Искатель. 1989. Выпуск №1 - Ирина Сергиевская

Натренированная панасюгинская память тотчас сделала хитрый кульбит, и он кинулся к нему с криком:

— Ба! Кого я вижу! Дорогие телезрители, позвольте представить вам — это сам Павел Васильевич Мяченков, директор помянутого всуе «УПОСОЦПАИ»!

Он театрально раскрыл объятия Мяченкову. Тот шарахнулся, потому что боялся телевидения пуще пожара. Но отступать было некуда: камеры стрекотали, как пулеметы, а Панасюгин крепко держал его за руку и тараторил:

— Товарищи телезрители, сейчас восемь часов утра. Рабочий день начинается в девять. Но товарищ Мяченков приехал заблаговременно! Я знаю его давно как организатора и как человека, и в обеих ипостасях он проявляет исключительную исполнительность и аккуратность. Позволю себе пошутить, дорогие телезрители: каков начальник, таковы и подчиненные. И вот вам живой пример. Опытному товарищу Мяченкову нет нужды созывать своих работников на трудовой почин. Они проявляют его сами: подметают улицы, чтобы было чисто, и так далее! Павел Васильевич, поделитесь опытом управления людьми. Как вам это удается?

Несмотря на страх перед гласностью. Мяченков повел плечами и сипло забубнил:

— Мы… делаем… много… Да, делаем… Надеемся делать еще больше… Много… В планах проектов… реконструкции… павильона «Плюзир»… и «Монплюзир»…

Панасюгин перебил его:

— Ну, как вы управляете реставрациями, это известно всем. Хотелось бы узнать и об общественной работе коллектива.

Мяченков мгновенно оживился:

— Мы выпустили четыре бюллютня по поводу противопожарной безопасности, и есть кружок бокса. А также парашютных прыжков. Нами прочтено девяносто шесть лекций по истории архитектуры и зодчества в школах, больницах и подшефной свиноферме «Зоренька». Особенно отличились товарищи…

Панасюгин вновь ловко вышиб инициативу:

— Я нисколько не сомневаюсь в том, что все члены коллектива отличились, но…

Мяченков очень испугался чего-то и стал агрессивен. Во всех телевизионных штучках ему виделся подвох. Он заслонил собою Панасюгина и закричал яростно, как допрашиваемый, которому не верят:

— Двадцать шесть! Двадцать шесть раз мы были на овощебазе! Базовцы остались нами довольны! Когда мы подъезжаем к полям, нам уже издали радуются работники совхозов и колхозов!..

Это была последняя фраза Мяченкова, прорвавшаяся в эфир, потому что камеры выключили. Панасюгин уже из окна автобуса крикнул Мяченкову:

— Смотрите передачу в воскресенье! Да, кстати, а как фамилия этой вашей научной сотрудницы, которая подметает улицу?

Мяченков отлично знал, что таких энтузиастов в его коллективе нет, но, не моргнув глазом, соврал:

— Да. Мы подметаем по очереди. Все. Можете это сообщить народу.

— Павел Васильевич, я же вас про имя спрашиваю! Как мне ее зрителям-то представлять?

Мяченков ужасно закашлялся и замахал руками. Вместо него неожиданно ответила кариатида:

— Человек, меня зовут Капиталина. Меня сделал Гаврила.

— Капиталина Гавриловна, — записала в блокнотик ассистентка Панасюгина и осведомилась: — А фамилия, фамилия?

Кариатида с охотой назвалась бы графиней Зениной-Ендрово или Антиноевой, но то были слишком горькие мечты! В памяти всплывали звучные фамилии, которые слышала она в былые времена: Трезини, Растрелли, Росси, Кваренги, Камерон…

Телевизионщики ждали ответа, и кариатида, наконец, отчеканила:

— Пиши: «Камеронова».

Извивы судьбы непредсказуемы, как лабиринт на острове Крит. Часто никому не известный еще вчера человек вдруг поднимается к вершинам славы. Подхваченный волной популярности, несется он, не зная куда, опьяненный успехом, и не может остановиться. Все совершается уже помимо его воли, О нем пишут, говорят, спорят, находят в нем что-то, чего и в помине нет.

Технический прогресс немало способствовал этому. Что была слава Микеланджело в маленьком городке Флоренция по сравнению со славой любой самой бездарней эстрадной звезды! Кто, кроме особо просвещенных горожан, мог оценить и восхититься могуществом гения! Меж тем любое слово нынешнего кумира, выпорхнувшее в эфир, в мгновение ока облетает землю. Досужий читатель может подумать, что автор этих строк — закоснелый ретроград. Неправильное это мнение! Автор отлично сознает, что машина технического прогресса, как бы ее ни осмеивали, будет неуклонно ползти вперед, скрипя и дребезжа всеми своими многочисленными хитроумными и непонятными частями. Трезвомыслие — вот кредо автора. Он даже предполагает, что протуберанцы славы, осеняющие то одну, то другую голову, есть вехи на пути развития цивилизации и свидетельства ее торжествующего могущества.

Ярчайшая иллюстрация ко всему вышеизложенному — судьба нашей героини. Это же надо осмыслить — простая лжегреческая грязная уличная кариатида вышла в люди! Ничего ведь у нее не было за душой: ни паспорта, ни образования, ни денег, ни связей — только пальто с лисой, чемодан и зонтик, да еще почин подметать улицы. Почин был плодом шалой импровизации Панасюгина, но это уже не имело значения. Машина заработала. Визжа, завертелись ее шестеренки…

Сразу же после выхода в эфир знаменательной передачи с участием кариатиды, она была принята уборщицей в «УПОСОЦПАИ». Может вызвать справедливое удивление тот факт, что искушенный в руководстве Мяченков взял на работу особу без паспорта. Но у Павла Васильевича была своя причина для столь странного поступка, и причина весьма серьезная: он подозревал Капиталину. Он не верил в ее трудовой порыв. Он считал ее матерым, глубоко законспирированным агентом каких-то ревизионных служб, а появление телепередачи расценивал как подкоп под авторитет «УПОСОЦПАИ» и под его, Мяченкова, личный. План врагов он раскусил в пять минут. Еще не успела уехать машина телевизионщиков, как в голове у него сложилась контринтрига: принять Камеронову на службу, всячески обласкать и приручить. Шоком для Мяченкова явилось упорное нежелание новой сотрудницы показать документы. В этом он почуял какую-то дьявольскую хитрость, нечто макиавеллевское, подлое сверх меры.

«Вот что вы удумали, голубчики, — размышлял он, расхаживая по кабинету. — Хитро, ничего не скажешь… Ежели, значит, я ее прогоню — осудят в прессе. Назовут душителем починов, бюрократом. Еще, пожалуй, с должности снимут. А ежели приму, то они меня — цап за шкирку: «А ну, товарищ Мяченков, вы что же это — без паспорта и трудовой книжки на работу берете? Уж не за взятку ли?!»

О, Мяченкова голыми руками было не взять! Всякое макиавеллевское коварство разбивалось о его хитроумие и долгий опыт начальствования. Недолго думая, Павел Васильевич решил лечь в больницу, а все дела перепоручить своему заместителю, вечно простуженному Башмакову. На прощание он туманно и двусмысленно сказал ему: