Смерть в губернской гимназии - Игорь Евдокимов

что работы закончит к осени. Жители города были настроены скептически – новый театр обещали построить уже без малого 10 лет минимум трое достойных граждан, однако данного слова ни один из них так и не сдержал.

Вдоль улицы устроили свои биржи извозчики – ждали выходящих из магазинов покупателей, нагруженных тяжелым товаром, или состоятельных господ, считавших ниже своего достоинства передвигаться пешком. Самая большая стоянка располагалась на перекрестке Большой Саратовской и Дворцовой, где располагались гостиный двор и окружной суд. По дороге Черкасов не удержался и заглянул в булочную Михайлова, где купил вкуснейшую «грошовую» булочку за полкопейки, когда желудок напомнил коллежскому регистратору, что тот не ел с 5 утра.

Перед гимназией бывший семинарист Черкасов испытывал плохо объяснимый душевный трепет. Все в ней намекало на разницу в классе – от единообразных шинелей, выдаваемых ученикам, до роскошного здания, занимавшего, с пансионом, чуть ли не весь квартал, что резко контрастировало с училищем и семинарией. Те потеряли кров над головой в пожар 1864 года, и были вынуждены чуть ли не ежегодно скитаться от одного временного пристанища к другому. Умом коллежский регистратор понимал, что нисколько не проиграл от того, что учился в семинарии: правда, по математике и физике курс был меньше, чем в гимназии, но зато по гуманитарным предметам он получил знания ничуть не хуже. Трепет, однако, не унимался. Гимназия до сих пор представлялась ему настоящей обителью знаний, где мудрые преподаватели вкладывают в головы будущему цвету нации все необходимые знания для служения на благо отечества. Именно поэтому его столь неприятно поразил образ Нехотейского, нарисованный дворником и слугой. Как такой человек мог занимать такую важную должность?

Вошедшего Черкасова встретил классный надзиратель, сидящий за конторкой у лестницы. Несколько робеющим голосом, Константин осведомился, может ли его принять директор гимназии. Надзиратель смерил Черкасова ленивым взглядом и сообщил, что его высокоблагородие сейчас занят, и если «многоуважаемому» (произнесено это было крайне ядовито) господину коллежскому регистратору будет угодно сообщить о цели визита, то он всячески постарается назначить встречу на понедельник. В этот момент, на лестнице за спиной надзирателя раздались быстрые шаги, и по ней сбежал, напевая под нос незатейливую мелодию, довольно молодой человек, на пару лет старше Черкасова. Достигнув первого этажа, он картинно развернулся на каблуках и, увидев коллежского регистратора, расплылся в довольной улыбке:

–Константин! Что тебя привело в нашу скромную обитель?

***

Павел Сергеевич Руднев появился в губернском городе С. чуть меньше двух месяцев назад, но уже мог без тени сомнения назвать Черкасова своим другом. Его приезд был непосредственно связан с назначением Федора Михайловича Керенского новым директором Губернской гимназии. Их пути пересеклись в Казани, куда молодой преподаватель был принят на должность учителя истории – первую в жизни. Инспектором Казанской гимназии как раз и служил Федор Михайлович, который был приятно удивлен эрудицией и энтузиазмом молодого тверича. Павел, казалось, обладал природным талантом захватывать детское внимание и понятными словами объяснять самые запутанные исторические события, вызывая интерес у слушателей. Керенского затем перевели на должность директора гимназии в Вятке, однако и новый пост, и новое место не пришлись по душе ни ему, ни жене. Открывшаяся вакансия в городе С. и личное приглашение старого знакомого, директора народных училищ губернии, стали для него подарком судьбы и возможностью вернуться на волжские берега, по которым Федор Михайлович успел соскучиться. Керенский принял гимназию в запущенном состоянии – недостаток преподавателей, частая их смена, резко падающая успеваемость и растущее недовольство родителей, дети которых, несмотря на затраченные годы и деньги, выходили из стен заведения «полными недоучками» по желчному замечанию одного из дворян. Федор Михайлович задумал максимально обновить штат учителей, и Руднев, работавший в соседней Казанской губернии, стал главным кандидатом на пост нового преподавателя истории. После недолгих раздумий, связанных с переездом в еще более глубокую провинцию, Павел пришел к выводу, что работа под началом талантливого наставника и, чего уж греха таить, более солидный оклад, стоят риска. Не прошло и двух недель с момента официального вступления Федора Михайловича в должность директора гимназии, как Руднев был назначен учителем истории – первым «человеком Керенского» на новом месте.

В первые дни после переезда, Павла Сергеевича одолевали крайне смешанные чувства. После родной Твери и Казани город С. представлял уж совсем тихую заводь, общественная жизнь в которой практически остановилась. С одной стороны, когда приплываешь на пароходе – просто дух захватывает. Город стоит на холме, высотой около 70 саженей, и спускается к реке террасами, живописно утопающими в зелени садов. Его здания, на самой верхушке, почти не видны из-за буйной растительности. Пристань в будний день всегда шумная и многолюдная. Подниматься к центральной части четыре версты по Петропавловскому спуску в хорошую погоду было бы одно удовольствие, если бы не пыль. Она здесь повсюду. Спасают от нее только дожди, но приносят они свою напасть – распутицу, делающую нешоссированные улицы бурными потоками с грязью по колено. Прогуляться толком можно только по Венцу – тенистому бульвару на макушке холма, украшенному фонарями, лавочками и беседками. Сходить вечером особо некуда – даже театр аккурат к приезду Руднева снесли.

От уныния Павла Сергеевича, как ни странно, спасла любимая игра. «Как ни странно» потому, что обычно любителей шахмат ему приходилось искать очень долго. В небольшом губернском городке найти партнера он и не чаял. Но тут ему повезло. К концу десятилетия здесь собралась целая группа любителей шахмат, во главе с Рудольфом Степановичем Шифферсом, старшим братом Эммануила Шифферса – самого талантливого игрока империи. Большинство членов кружка, состоявшего, помимо прочих, из преподавателей и чиновников удельной конторы, были старше Руднева, и гораздо опытнее его в игре.

Черкасов в эту компанию попал случайно – к шахматам (как и к некоторым другим привычкам, вызывавшим матушкино неодобрение) его пристрастил дядя по отцовской линии, армейский капитан. Вернувшись с войны с турками, он даже привез племяннику подарок: доску с изумительной красоты фигурами. Досталась она ему как трофей после сражения под Филипполем. Игроком Черкасов был достаточно посредственным, однако члены кружка относились к нему снисходительно, и пытались обучить всем премудростям, присущим опытному шахматисту. Появление нового участника, практически сверстника, пусть более сильного, но не на голову, оживило успевшего приуныть коллежского регистратора. Молодые люди завели обычай встречаться каждое воскресенье во Владимирском саду на Венце за Черкасовской доской, обмениваясь новостями, прогуливаясь по городу и иногда захаживая в единственное приличное кафе на Большой Саратовской. Внешне они разительно отличались друг от друга – высокий, худой, светловолосый и чисто выбритый Черкасов резко