Разговоры с живым мертвецом - Павел Владимирович Рязанцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вдруг волны участились, а течение ускорилось; я проснулась окончательно. Разнервничавшись, уже не могла спокойно лежать на спине, поэтому пришлось активно бороться со стихией, дабы удержаться на плаву. Вода больше не казалась такой уж тёплой и приятной.
Из глубин тоннеля несся поток высотой до самого свода, грозясь утопить меня. Но Смерть – это та мать, к которой всегда можно прийти погостить и нельзя опоздать, ибо она вечно ждёт с распростёртыми объятиями. Поэтому за секунду до того, как вода должна была врезаться в меня, я задержала дыхание и нырнула.
На свет!»
2
В моей руке две розы,
Я иду на могилу.
Небеса плачут, они грустны,
И я пускаю слезу с ними.
Вокруг меня только кресты;
Никого, кроме ветра.
Всё будто во сне… –
напевал подросток, сидя в плохо освещённой и почти не проветриваемой комнате перед экраном компьютера. Впрочем, будь освещённость и циркуляция воздуха лучше, ничего бы в корне и не изменилось.
Который раз
(который год)
он развлекает себя созданием одних и тех же персонажей в редакторе какой-нибудь игрушки. Вернее, одного и того же, лишь изредка экспериментируя. Игры тоже не отличаются разнообразием. Десятки раз – одно и то же…
Сколько бы минут ни уходило на детали, всё всегда сводилось к женщине с бледной кожей, длинными чёрными распущенными волосами и светло-серой радужкой глаз; иногда глаза были голубые, а на одной из щёк появлялся шрам, но первое «не канон», а второе – необязательное, почти случайное нововведение. Чем мрачнее, тем лучше.
Есть ли у этой дамы прототип? Пожалуй, есть. В детстве гик3 обожал персонажа Кристины Риччи в кинодилогии про семейку Аддамс (позднее он примет и других актрис в сём амплуа, но это позднее). При просмотре второй части она для него раскрылась во всей красе.
(Джоэл Гликер, везучий же ты гад!)
Впрочем, к чему ограничиваться вымышленным персонажем? Жизнь тоже знает толк в извращениях.
Она никогда не истязала и не мучила его. Нет, как такое можно было подумать! Она же милая и беззащитная девочка (так мама, папа и тренер говорили – может быть, даже сами верили в это). Скорее так: он был единственным мальчиком в лагере, которого она не попыталась побить или как-то иначе обидеть, остальные так или иначе получали, младше ли они её или такие же (тем, что постарше, она просто выносила мозг, формально не вступая в конфронтацию). Почему? Может, потому что он сам никогда не обижал её? Звучит логично. Мама с папой ещё в детсадовском возрасте научили, что слабых обижать нельзя.
(Объяснить, чем определяется эта слабость, или сказать что-то в духе «умей постоять за себя» забыли, но ничего страшного: на карате же зачем-то отдали, в лагеря вот отправляют – это ведь так работает! Ведь правда?)
Но разве кто-то кроме двух-трёх парней-одногодков к ней приставал? Он такого не видел, значит, такого не было. Логично. Может, потому что они виделись несколько лет кряду, и она успела к нему привыкнуть? Но тогда почему страдают те, кто видится с ней не только в лагере, но и 2-3 раза в неделю на занятиях? Нелогично.
(Джоэл Гликер, везучий же ты гад!)
Он видел, как она с удовольствием пинала одного из десятилетних (ей на тот момент было лет 15-16) братьев-новичков, поглядывая на второго. Тот стоял и ничего не делал.
(Да что с вами со всеми не так? Да что с ТОБОЙ не так?!)
«Запинываемый» вёл себя странно. Вроде бы и «ай-больно, ай-ай-ай», всё как положено, а вроде и улыбался, зажмурив глаза.… Это что, игра такая?
А было ли что-нибудь из этого на самом деле, или всё это – плод излишней впечатлительности? Спустя несколько лет, думая о том случае, уже двадцатилетний, но едва ли повзрослевший «подросток» мог лишь представить себя, застывшего с выпученными глазами и пялящегося на… что-то. Что-то, что отбрасывает на стену пляшущие тени.
И звуки… Глухие звуки ударов и какие-то вялые наигранные вопли:
– Ай…а-ай…
Персонаж готов. Осталось вписать в строку имя. И снова, в который раз – Тёмная Анна. Почему такое имя? По той же причине, по которой сам он – Символист. Просто нравится. Захотелось.
В какой момент жизни «нравится» и «захотелось» перестают быть весомым аргументом?
3
«Не знаю точно, сколько я пролежала без сознания, но если яркий свет в конце тоннеля, по которому я плыла, был от солнца, то в момент моего пробуждения небо уже алело в закате.
Первые минуты после «рождения» были поистине ужасными. Стоило мне прийти в сознание и открыть глаза, как отвратительные ощущения от воды в желудке, лёгких и носоглотке едва не отправили меня обратно в небытие, на этот раз – навсегда. Наверное, нечто подобное чувствовали жертвы пыток, жертвы того проклятого «позорного стула». Я перевернулась на бок, скрючилась и, приподнявшись на одной руке, с широко раскрытыми от тихого ужаса глазами попыталась исторгнуть из себя воду. «Пожалуйста… хватит… я больше не могу», – билось в моём мозгу; я почти слышала собственный голос, измученный, плачущий, словно молящий о пощаде. В какие-то мгновения хотелось умереть, лишь бы это закончилось. Только бы умереть…
В конце концов, полегчало. Дышать стало проще, давящая изнутри тяжесть сошла на нет; я могла видеть и осознавать происходящее. Голова ещё была налита свинцом, но я всё-таки поднялась. Надо осмотреться и понять, что произошло, а главное, что делать дальше.
Я в овраге; то, что раньше было тоннелем с высокими сводами и с чистейшей тёплой водой, оказалось смрадной канализацией. Выбравшись из оврага, я обнаружила простирающийся до самого горизонта осенний лес. В свете умирающего солнца корявые ветви без листьев уже напоминали костлявые лапы неких фантастических тварей
(где я такое видела?),
а потрескавшаяся кора и дупла в стволах вызывали ассоциации с посмертными гримасами ужаса и боли на лицах людей, столкнувшихся с чем-то по-настоящему жутким.
(ДА ГДЕ Я МОГЛА ТАКОЕ УВИДЕТЬ?!)
По уму, чтобы выйти из
