Приглашение на танец - Мэнди Коллинз

Как только Лукас узнал, что брат пропал, он обратился за помощью в министерство иностранных дел, но там тоже были озадачены ситуацией не меньше, чем все остальные. Он даже обращался к лорду Генри Шелби, главному должностному лицу министерства, который к тому же состоял в родстве с лордом Херстоном. У Лукаса не было причин рассчитывать, что Шелби скажет правду, но тот был вторым лицом после министра иностранных дел, и с ним обязательно нужно было проконсультироваться, хотя бы для того, чтобы оценить его искренность. И встреча с дипломатом убедила Лукаса, что сэр Генри говорит правду, когда заявляет, что у него нет новой информации. За время службы в армии Лукас научился разбираться в людях и ошибался редко. А это означало, что у близких Уилла почти нет надежды. Но Лукас все еще не собирался сдаваться. Он по опыту знал, что бывают ситуации, когда нет выбора, когда обстоятельства становятся непреодолимыми, и все же верил, что это не относится к случаю с Уиллом. Что бы ни говорила его не слишком скорбящая жена.

— Кларисса, почему вам так хочется прекратить поиски вашего мужа? Неужели так не терпится стать вдовой, что вы готовы отказаться от борьбы раньше времени? Возможно, чтобы дать ему умереть до того, как мы найдем возможность его спасти, если он ранен или болен?

Кларисса вспыхнула от гнева и окинула его суровым взглядом. Лукас отметил про себя, что она все-таки не начисто лишена всяческих эмоций. Вот и хорошо, пусть почувствует то же, что остальные, подумал он.

— Прошу вас, мадам, будьте откровенны, — продолжал он. — Последние несколько недель я стойко терпел ваш постоянный пессимизм, полагая, что вы боитесь, как бы ваши опасения не оказались ужасной правдой. Но теперь начинаю подозревать, что вы действительно желаете, чтобы Уильям вернулся в Англию в гробу.

Если бы взгляды могли превращаться в кинжалы, грудь Лукаса была бы изрешечена.

— Как вы смеете! — прошипела Кларисса. Преисполненная негодования, она выпрямилась как натянутая струна. — Я всего лишь сохраняю трезвый рассудок перед лицом испытания. Я была бы рада возвращению супруга, но знаю, что он любил эту дикую безбожную страну и всякие языческие побрякушки намного больше, чем меня. Если бы он умер в объятиях любовницы, это было бы менее постыдно, чем сознавать, что он предпочитал раз за разом оставлять меня в одиночестве, дабы отправиться в Египет.

Лукас и раньше чувствовал: Клариссе не нравится, что Уильям так увлечен работой у лорда Херстона, но не догадывался, насколько глубоко ее недовольство и даже презрение к занятиям мужа. Кларисса выросла в семье викария, как и братья Далтон, но сейчас Лукас догадывался, что проповеди их отцов, по-видимому, очень сильно различались. Судя по счетам от модистки, Кларисса ценила материальное благополучие, но при этом относилась с почти пуританским отвращением ко всему, что несло в себе хотя бы намек на язычество.

— Миссис Далтон, вы можете не одобрять работу моего брата, но как глава этой семьи я сам решу, когда прекратить поиски Уильяма. Поэтому буду крайне признателен, если вы впредь не станете обращаться ко мне с подобной просьбой.

Кларисса воинственно вздернула подбородок:

— Я вижу, вы столь же упрямы, как и ваш брат. Будьте покойны, я больше не потревожу вас этим вопросом.

Не потрудившись даже кивнуть, не говоря уже о том, чтобы сделать реверанс, Кларисса пожелала ему хорошего дня и вышла из кабинета, громко хлопнув дверью.

Лукас с досадой вздохнул, встал, осторожно опираясь на раненую ногу, подошел к буфету и налил себе из графина стакан кларета. Едва он вернулся за письменный стол, как в дверь снова постучали.

— Войдите!

Лукас внутренне собрался, готовясь к очередному раунду перепалки с невесткой, но с облегчением увидел, что это не Кларисса, а его мать. Он вновь поднялся, стараясь не показать, как устал.

— Входи, мама, но предупреждаю: ты рискуешь, потому что у меня отвратительное настроение.

Мать вошла и закрыла за собой дверь.

— Дорогой мой, только не говори, что я настолько нежное создание, чтобы испугаться капризов моего милого мальчика.

Леди Майкл Далтон, все еще прекрасная в свои пятьдесят с лишним лет, управляла хозяйством викария поместья Уинтерсон с той же решимостью и добродушием, которыми было окрашено все, что она делала. Когда ее муж, преподобный лорд Майкл Далтон, умер от сыпного тифа, Лукас учился и жил в Оксфорде. Ей пришлось наблюдать за выселением ее семьи из дома, в котором она жила с тех пор, как вышла замуж, в небольшой коттедж на территории поместья Уинтерсон. Не жалуясь на такое ухудшение условий жизни, она смирилась и с пренебрежением со стороны герцога, брата покойного мужа, с тихим достоинством, которое вскоре заставило родных ее мужа устыдиться. Лукас восхищался матерью, но зачастую рядом с ней чувствовал себя как школьник перед учителем, и это его смущало.

— Мама, мужчина моего возраста не позволяет себе капризничать. — Он жестом предложил матери сесть на стул, с которого недавно встала Кларисса. — Хотя об этом легко забыть, если ты постоянно заставляешь меня чувствовать себя так, как будто я до сих пор хожу в коротких штанишках.

— Прошу прощения, ваша светлость. — В голубых глазах, очень похожих на его собственные, вспыхнули насмешливые огоньки, что в последнее время случалось не часто. — Но мне трудно сознавать, что передо мной герой войны и пэр королевства, ведь я до сих пор помню тебя малышом, который тонким голоском просил еще одну конфетку.

— Умоляю, мама, не говори этого за пределами моего кабинета. Если это просочится в газеты, меня не спасет никакая храбрость.

Они посмеялись вместе, потом мать вернулась к вопросу, который привел ее в кабинет.

— Я невольно слышала твой разговор с Клариссой, — сказала леди Майкл Далтон бесстрастно. — Ты был с ней очень суров.

Лукас вздохнул и взъерошил волосы пятерней.

— Она хочет, чтобы мы прекратили искать Уильяма. А я пока не готов сдаться. По-видимому, Кларисса уже решила, что он не вернется, и хочет начать новую жизнь без него.

Мать грустно улыбнулась, морщинки вокруг ее глаз стали заметнее.

— Лукас, я знаю, тебе трудно это понять, но не забывай: несмотря на то что Кларисса и Уильям женаты пять лет, они провели больше времени порознь, чем вместе. Она никогда не разделяла интереса твоего брата к Египту, и сама мысль, что он мог совершить подобный поступок — предпочесть ей Египет, — для нее страшнее, чем предположение, что он там умер. Женщине трудно соперничать с абстрактной идеей, равно как и с увлечением супруга чужой культурой другой страны.

— Мама, ты говоришь так, словно сама через это прошла. — Лукас всегда считал брак своих родителей идиллическим, и ему было трудно представить его другим. — Тебе разве приходилось соперничать с какой-либо «абстрактной идеей», владевшей вниманием отца?