Джихад. Экспансия и закат исламизма - Кепель Жиль

Измеряя плотность и сложность явлений, социальный анализ делает заведомо устаревшим расхожее мнение, которое, основываясь на оценочных суждениях, проецирует на данное движение — идеализируемое или демонизируемое, но всегда сводимое к фантазии, лишенной реального содержания, — предвзятые и необоснованные представления.

Двадцать лет тому назад написание такой книги было бы невозможным. Сегодня это необходимо. В самом деле, на наших глазах близится к завершению целый исторический цикл: как мы увидим, исламистские движения вступили в фазу заката, который с середины 90-х годов XX века становится еще более стремительным. Понять его причины, оценить его влияние, предсказать возможные последствия — вот ключевая задача на ближайшее будущее для мусульманского мира, который в начале третьего тысячелетия насчитывает более одного миллиарда правоверных, что уже превышает численность католиков. A posteriori, можно констатировать, что эра исламизма — период с начала 70-х годов и до конца XX века — оказалась эрой крупных и драматических потрясений, произошедших в том мире, где она началась с выходом на арену первого поколения, родившегося после обретения независимости. В значительной мере этот период явился отрицанием предыдущей эпохи — эпохи национализма. Сегодня, в 2000 году, идеологическое ослабление исламизма и снижение его мобилизационного потенциала знаменуют собой начало третьей стадии — стадии преодоления. На этом этапе, открывающемся в XXI веке, мусульманский мир, несомненно, окончательно вступит в современность, следуя еще неизвестным нам моделям слияния с западным универсумом — в частности, через эмиграцию и ее последствия, через революцию в области телекоммуникаций и информации. Чтобы лучше представить себе последствия данного процесса, необходимо подвести итог истекшему периоду, понять, каким образом исламизму удалось прийти на смену национализму, сохранив при этом некоторые из его черт. Следует также понять, как и каким образом закат исламизма может, в свою очередь, открыть путь к мусульманской демократии, основы которой закладываются в наши дни.

Движение, теоретически разрабатывавшееся с конца 60-х годов XX века несколькими идеологами (пакистанцем Маудуди, египтянином Кутбом и иранцем Хомейни), укоренится в обществах лишь в последующее десятилетие. По-настоящему исламистская эра начнется после израильско-арабской войны в октябре 1973 года, выигранной Саудовской Аравией и другими странами — экспортерами нефти, когда цена на углеводородное сырье резко подскочит вверх. Первая фаза этой эры — фаза раскачивания — завершится исламской революцией 1979 года. Если хомейнистский Иран будет воплощать собой радикальный полюс, «электризующий» массы и поднимающий обездоленных на борьбу против несправедливого порядка, то саудовская династия — хранительница Святых мест Мекки и Медины — поставит свои несметные богатства на службу консервативной концепции общественных отношений. Эр-Рияд провозгласит моральный ригоризм и во имя его станет финансировать распространение по всему миру групп и партий, которые будут выступать с этих же позиций.

Исламистское движение изначально двойственно — и в этом состоит вся трудность его понимания. В его рядах мы встретим бедную городскую молодежь — плод демографического взрыва в третьем мире и массового обезлюдения сельской местности, — которая впервые в истории получит доступ к начальному образованию. В исламистском движении мы также увидим религиозную буржуазию и средние классы. Отчасти это выходцы из семей базарных торговцев, оттесненных в момент деколонизации на обочину общества военными или династиями, захватившими власть. Эти слои состоят также из врачей, инженеров и бизнесменов, уехавших работать в консервативные нефтедобывающие страны. Быстро обогатившиеся, они оказались вне политической игры. Все эти социальные группы, имевшие разные амбиции и по-разному смотревшие на мир, на протяжении жизни одного поколения будут находить в исламистском политическом языке общее выражение своих фрустраций и несовпадающих чаяний. Соответствующий дискурс станет уделом молодых интеллектуалов, в большинстве своем — недавних выпускников научных и технических факультетов, вдохновленных идеологами 60-х годов.

Таким образом, с конца 70-х годов на политической сцене большинства мусульманских стран уже присутствовали основные действующие лица исламистского движения. Они появились также в том региональном пространстве, где Саудовская Аравия, с одной стороны, и революционный Иран — с другой, вступят в жестокую битву за контроль над смыслом, который они хотели бы придать самому исламизму. Правительства стран, оказавшихся между этими полюсами, — таких как Египет, Пакистан или Малайзия — станут поощрять исламистских активистов, видя в них союзников в борьбе против еще живого социализма, но властям не всегда будет удаваться контролировать динамику проникновения исламистов в народную гущу, свидетельством чему — убийство в Каире в 1981 году группой «Аль-Джихад» президента Садата.

Исламизм распространялся по всему мусульманскому миру с начала 80-х годов, становясь главной темой споров о будущем общества: двусмысленный характер исламистской идеологии, которую мог разделять как бородатый капиталист, так и обитатель трущоб, способствовал популяризации этих движений. Эта вторая фаза была отмечена стремительной экспансией движения, но одновременно и обострением его внутренних противоречий. Апелляция к религии, позволявшая не отчитываться за свои свершения в посюстороннем мире, давала исламистам «отсрочку» в выполнении конкретных обязательств. Обещая восстановить справедливое общество времен раннего ислама и государство, основанное Пророком в Медине, исламизм воплощал в себе утопию тем более привлекательную, что она противостояла режимам, уже испорченным коррупцией, экономическим упадком и падением нравов, авторитаризмом, подавлением гражданских свобод — типичными чертами мусульманского мира той эпохи.

К контролю над этой внушительной мобилизационной силой не оставалась равнодушной ни одна из региональных держав: одни намеревались ее обуздать, другие — поддержать, но при этом и те, и другие пытались вмешиваться. Иранская революция стала для власть предержащих предупреждением: оттолкнув от себя клерикальный блок, шах оказался в изоляции, лишился всякой опоры в обществе. Хомейни победил потому, что сумел объединить в неукротимом порыве торговцев с базара, бедноту и даже светские средние классы, уверенные, что смогут манипулировать тем, кого они считали харизмагическим, но бессильным стариком. В 80-е годы все усилия правящих режимов будут направлены на то, чтобы раздробить исламистское движение на составляющие: будут раздаваться авансы набожной буржуазии, лишь бы оторвать ее от народных масс, в страхе, как бы повторяющиеся, но бесперспективные бунты не переросли в новые исламские революции. Идя на очередные уступки в области культуры и морали, правящие режимы будут поощрять атмосферу реисламизации в ее реакционном воплощении. Светские интеллектуалы, писатели и прочие «прозападные элиты» будут принесены в жертву самым ретроградным клерикалам в надежде, что те благословят властителей и дальше править государством. Саудовская Аравия сыграет в этом процессе решающую роль, рассыпая щедроты, делая поблажки и уступки, «приручая» религиозные средние классы благодаря финансовому инструментарию исламской банковской системы, складывавшейся в ту эпоху.

На международной арене это десятилетие пройдет под знаком ожесточенной борьбы между саудовской монархией и хомейнистским Ираном. Экспорту революции, задуманному Тегераном по примеру французской и русской революций, Эр-Рияд противопоставит политику сдерживания, вдохновленную американским containment[10] Советов времен «холодной войны». В войне, развязанной против революционного Ирана в 1980 году Саддамом Хусейном с благословения монархий Залива и при благожелательном отношении Запада, хозяин Багдада, вождь светской партии, привлечет на свою сторону религию, чтобы лишить своего противника монополии на нее. В свою очередь, Тегеран, чтобы переломить ситуацию в свою пользу, действуя через ливанское движение «Хизбаллах», будет использовать терроризм и брать в заложники западных граждан, начнет чинить препятствия паломничеству в Мекку. Но главной ареной этого конфликта станет Афганистан. Джихад, финансировавшийся в этой стране нефтяными монархиями Аравийского полуострова и ЦРУ, имел явной целью устроить Советскому Союзу, вступившему в Кабул в 1979 году, свой «Вьетнам», который в конце концов ускорит падение Советов. Еще одной функцией джихада будет отвлечение радикальных активистов всего мира от борьбы против американского «большого сатаны» — к которой их призывал Хомейни — и канализация недовольства в направлении СССР. Афганский джихад имел кардинальное значение для эволюции исламистских течений в мировом масштабе. Он стал тем главным «делом», за которое готовы были бороться все исламисты — как умеренные, так и радикалы. В арабском сознании он подменил дело Палестины, став символом перехода от национализма к исламизму. В Афганистане помимо моджахедов из числа местных жителей сражались «джихадисты» из Египта, Алжира, стран Аравийского полуострова, Южной и Юго-Восточной Азии, составлявшие «интернациональные бригады». Прекрасно обученные ведению партизанской войны и жившие в замкнутой среде, они вынашивали свой вариант исламской идеологии, в центре которого лежала идея вооруженной борьбы, сочетавшаяся с крайним религиозным ригоризмом. Вплоть до 1989 года саудовские, пакистанские и американские спецслужбы сохраняли уверенность в подконтрольности им этих бородатых «Freedom Fighters»,[11] участвовавших в «великой битве» с советской «империей зла», что в глазах самых горячих приверженцев дела исламизма составляло альтернативу иранской революции. В том году исламистское движение достигло своего апогея: в палестинском восстании — интифаде — гегемония ООП была поколеблена движением «Хамас»; в Алжире — пионере тьер-мондизма[12] — зародился Исламский фронт спасения, который одержит безоговорочную победу на первых с момента завоевания независимости свободных выборах; в Судане военный переворот сделает хозяином страны исламистского идеолога Хасана ат-Тураби. В Афганистане уход Красной Армии ознаменовал победу джихада и его саудовских покровителей, в то время как Хомейни, вынужденный подписать перемирие с Ираком, компенсировал неудачу с экспортом иранской революции знаменитой фетвой, призвавшей к убийству Салмана Рушди. Этим жестом он символически распространил пространство ислама — умму — на западный мир, начиная с Западной Европы: британский подданный Рунши был объявлен заслуживающим смерти в силу приговора, вынесенного ему иранским аятоллой. В тот же год ношение исламского платка школьницами-мусульманками во Франции вызвало общенациональную дискуссию, которая свидетельствовала о влиянии исламистских движений на молодое поколение детей иммигрантов. Тогда же падение Берлинской стены — прелюдия к падению коммунистической системы — позволило умме политически выйти за пределы «железного занавеса», вбирая в себя новые мусульманские государства Центральной Азии, Кавказа, а затем и Боснию в самом центре Европы. Наконец исчезновение социалистического мессианства высвободило утопическую нишу, которую исламизм казался способным занять. Но сознание неудержимости своей экспансии, свойственное в то время этой идеологии и движениям, ее разделявшим, опиралось на очень хрупкий социальный фундамент. Союз бедной городской молодежи и набожных средних классов, скрепленный интеллектуалами, разрабатывавшими исламистскую доктрину, не выдерживал затяжной борьбы с правящими режимами. Последним удавалось всё более успешно настраивать фракции движения друг против друга, выставляя напоказ антагонизм их реальных интересов, скрывавшийся за общим, но слишком неконкретным желанием создать исламское государство и ввести шариат.