Настроение - Людмила Ермакова

Тётя Таня и дядя Серёжа были уже достаточно пожилыми людьми, но глядя на эту пару, у которой, как в ранней юности, по-молодому блестели глаза, и во взглядах, которыми они одаривали друг друга, читалась такая светлая и искренняя любовь, – невозможно было представить, что они уже 40 лет живут вместе. И вправду, жили они – душа в душу. Вот только детей у них не было. Не случилось. Зато всю свою добросердечность, ласку и заботу они дарили своей племяннице – Тамаре. С Томой мы были одногодки: и переписывались, и во время каникул встречались: короче, – дружили. Поэтому и мне перепало и доброты, и заботы от этих славных людей. К сожалению, Тамару я не застала: она по распределению после техникума работала в другом городе.

Как-то незаметно, за отсутствием подруги, я сблизилась с ребятами, которые квартировали у дяди и тёти во флигеле: вечерами делились мы новостями; собираясь в садовой беседке, слушали гитарные переборы новоявленного барда Коли, сами подпевали; иногда баловались картишками – проигравшего «дурачка» заставляли отрабатывать проигрыш – то прокукарекать, то промяукать, то проблеять овечкой. Вот такие были наши «курортные» развлечения.

Днём же все были при деле: дядя Серёжа шоферил, тётушка отвечала за сад с огородом, да за кухню, а уж хозяйка она была – отменная! Коля преподавал физкультуру в школе, Лёша вкалывал на заводе, а красавчик Ахмет – балкарец из горного аула – работал на мебельной фабрике мастером-краснодеревщиком.

Доброжелательный, улыбчивый, обаятельный Ахмет прямо-таки располагал к дружбе. Для парня из сельской глубинки он был на редкость серьёзен и целеустремлён: постигнув одну из самых востребованных в тех местах специальность, он ещё и учился на заочном факультете института, постигая все премудрости современных технологий. Этот прелестный мальчик явно симпатизировал мне – даже, заикаясь от смущения, сделал предложение руки и сердца. Но я, к тому времени уже обручённая с очень достойным юношей и верная своему слову, ждала его возвращения из армии.

Буквально через неделю Ахмет, радостный и непривычно-торжественный, по секрету сообщил мне, что посоветовался со своими родителями и те обещали, что непременно купят для молодой семьи хорошую корову, лишь бы ещё не знакомая им избранница сына дала согласие на этот брак. По-видимому, мои слова об уже состоявшейся помолвке с солдатом срочной службы не возымели никакого действия – вроде их и не было. Я, ошарашенная этим, даже не нашлась, что ответить, – сославшись на поздний час, сказала юноше, что не расположена сейчас обсуждать эту тему, т. к. завтра рано утром собираюсь на экскурсию в соседний курортный посёлок Долинск.

Это очаровательное местечко расположено всего в получасе езды от центра. Погода стояла великолепная: тёплое, как и положено ему быть в пору бабьего лета, солнышко не обжигало, а лишь ласкало кожу. Природа не спеша прощалась с летом: листья с тихим шелестом устилали парковые дорожки; заботливо ухоженные клумбы радовали взоры последними осенними цветами, а старые раскидистые дубы и клёны, как и другие представители кавказской флоры, радовали всё ещё яркими – от охры до багрянца – красками. Дышалось вольно и сладко: воздух, насыщенный ароматами хвои и близким дыханием гор Большого Кавказа, бодрил и, казалось, вливал новые силы в и так молодое и сильное моё тело.

На фоне всей этой красоты таким естественным и гармоничным показалось мне ненавязчивое внимание юноши, который прогуливался неподалёку и время от времени бросал на меня восторженные взгляды.

Экскурсионные группы всё прибывали и каждый гид добавлял в копилку моих знаний множество интересных сведений по истории Северного Кавказа, о природе и достопримечательностях этого замечательного края.

Восторженный юноша, наконец, решился и подошёл ко мне. При ближайшем рассмотрении «юноша» оказался достаточно зрелым молодым человеком, одетым современно, но как-то не совсем опрятно, что ли: обувь не вычищена, ворот на пиджаке залоснился, сорочка – не выглажена, волосы взъерошены. Взгляд его практически, кроме моего лица, ни на чём не задерживался, руки не находили себе места и поневоле привлекли моё внимание. Как оказалось, они были практически испещрены наколками (это уже потом узнала, что каждый рисунок на коже имел своё условное, понятное лишь посвящённым, значение).

Этот человек вызвал во мне не только подозрение, но и самый настоящий животный страх. Пришлось мне все эти эмоции спрятать поглубже и постараться не выдать своё истинное состояние. Уж не помню, что я отвечала на его многочисленные вопросы, которые обычно задаются при знакомстве, но, не приученная к вранью, рассказала, кто я и откуда. Назвался незнакомец Русланом и я ещё горько усмехнулась про себя: мол, надо же – Руслан и Людмила – как в поэме, у Пушкина!

Улучив момент, когда молодой человек отошёл покурить, я постаралась незаметно скрыться от назойливого ухажёра, не без основания опасаясь преследования с его стороны. Бежала я так быстро, как только может бежать от преследующего её хищника молодая, здоровая лань. Передохнуть я смогла только на остановке автобуса. Преследователя не было видно, но я на всякий случай спряталась за бочкой с квасом. Завидев подходящий автобус, я метнулась к нему, как к долгожданному спасителю, и испуганным зверьком забилась на сиденье в конце автобуса.

До следующей остановки я успокоилась и облегчённо вздохнула. Но триумф мой был недолгим: перед самым закрытием дверей в автобус не вошёл – ворвался Руслан! Одного беглого взгляда хватило моему преследователю для того, чтобы радость моя от «успешного» побега мгновенно улетучилась. Стараясь, по возможности, не привлекать внимания пассажиров, он уселся рядом и, крепко стиснув мою руку в запястье, не сказал, а выдавил: «Вздумаешь бежать – убью! „Перо“ у меня острое!» Потом он (незаметно для окружающих) вынул нож (думаю, что это была, как в читанных мною детективах, – финка), и приставил его прохладное остриё к моему боку.

Передать свои ощущения в тот момент трудно и сейчас: панический ужас, истинно животный страх, жалость к себе, такой ещё юной, но совершенно незащищённой, к тому же только недавно потерявшей маму; обида, недоумение и боль от царапнувшего кожу лезвия!

И – сверлящий мозги вопрос: «Что дальше?» Скосив глаза на соседа, я увидела абсолютно спокойное, невозмутимое лицо, – только глаза были странно прищурены.

Молча доехали до Нальчика. На конечной остановке Руслан железной хваткой взял меня под руку и повёл к остановке городских автобусов. Силой усадив меня на скамью, он опять достал свою «игрушку» – финский нож – и снова приставил его, но уже к другому боку. Мои ощущения (см. выше) повторить не берусь. Зато Руслан вошёл в «раж»: ему хотелось говорить и выступать, как в «Театре одного актёра», передо мной – единственный зрителем, не могущим не только аплодировать, но вообще что-либо понимать.

Как мог, новоявленный ухажёр дал мне понять, что только недавно он «откинулся с зоны», т. е. освободился из тюрьмы. Уставший от многочисленных «отсидок» за разбойные нападения, он решил, наконец, «осесть», т. е. жениться. На роль жены он, после недолгих исканий, выбрал, а точнее – «назначил» – меня.

Всё это было донесено до моего сведения тоном, не допускающим ни возражений, ни какой-либо альтернативы. И первым шагом к новой жизни, по мнению Руслана, должен был стать визит его к моим дяде и тёте, знакомство с ними, и, как следствие – наша первая брачная ночь! Моё мнение по поводу создания с ним семьи этого бандита абсолютно не интересовало. Он для себя уже всё решил.

Как только я представила возможную встречу этого «отморозка» с дорогими моему сердцу людьми, сердце забилось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из грудной клетки. Я лихорадочно прокручивала в голове всевозможные сценарии собственного спасения – от громких призывов на помощь до резкого рывка к автобусу в последний момент перед его отправлением. Но мёртвая хватка, коей сдавил мою руку Руслан, не ослабевала, а лезвие ножа явственно холодило мне бок. Пришлось идти на переговоры.

Чтобы не травмировать моих гостеприимных родственников, я стала упрашивать своего мучителя поверить мне на слово и отпустить меня до вечера домой. В 7 часов он мне назначил свидание, практически уверенный в том, что он достаточно запугал меня своими далеко не шуточными угрозами, и я, полностью зомбированная, явлюсь к нему покорною овечкой, чтобы стать его заложницей, и наложницей – тоже.

Этот кабардинец, похоже, вообразил себя никем иным, как падишахом, вольным распоряжаться судьбами и жизнями других людей по своему усмотрению. Даже невооружённым глазом было видно, как ему не хотелось отпускать меня, как он колебался, и всё-таки отпустил. Не помня себя, я метнулась к автобусу и через полчаса явилась домой – на ватных ногах и с бледным, как мел, лицом.