жирная ящерица, про которую накануне так вкусно рассказывал в телевизоре натуралист Дроздов.

– Почему? – вопросила она на два тона ниже и тоже подаваясь вперед.

И тогда Майк улыбнулся ей так широко, как мог, и выдал:

– Обожаю Боярского! Три тысячи чертей, каналья!!!

В виде coup de grâce он изящным выпадом проткнул воображаемой шпагой воображаемую грудь воображаемого гвардейца кардинала, снял с головы воображаемую шляпу и изобразил поклон с подметанием воображаемыми пышными перьями и без того чистого пола. И, не дав тетке опомниться, пояснил уже совершенно безо всякого шутовства:

– В театральный думаю поступать. Все равно ведь заставят псевдоним взять, если что. Ну, вы же понимаете?..

Труднее было с матерью. Зная ее характер, Майк решил не заручаться «благословением», зная, что все равно его не получит, а поставить родительницу перед фактом. Принеся домой новенький паспорт гражданина Российской Федерации, Михаил Сергеевич Соколов молча протянул его матери. Та сначала не поняла, с улыбкой кинулась обнимать-поздравлять. Пришлось еще раз раскрыть документ на развороте с фотографией и мягко попросить: «Мама, почитай внимательно. Во избежание…» А потом отправиться на кухню и долго, вдумчиво, по всем правилам заваривать чай…

Когда именно и от кого Потап узнал о поступке сына, Майк точно не знал. Но однажды вечером, в конце октября, выходящий из ворот института студент-третьекурсник Михаил Соколов услышал хриплое: «Сына!»

От забора отделилась тень, превратившаяся в Потапа: грязная, исцарапанная куртка из кожзама с широкой заплаткой не в тон на рукаве, начавшие редеть сальные волосы, зачесанные на пробор, сизая щетина на щеках, налитые кровью глаза и, главное, – жуткий многодневной выдержки «выхлоп», от которого хочется заслониться рукой.

Майк сам не знал, почему он тогда остановился. Первой мыслью было как раз идти дальше, как ни в чем не бывало. Ни в коем случае не ускорять шага и намертво игнорировать все, происходящее за спиной, а уж потом – по ситуации. И все же… что-то в нем требовательно утверждало: не дать сейчас высказаться этому человеку – ненавистному, презираемому и физически неприятному – будет неправильно.

Пошатываясь, Потап приблизился к сыну и, ссутулившись, встал напротив, для устойчивости широко расставив подрагивающие ноги.

– Вот так ты со мной, да?.. – едва ворочая языком, произнес он.

Майк молчал.

– Я… Я твой отец, – тяжело дыша, продолжал Потап. – Папка твой я! Понял?!! – И неожиданно, как он это умел, перешел на хриплый рев, брызгая слюной и клокоча горлом. – А ты… говнюк …ев!

Какая-то тетка, идущая мимо, испуганно ойкнула и шарахнулась в сторону, но Майк, все так же молча, смотрел на отца, не отводя глаз.

– Говнюк… – еще раз повторил Потап, но на этот раз как-то неуверенно и почти жалостливо. Пожевал губами, словно пытаясь вытолкнуть непослушные слова, застрявшие меж зубами, но не преуспел и лишь сокрушенно махнул рукой, из-за чего с трудом удержал вертикальное положение. Потом, уставившись себе под ноги и бормоча что-то совершенно уже неразборчивое, принялся елозить ладонью по боку куртки в поисках кармана. С четвертой попытки они увенчались успехом. Покопавшись в кармане, Потап выудил мятую, искривленную, чем-то неуловимо напоминающую его самого сигарету и коробок спичек. Чиркнул раз, другой – промахиваясь, ломая спички. Потом уронил коробок. И вот тут Майк не выдержал. Чувствуя, что к горлу подступает тошнота, а в ушах тяжело бухает кровь, он, все так же молча, повернулся и пошел прочь.

«Только не пытайся меня остановить! Пожалуйста!»

Майк не знал наверняка, ударит ли он Потапа, если тот все же не внемлет отчаянному безмолвному призыву сына. Зато не сомневался: если все же не сдержится, то не факт, что сможет ограничиться только одним ударом. Слишком велик соблазн – не реванша даже, а давным-давно вынашиваемого и не один десяток раз прокрученного в мыслях возмездия.

Кто знает – не расстанься они тогда вот так, и… А впрочем, разве только история не знает сослагательного наклонения?

Как бы там ни было, отец не остановил уходящего сына. Даже не окликнул.

Они вообще больше ни разу не разговаривали.

Еще через год Потап Соколов умер.

– Эй, старик! А ты чего бледный такой? – встретил его Валерка Меликян, когда Майк вернулся в комнату.

– Да еще и моокрый, – протянула Сашенька Стрелкина, кончиком изящного пальчика снимая каплю воды с Майковой щеки. И продолжила, по своему обыкновению едва заметно растягивая ударные гласные: «Поруучик, на улице чтоо, доождь?»

– Не знааю, нее был! – неожиданно злобно передразнил коллегу Соколов. Милая привычка Сашеньки сейчас отчего-то невыразимо выбешивала. Видимо, это настолько чувствовалось и в голосе, и в мимике, и во взгляде Соколова, что девчонка слегка опешила. Слишком не похож этот вернувшийся Майк был на того, ушедшего. Сашеньке тут же пришла на ум избитая, но оттого ничуть не менее верная аналогия с отражением в кривом зеркале. Майк же, словно наслаждаясь ее замешательством, процедил:

– И вообще, ты к логопеду ходить не пробовала? Над дикцией поработать?

Щеки Сашеньки вспыхнули, и она бросилась вон из комнаты, в дверях чудом разминувшись с Маринкой. От неожиданности та взмахнула рукой, плеснув на пол из двухлитровой бутылки для кофе-машины. По светло-серому ковролину расползлось быстро темнеющее пятно.

– Егорова, ты слепая или безрукая?! – возмутился Майк. – Ну и бабы пошли! Одна разговаривать по-человечески разучилась и мычит, как корова, другая воды принести не может, не разлив половину!

– Зато мужчины у нас – настоящие! – не осталась в долгу та. – Мачизм так и прет! Пробу ставить некуда!

Марина с грохотом водрузила бутылку на стол – почему-то перед невинным Валеркой, который лишь изумленно хлопал глазами, глядя на стремительно ширящийся скандал, – и прожгла его взглядом опасно сузившихся глаз:

– На здоровье! Пейте, не подавитесь!!

Выхватив из сумочки сигареты и зажигалку, девушка тоже покинула комнату. Правда, в отличие от Сашеньки, – медленно, с гордо поднятой головой и расправив плечи. Остановилась на пороге, окинула коллег взглядом столбовой дворянки, которую по недоразумению занесло на скотный двор, фыркнула и поплыла по коридору.