Чаша гладиатора (с иллюстрациями) - Лев Кассиль

Работал он и знаменитую «Могилу гладиатора», когда его закапывали в двухметровую яму, выстланную брезентом, засыпали сверху землей, и через десять минут, после того уж, как публика начинала кричать «довольно», он, вспучивая насыпь и разваливая ее споднизу, снова появлялся, потный, с лицом чернее земли, но невредимый. Здесь, помимо огромной силы и неимоверной емкости легких, помогала Артему и былая шахтерская сноровка. Дважды приходилось ему в молодости попадать в завал и, экономя дыхание, ждать прихода горноспасателей.

С огромным успехом показывал в разных городах мира Артем Незабудный этот страшный номер, казалось бы недоступный для смертных, - «Могила гладиатора». Еще когда отмечался в Америке пятидесятилетний юбилей Незабудного, ему в качестве подарка богатые любители, сложившись, поднесли пару специально изготовленных для этого ваз-кубков, вроде тех, что в старину ставили на камин. Серебряный атлет напрягал до предела литые мышцы, опершись на одно колено, другой ногой находясь еще в каменной могиле, и приподнимал плечом оливиновую глыбу с укрепленным на ней щитом гладиатора. Свободной рукой он поддерживал над головой вывернутую из земли колонну, увенчанную большой чашей, также из оливина. Артем очень дорожил этим почетным парным призом, вероятно последним в его спортивной судьбе.

Но с одной из этих ваз и связана была история, о которой очень не любил вспоминать Артем Незабудный. Ему пришлось лишиться одного из этих двух кубков после истории, которую все свидетели ее сочли постыдной. Словно половина его славы ушла тогда с той второй чашей, да и та половина, что осталась, тоже теперь как бы ставилась уже под сомнение…

Происшествие это пятнало безукоризненную репутацию Незабудного и затягивало еще один узелок в его и без того путаной биографии. Хорошо еще, что в ту пору людям было не до «гамбургского счета», по которому проверяется истинная слава профессиональных борцов, и под шум войны мало кто в Европе прослышал об этой неприятной истории. Но сам Артем не мог простить себе ее. Постыдная тайна эта; как ему казалось, волочится за ним повсюду. Когда он уже несколько лет спустя вспоминал о ней ночью, то мучился, яростно поворачивался на другой бок и укрывался с головой, словно боясь, что на нее сейчас падет позор происшедшего. И все время не мог он решить, как сбросить с себя гнет этого случая. Едва он начинал думать - и уже найденное как будто решение ускользало от него… Встречались Артему и на ковре такие верткие борцы-противники, которые, чуть что, спешили уползти с ковра, не давая себя припечатать к нему.

История та мешала ему долгие годы вернуться домой, когда уже можно было бы вполне сделать это. Да и сейчас он больше всего боялся, что тут, дома, земляки узнают, прослышат о том случае, после которого он уже никогда больше не возвращался на арену.

Глава III

Две встречи с Богритули

Но все же решение вернуться на Родину, давно зревшее в нем, он окончательно принял после другого памятного случая.

Шла война в Европе. Гитлеровская армия, как сообщали газеты, давно захватила родные для Артема места и двинулась к Волге… Артем в то время оказался в Италии. Жил он бедно, в небольшом городке виноградарей и рабочих газовых заводов Альфонсинэ, неподалеку от Болоньи. Существовать было не на что.

Ученики частной гимнастико-атлетической школы, которую он было сорганизовал, разбрелись. Фашистская Италия уже поняла к тому времени, что безнадежно проигрывает войну, и старалась выйти из схватки, уползти со зловещего ковра, чтобы покорно лечь за его пределами и тем самым хоть как-нибудь избежать ужаса полного поражения. Гитлер оккупировал Италию. И тогда на всем севере Апеннинского полуострова вспыхнула народная война. Артем слышал о бесстрашных действиях итальянских партизан, в рядах которых вместе с итальянцами сражались бежавшие из лагерей смерти русские, французы, югославы, чехи.

В тот памятный дождливый, туманный вечер, когда в городе, еще занятом оккупантами, стало известно, что совершен новый побег из лагеря смертников, Артем возвращался домой. И вдруг он услышал в полном мраке: «Синьор!.. Месье!.. Друже!.. Камрад!.. Товарищ!..» Он едва не споткнулся, разглядев у самых своих ног лежавшего человека. До ужаса исхудалый, лихорадочно содрогавшийся, он пытался прижаться к краю тротуара, словно хотел вдавиться в камни, слиться с темнотой. Показалось тогда Артему или вправду лежавший прошептал: «Товарищ»?.. Слово это было прежде очень важным в жизни Артема, когда он работал в шахтах.

За углом хлопнули два выстрела. Послышалось топотание тяжелых сапог. Думать было некогда. Артем подхватил на руки лежавшего, бросился в соседний переулок. Но район был уже оцеплен. Неся на плече раненого, тело которого показалось ему бесплотно легким, почтя невесомым и чудовищно костлявым, Артем кинулся в узкий переулок и сразу оказался окруженным в темноте патрулем гитлеровцев. Один из фашистов, отброшенный с невероятной силой, был перекинут через трехметровую ограду и очнулся лишь через несколько минут с переломленным плечом. Его автомат оказался разбитым в щепы, а одна из металлических частей глубоко врезалась в дверь соседнего дома. В узком проходе между домами один из патрульных фашистов, пытавшихся оказать сопротивление, был вмертвую задвинут переставленной с тротуара массивной лимонадной будкой и по ошибке обстрелян подоспевшими на шум гитлеровцами.

На другой день в газетах писали, что на патруль на-пала целая банда до зубов вооруженных людей исполинского роста. Затиснугый в проход лимонадным киоском гитлеровец твердил, что на него двинулась сама стена, и высказал предположение, что в этом районе произошло что-то, вызвавшее, по-видимому, взрыв либо небольшое землетрясение…

Артем унес подобранного им беглеца в свою каморку на пятом этаже, сам перевязал его, так как хорошо знал простейшие способы лечения всяких повреждений, - спортивная практика приучила к этому.

Спасенный около суток был без сознания. Часами сидел возле него Незабудный, менял на широком лбу раненого тряпки, смоченные под краном, вглядывался в изможденное чернявое лицо - все в кровоподтеках и ссадинах. Было что-то до боли и неудержимого вздрога знакомое в этом лице, в широко, чуть раскосо поставленных глазах, хотя Артем твердо знал, что никогда в жизни не встречал этого человека. Раненый буквально истлевал в страшном жару, бился, стонал. Артем решил пойти на риск.

На второй день он отправился к одному своему старому знакомому врачу ревностному патриоту. И тот, когда совсем стемнело, поднялся в каморку Артема, сделал укол, перебинтовал раненого и клятвенно обещал молчать обо всем. Человек он был надежный, жил одиноко, холостяком, - нелюдимый, как бы на замок замкнутый. На него можно было положиться.